— Разреши ему, Михаил Иоаннович, пусть идет. Мы ведь и вправду ничего не ведаем, а он, может, что и узнает. — Михаил, безнадежно махнув рукой, отвернулся. Ростислав поспешил объявить: — Вот и добро. Государь согласен, ступай. — Когда шаги Сарацина затихли, спросил: — А ты, воевода, что скажешь о втором лагере? Васька-татарин дело предлагает?
— Может, и дело, но противный он, во все суется. А место присмотреть я и без него хотел, да так, чтобы и татары не ведали.
— Во! Это толково.
Михаил, до сих пор сердито молчавший, сварливо заметил:
— Вона как! О другом лагере заговорили. А как этот крепить будешь, воевода?
— Первое дело, государь, вокруг лагеря и выпаса для коней завал устрою. Кое-где рвы придется рыть, в кустарниках, чтобы незаметно было. А вокруг еще один завал на случай обороны. Ты мне вот что скажи, государь, строить ли землянки иль до холодов в шалашах поваляемся?
— Откуда я знаю?! Слыхал, что Васька ответил?
Ростислав добавил:
— Чудится, пока будем жить в шалашах. Еще, воевода, в завале на задах лаз имей. По ту сторону пяток коней поставь с парнем надежным. Понял? Береженого Бог бережет. И вообще, своих ребят поближе держи. Потом следи, чтоб не баловали в округе. За добычей посылай на Муравский тракт, да татарами одевай.
Михаил возмутился:
— Что ты говоришь, князь! На татьбу людей подбиваешь!
— Ведаю то, государь. Но не от хорошей жизни. Нам и хлеб нужен, и деньги не помешают. На Романа, да и на хана надежда плохая, раскачиваться долго будут. А нам кормить людей сейчас надо. Иначе они сами в тати подадутся.
Великий князь повысил голос:
— Молчи! Воевода, помни: воровать запрещаю!..
Когда Деридуб ушел, Ростислав, ни слова не говоря, завалился спать. Михаил долго сидел у входа в шалаш, потом укоризненно сказал:
— Не пойму я тебя, князь Ростислав. Из воев лихих людей собираешься делать. И тут же не веришь им... Зато веришь Сарацину. Иль, может, потому и веришь ему, что из тех же лихих людей он? А? И вообще, что ты за человек? Перекати-поле какой-то, прости меня Господи... Неужели ты не видишь, все разбегаются — и крымчаки, и Роман, и твой Сарацин... Чего молчишь, спишь, что ли?
— С тобой уснешь! Я другое вижу, князь. Гневаешься ты на меня, а напрасно. Нам ли друг друга упрекать, кто какой есть? Нам с тобой ссориться не пристало. Что люди удумают?.. А чтобы люди нам верили, мы не должны метаться, обязаны быть едины. В Литву так в Литву. В Крым так в Крым. Кто не хочет, пусть уходит, держать не станем. Одначе надобно печься о тех, кто остается с нами, кормить их. Это сейчас самое главное. А татары не уйдут, они с нас глаз не спустят. Роману же податься некуда. Сбежать к литвинам ему выгоднее с нами.
- Верно говоришь, Сарацин из лихих, но он свою выгоду знает. От царя ему два столба с перекладиной, больше ждать нечего, а от нас может перепасть кое-что. Моя ж судьба с твоей крепко повязана, а плохого себе я не желаю. Наша с тобой безопасность зависит от Деридуба, а он свое дело знает, станем на него надеяться, как на дуб столетний. А пока, Михаил Иоаннович, ложись-ка спать. Утро вечера мудренее...
Лагерь растворился в ночной темноте и тишине леса, нарушаемой только шуршанием мелкого зверья. Где-то вдали ухал филин, а может, то плакался на свою горькую жизнь леший, изгнанный попом Исаем из древнего жилища.
Прошло три дня. От Сарацина и Романа ни слуху ни духу. Михаил бродил по лагерю тучи темней. Ростислав тоже недоумевал и старался не попадаться ему на глаза. Вставал чуть свет и уходил с отрядом Деридуба валить лес, сооружать засеку вокруг лагеря. Вои ели жидкое варево из щавеля и других трав. Рыба ловилась плохо, зверей в округе всех перебили и перепугали. В далекие леса и на Муравский шлях Деридуб никого не пускал, выполняя волю князя. Люди пока еще с надеждой смотрели на великого князя, но отца Исая обходили стороной, уклонялись от вечерней службы. Ростислав делал вид, что все в порядке, и строго требовал от людей выполнения всех работ. Вои его просто боялись.
Прошел четвертый день.
Утром на пятый Деридуб заявил великому князю, что люди тощают, скоро на коней подсаживать придется, и потребовал разрешения отпустить его самого с малым отрядом поохотиться в дальние леса. В ответ тот буркнул:
— Давай коня, с вами еду.
Но выехать не успели, появился Трушка Седой. На его заводной лошади — тяжелый вьюк. По лагерю разнеслась радостная весть: Сарацин прислал два мешка муки и туесок гущи для закваски. Сразу видно — хозяйственный мужик!Седой передал просьбу Сарацина выслать с десяток людей, чтобы перегнать лошадей и скотину. Деридуб поехал сам во главе группы. Действительно, у переправы через Зушу паслись оседланные татарские кони со вьюками на спине да с полста овец. Такая богатая добыча показалась Деридубу подозрительной, но он промолчал.
Сарацин рассказал, что хан поспешно убежал в Крым, бросил обоз, скот, всю орду. Войска Ивана отдохнули под Тулой и вернулись в Коломну. Погнали с собой пленных не счесть сколько. Взяли из обоза татарского все стоящее.
Когда Михаил узнал эту новость, сказал Ростиславу:
— Все, князь! Теперь хану не до нас... Иван же за нами гоняться начнет.
Тот осторожно возразил:
— Прости, Михаил Иоанныч, но согласиться с тобой не могу. Теперь ты нужнее Девлету, чем в другое время. Он союзников станет искать. Вот посмотришь: отправит нас в Литву, богаче оденет, теплее приласкает. А вот Ивановых лазутчиков нам остерегаться надобно, ты истину изрек...
Раздались крики, и в шалаш князей Деридуб буквально втащил Седого, бросил его на землю и, задыхаясь, выкрикнул:
— Сукин сын, людей смущает! Говорит: у лесовиков был, жизнь у них привольная!.. Они, мол, всех принимают!..
Не успел воевода закончить, как без разрешения в шалаш вошел Сарацин, с размаху ударил Седого по лицу. Тот закрылся руками, промеж пальцев показалась кровь. Сарацин прошипел:
— Еще разинешь пасть, стерва, язык выдерну! — Рванул Седого за шиворот и пинком вышиб из шалаша. После таких решительных действий поклонился Михаилу: — Прости его, государь, разумом его Бог обидел. Я все растолкую. Что хотите знать?
Князья не могли опомниться от нахальства Сарацина, только Деридуб не лишился языка:
— Ты, выродок татарский, с лесовиками якшался? Кто дозволил?
— Не то спрашиваешь, воевода. Лучше спроси, как татарский выродок Сарацин без ломаного гроша пригнал овец, лошадей, привез четверть муки да четверть ржи! Государь, все это мне дали люди Кудеяра. Сказывали они, что могут принять нас с честью, а тебя как великого князя.
— От кого честь, Сарацин?! В лихие люди не пойду!
— Смотри, государь, тебе виднее. Кем бы они ни были, но они — русичи. И не просто разбойники, а воинство Кудеяра! Опять же, к Кудеяру царь Иван воеводу прислал, воев на Казанский поход отбирают. Уже тысячу обучают...
Вспышку гнева великого князя предупредил Ростислав:
— Что воев накормил, исполать тебе, Сарацин. И все ж не по душе нам, что без воли великого князя ты пошел на поклон к Кудеяру. Татары могут понять это как предательство, а ссориться с ними не с руки. Твой напарник разболтал...
— Клянусь, больше болтать не будет!
— Поздно, слово не воробей. Пусть болтает, и сам говори: татары обманули, не накормили, голод замучил. Пошел на охоту, встретил старого дружка. Он помог накормить людей. Сам же слушай, что будут говорить вои наши, и ты, воевода, слушай, потом доложите. А с татарами поговорим сами. Понял?
Когда остались одни, Ростислав начал убеждать Михаила:
— Великий князь, не горячись! Мы на собственной шкуре познали, что татары медом нас кормить не станут. В Литву ты не хочешь, и правильно. Давай попробуем...
— Кудеяр для нас мед припас? Да?
— Не припас! Тяжело будет! Но мы будем среди русичей...
— Что ты говоришь?! Не забывай, ты же князь! А это тати!
— Ты знаешь, какой я князь! Мы сами другой раз хуже татей! Слыхал: Кудеяр идет воевать Казань! Освобождать пленных русичей! А мы что собираемся делать?..
...Долго они ссорились в ночи, мирились, но каждый остался при своем. А когда замолкли, долго еще ворочались на шуршащем сене. И вдруг Михаил опять зашептал:
— Ростислав, ты можешь бросить меня одного и уйти?
— Нет, этого я не сделаю. А знаешь почему?
— Знаю. Я пропаду без тебя!
Они обнялись как братья и уснули беспокойным сном.
Часть третья. ПЛЕНЕНИЕ САМОЗВАНЦА
1
Из Коломны по Московскому тракту ехали десятка два конных стрельцов, впереди Юрша Монастырский, с ним Аким, оба принаряженные: Юрша в кафтане голубого тонкого сукна, застегнутом позолоченными кляпышами, поверх кафтана внакидку опашень небесно-голубого сатина, мурмолка соболем отделанная. Сам царь Иоанн Васильевич, посылая Юршу в Москву, приказал снять доспехи воинские да сходить к дьяку Сулиму и приодеться, как положено государеву посланнику. Акиму же дьяк по собственному почину выдал новый красный терлик с вышитым шелком единорогом, а заодно обновил терлики и всем отъезжающим стрельцам.
