В последующие несколько дней Элеонора, время от времени пробуждаясь от чуткого сна, похожего за забытье, узнала, что над «Армией Господа» сгущаются тучи. Прибыл Хебога со своей армией, насчитывавшей не менее семидесяти тысяч человек. Ей противостояла армия франков, численность которой уменьшилась теперь до тридцати тысяч воинов — голодных и испытывающих недостаток в доспехах, лошадях и провизии. Город был блокирован. Башню «Ля Магомери», обитель Благословенной Девы Марии, которую удерживал гарнизон под командованием Роберта Фландрского, взяли в осаду. Подтянув баллисты и катапульты, турки обрушили на защитников башни дождь заостренных метательных снарядов, несущих смерть. Роберт Фландрский поджег башню и отступил в город через Мостовые ворота. Тем временем турки, засевшие во внутренней цитадели, стали нападать на них, устраивая свирепые набеги. Боэмунд организовал оборону вдоль выступа, расположенного напротив цитадели. Тем не менее на «Армию Господа» беспрерывно падал дождь из метательных снарядов, стрел и камней. Бой длился от рассвета и до заката, поэтому те, у кого был хлеб, не успевали его съесть, а те, у которых была вода, не успевали ее выпить. Было немало примеров мужества и героизма. Роберт Барнвильский с пятнадцатью рыцарями пошел в атаку на отряд турецких всадников, однако попал в засаду, устроенную многократно превосходящими силами противника. Он попытался было пробиться назад в Антиохию, однако его пронзила стрела, а конь его был убит. Роберта Барнвильского прикончили ударом копья в голову, которую потом отсекли и выставили внизу под стенами, чтобы досадить защитникам города.
Боэмунд проявил себя настоящим вождем. Свои усилия он сосредоточил на цитадели. Развернув кроваво-красное знамя и забинтовав раненую ногу, он оттеснил турок и поджег близлежащие дома. Пламя, раздуваемое ветром, не только опустошило город, но и выгнало из укрытий дезертиров «Армии Господа», которых Боэмунд и его военачальники сразу же отправили в бой. А внутри Антиохии Адемар продолжал свое мрачное дело — собирал на улицах трупы и сжигал их. Были вновь открыты и освящены церкви. Древнего патриарха, скрывавшегося в убежище, нашли и восстановили в правах. «Армия Господа» все надеялась на помощь императора Алексия, но эти надежды были жестоко разбиты. Дезертиров становилось все больше, даже Стефан Блуаский и некоторые другие лидеры спустились ночью на веревках с городской стены и, благополучно миновав турецкие патрули, растворились во тьме, чтобы потом рассказывать страшные истории о судьбе крестоносцев в Антиохии. Беглецы добрались до порта Святого Симеона и посоветовали находившимся там европейским морякам поскорее убираться. И они оказались правы. Вскоре на порт напали турки и сожгли оставшиеся корабли, а всех тех, кто не успел уйти, убили. Алексий тоже отступил, ибо думал, что «Армия Господа», попав в западню, вскоре будет уничтожена. К такому выводу склонялись даже сами франки. Внешние форты были сожжены и брошены, а их гарнизоны укрылись в Антиохии, пробившись сквозь боевые порядки противника, намного превышавшего их по численности. Однако худшее было еще впереди.
Недостаток еды сказывался все сильнее. Голод стал распространенным явлением. Франки были вынуждены есть фиговые листья, чертополох, кожаные ремни и даже высохшие шкуры павших животных. За конскую голову без языка просили три золотых монеты, за внутренности козы — пять, а за живого петуха — десять. Рыцари дошли до такого отчаянного положения, что отворяли кровь у своих лошадей и ослов и пили ее, чтобы поддержать силы. Были начаты переговоры с Хебогой, но тот стал требовать безоговорочной капитуляции и отказа от своей веры. Воистину, «Армия Господа» стояла перед угрозой полного уничтожения. Однако Гуго и Готфрид поклялись драться до конца. Исповедавшись вместе с Элеонорой, они стали думать над тем, как выйти из безвыходного, казалось бы, положения. Они пришли к выводу, что должны протянуть Господу Богу руку помощи.
Как-то вечером, через неделю после падения города, Элеонора сидела вместе с Гуго, Готфридом и Теодором на плоской крыше дома, который принадлежал какому-то торговцу. Она увидела, как в небесах пронесся метеор и упал, подняв огненное облако, неподалеку от турецкого лагеря. Чуть позже к ним присоединился граф Раймунд, принеся доброго вина, бочонок которого был найден в подвалах одного армянского торговца.
Сначала их беседа была мрачной. Сойдясь на том, что надежды на спасение почти нет, все сидели и молча наслаждались вином и прохладным вечерним ветерком, поглядывая на огоньки огромного турецкого лагеря, мерцавшие вдали. Медленно попивая вино, Элеонора рассеянно прислушивалась к речитативу Пьера Бартелеми, который расхаживал взад-вперед по выложенному брусчаткой дворику. Молодой и сильный голос Пьера звенел в ночной тиши: он выкрикивал псалмы и изрыгал проклятья в адрес врагов «Армии Господа».
— И наслал он на них тучи мух, которые истребили их, и лягушек, которые их уничтожили. Он также наслал на их урожай гусениц, а на сады и виноградники — саранчу. Он побил их лозу градом, а на сикоморы наслал мороз. Он наслал град на коров и быков, а стада овец испепелил разящими молниями. Он бросил на наших врагов всю силу своего гнева и возмущения, послав в их ряды ангелов зла. Он обрушил на них свой гнев. Он не пощадил их души. Он уничтожил их страшным мором.
Граф Раймунд осушил бокал и уставился своим единственным глазом на Гуго.
— Нам только и осталось, что полагаться на Бога, — заявил он. — Император нам не поможет. Туркам нужна либо наша капитуляция, либо наши головы, а скорее всего — и то и другое. Наши пастыри покинули свою паству, и она голодает. — Он умолк, прерванный новым взрывом криков и воплей.
Взглянув вверх, Элеонора увидела полосы огня, разрезавшие ночное небо и осветившие кроваво-красным светом его бесконечную черную бездну. В городе послышались крики «Deus vult! Deus vult! Знамение, знамение!».
— Раз им нужно знамение, то будет у них знамение! Мы об этом позаботимся. — Раймунд наклонился и сунул бокал в руки Гуго. — Они его скоро получат.
Он поднялся, склонил голову, словно прислушиваясь к доносившимся снизу тирадам Пьера Бартелеми, а потом попрощался и ушел.
Вскоре «Бедные братья» снова собрались на той же крыше. На этот раз с ними были также Альберик и Норберт, похожие на братьев-близнецов: оба в капюшонах, и у обоих были одинаково изможденные, как у трупов, лица с кожей, обвисшей и сморщившейся после перенесенных лишений. Но глаза их, как и прежде, пылали огнем. Они, казалось, куда-то торопились, будто им хотелось побыстрее приступить к какому-то важному делу. С ними также был Бельтран. Он не скрывал своей радости по поводу воссоединения с Имогеной, как и не скрывал своего недовольства тем, как нехорошо обошлись с ним и его любимой женщиной, ни о чем не предупредив заранее. Гуго отбросил его обвинения и сказал, что для успеха плана Боэмунда замысел нужно было держать в тайне.
— Ну-ну, — пробормотал Бельтран, оглядываясь вокруг с натянутой улыбкой. — И как мы теперь будем выбираться из осажденного города? С помощью какой хитрости и чьего предательства?
— Что ты предлагаешь делать? — грубо прервал Гуго подтрунивание Бельтрана.
— А мы что, можем что-то сделать? У нас есть выбор? — с сарказмом спросил Бельтран.
— Мы должны драться! — запальчиво воскликнул Теодор. — Мы не сможем долго выдерживать осаду. С каждым днем мы становимся слабее. И у нас не остается иного выбора, как выйти из Антиохии и навязать Хебоге сражение.
— И потерпеть поражение, да? — спросил Бельтран.
— Мы в отчаянном положении! — вмешался в разговор Гуго. — Выбора у нас нет. Теодор прав. Мы видели приметы в небесах. «Армия Господа» должна вокруг чего-то сплотиться. Мы должны очиститься. — Голос его, еще минуту назад сильный и звонкий, вдруг превратился в шепот. — Граф в курсе дела. Воля Божья должна быть исполнена.
Он и Готфрид поднялись и отправились вниз по ступенькам. Чуть позже за ними последовали Альберик и Норберт.
Наконец и Бельтран, пробормотав слова прощания, ушел, оставив Элеонору и Теодора наедине.
— Как ты себя чувствуешь?
Она слабо улыбнулась в ответ.
— Я — усталая, голодная, грязная и…
— Растерянная? — подсказал Теодор.
— Да, растерянная.
— Мы все растерянные, потому что сбились с нашего пути.
Элеонора прислушалась, наклонив голову. Голос Пьера Бартелеми уже не раздавался во дворике.
— Что замышляет мой брат, скажи, Теодор?
— Он замышляет знамение. — Теодор приблизился и сел на подушку рядом с Элеонорой. — Знамение Господне.
— И Господу в этом немного поможет мой брат?
— Возможно, — усмехнулся Теодор. — Господь помогает тем, кто обращается к нему за помощью.
