– Дуниша, не бойся. Клянусь честью русского дворянина, я не воспользуюсь твоей неопытностью и не лишу тебя чести. Прости меня за мой порыв, я…
– Нет, Никита, не извиняйся. Мне с тобой очень хорошо, просто сейчас этого и так достаточно. Но пока одежда сушится – давай посидим чуть поодаль друг от друга; – и, уже со смешком, она продолжила, – Теперь ты знаешь, каково удовольствие купаться в этом озере!
…………………………………………………………………………………………..
Пока сохла одежда, я также узнал, каково удовольствие стоять под струёй водопада… Как и говорила басконка, ощущения были какими-то волшебными, – будто холодная вода смывала всё горе, все обиды, усталость, делая чище не только тело, но и душу. Хотелось стоять под ней ещё и ещё…
Но время свидания подходило к концу, и пришлось возвращаться в город. Мы шли смущённые, не смея начать разговор. Это молчание было тягостным, я пытался собраться с мыслями, что-то сказать, – но в голове царил полный сумбур. Только на опушке леса перед самым расставанием девушка крепко сжала мою руку и сильно-сильно меня обняла, будто желая стать единым целым. И когда мои губы коснулись краешка её губ, она не отстранилась; на этот раз поцелуй был очень долгим и нежным.
………………………………………………………………………………………….
В эту ночь я не мог уснуть, каждую секунду прокручивая в памяти видения дня. Наверное, самого счастливого в жизни… Хотелось петь, кричать, делиться своим счастьем с окружающими… Но я был вынужден хранить тайну.
Тело взбудоражилось так, будто по нему пускали электрические разряды. Понимая, что не смогу уснуть, я выглянул в окно. Огромная полная луна встретила меня, ночной воздух был неожиданно тёплым, а ночь пронзали серенады сверчков… И в этот миг я осознал, что невероятно хочу быть рядом с Дунишей. Не завтра, не послезавтра, а именно сейчас, именно сию секунду!
Сборы заняли совсем немного времени. Не возникло проблем и на выходе из госпиталя – через незакрывающееся окно с торца корпуса. Здесь обычно курили.
Путь от госпиталя до дому басконки занял совсем немного времени. Я уже знал, где окно Дуниши, но аккуратно стучась в него, замирал от волнения и страха. Когда же показалось лицо девушки, моё сердце забилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди!
– Никита, что ты здесь делаешь? Что случилось?!
– Да ничего, успокойся. Просто я не мог заснуть, не услышав ещё раз твой голос… Ведь ты не позволишь бессоннице мучить меня?
– Ха-ха-ха… Ты мой хороший. Ну, хитрый лис, я не могу отказать тебе в этом. И…и я тоже не спала. Не могла заснуть, вспоминала сегодняшний день. Мечтала, что ты пришёл бы ко мне и постучался в окно…
– Ах ты маленькая лисичка! Ещё меня называешь хитрым!
– Нет. Всё так действительно и было. Мечты порой сбываются…
Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я протянул к ней руки и позвал:
– Иди ко мне…
В одной ночной сорочке девушка перелезла через подоконник, и я тут же подхватил её на руки, на секунду задержав в воздухе… Она прижалась ко мне, как котёнок, ища тепло и защиту. Мне даже показалось, что девушка по кошачьи заурчала…
Мы сели на лавочку во дворе их дома, тесно-тесно прижавшись друг к другу. Я уткнулся лицом в её волосы не в силах отказать себе в наслаждении вдыхать их аромат, девушка же уютно устроилась в моих объятиях, не желая нарушить магию этого мгновения…
– Дуниша, помнишь, мы говорили о стихах Лермонтова? Я немного слукавил, когда сказал, что не знаю наизусть его произведений. Кусочек одного я припас, в надежде перевести и прочитать. Перевести на испанский я не смог, но хочешь услышать его на русском?
– Конечно, мой милый Эрролан, я как раз и хотела послушать тебя на твоём родном языке…
Тогда к потоку с высоты,
Держась за гибкие кусты,
С плиты на плиту я, как мог,
Спускаться начал. Из-под ног
Сорвавшись, камень иногда
Катился вниз – за ним бразда
Дымилась, прах вился столбом;
Гудя и прыгая, потом
Он поглощаем был волной;
И я висел над глубиной,
Но юность вольная сильна,
И смерть казалась не страшна!
Лишь только я с крутых высот
Спустился, свежесть горных вод
Повеяла навстречу мне,
И жадно я припал к волне.
Вдруг – голос – легкий шум шагов…
Мгновенно скрывшись меж кустов,
Невольным трепетом объят,
Я поднял боязливый взгляд
И жадно вслушиваться стал:
И ближе, ближе все звучал
Грузинки голос молодой,
Так безыскусственно живой,
Так сладко вольный, будто он
Лишь звуки дружеских имен
Произносить был приучен.
Простая песня то была,
Но в мысль она мне залегла,
И мне, лишь сумрак настает,
Незримый дух ее поет.
Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
Сходила к берегу. Порой
Она скользила меж камней,
Смеясь неловкости своей.
И беден был ее наряд;
И шла она легко, назад
Изгибы длинные чадры
Откинув. Летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
Дышал от уст ее и щек.
И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
Что думы пылкие мои
Смутились. Помню только я
Кувшина звон, – когда струя
Вливалась медленно в него,
И шорох… больше ничего.
Когда же я очнулся вновь
И отлила от сердца кровь,
Она была уж далеко;
И шла, хоть тише, – но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь ее полей!
Недалеко, в прохладной мгле,
Казалось, приросли к скале
Две сакли дружною четой;
Над плоской кровлею одной
Дымок струился голубой.
Я вижу будто бы теперь,
Как отперлась тихонько дверь…
И затворилася опять!
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог, – мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
Во мне, со мной пускай умрут.
Это был фрагмент «Мцыри». Девушка с удовольствием выслушала меня, нежно смотря в мои глаза. Когда же я закончил, она стала читать какие-то стихи (или быть может песню) на родном баскском, который я всё же плохо понимал.
Вслушиваясь в её чарующий голос, я бесконечно наслаждался этим мигом: теплом девичьего тела, пряным запахом окружающей природы, смешивающимся с ароматом её волос, волнующим и будоражащим… Я начал щекотать кожу её шеи своим близким дыханием, но басконка не сбилась и дочитала до конца. Затем, закончив своё нежно-певучие стихотворение, Дуниша повернулась ко мне и повторила последние слова на испанском:
– …девушка сказала ему: я буду любить тебя вечно…
Меня будто окатило тёплой морской волной. Слова, которые могли отчётливо рассказать о моих чувствах, слова, которые роились в глубине сознания и которые я почему-то боялся произнести, – они вырвались на свободу:
