… – Подлый мерзавец! Так ты отплатил мне за спасённую ногу?! Лучше бы её тебе отхватили по самые….! Да как ты вообще посмел?! Проклятье, ведь я тебя предупреждал! Из-за тебя мою дочь не возьмёт в жёны ни один честный баск! …завтра же ты отправляешься под Брунете. Надеюсь, больше тебе не повезёт!
…После падения Бильбао и захвата Бискайи война на Севере не закончилась. Ещё оставались в строю Сантандер и Астурия, ещё жива была армия басков. Так что помощь им не теряла главного смысла.
И республиканцы её оказали. Да ещё как! Под Брунете началось масштабное наступление «красных», цель которого, очевидно, заключается в окружении Мадридской группировки франкистов. Если это произойдёт, то в войне наметится коренной перелом. Вот где немецким лётчикам небо покажется «в овчинку»!
Только я-то воевал по другую сторону. Да даже не важно по какую: в очередной мясорубке шансов выжить было одинаково мало у всех…
Айнгеру был взбешён. Отцовская обида за дочь, помноженная на неприязнь ко мне как к захватчику и иностранцу (иной веры!), да плюс ко всему взрывной темперамент горца – всё это нашло выход в гневе. Он не желал ничего слушать и слышать, поскольку картинка, выстроенная в его голове, была конечна. И всё-таки я попытался:
– Послушайте, вы говорите о том, чего не было! Я и Дуниша любим друг друга, я хотел бы просить…
– Что?! Не было?!! Кому ты рассказываешь! Или ты думаешь, что я не понимаю, чего хочет солдат от наивной девчонки?! Твоя радость, что ты её совратил, а не изнасиловал! Иначе я бы тебя своей рукой…
– Да послушайте меня! Мы любим друг друга, это взаимно! Я хотел бы…
– Да мне плевать, что ты там хотел!!! …запомни, русский: Дунишу ты больше никогда не увидишь.
Последние слова прозвучали как выстрел. Если вначале я несколько оробел под напором баска, то сейчас с трудом удержал себя от того, чтобы не кинуться на Айнгеру. Только мысль о Дунише остановила меня: я не хотел, чтобы она страдала из-за отца.
……………………………………………………………………………………..
Не буду скрывать, поначалу я отчаялся. Хотелось кричать, рычать, кого-нибудь, наконец, убить! Но в тоже время к горлу подбирался огромный ком, мешающий не только есть и пить, но даже дышать. Дуниша, моя Дуниша, моя любимая… Сколько бы я отдал лишь за то, чтобы ещё раз её увидеть, обнять, почувствовать девичье тепло и нежный аромат её волос… Ещё раз её услышать, почувствовать её губы в поцелуе! Просто поговорить с ней, по-людски попрощаться… Разве многого я хотел?!
Однако уныние – грех, а слёзы делу не помогут. Я мужчина, я воин, я через столько прошёл, – и неужели кто-то меня остановит на пути к любимой, неужели я спасую тогда, когда на кону моё сердце?!
Как только я перестал унывать, сердце разожглось дикой, яростной надеждой. Я увижу её! Я услышу её! Пускай война, пускай смерть, – но я познал любовь и не уеду просто так!!! В голове сразу закопошились различные варианты действий.
Айнгеру, подлец, дал мне плохую аттестацию: «склонен к дезертирству». Он заранее поговорил с начальником госпиталя. Представил меня симулянтом, пытающимся увильнуть от фронта, и настоял на том, чтобы в эту ночь со мной дежурили два бойца из местной охраны. Последние получили соответствующие инструкции.
Но сам баск после смены должен был отправиться домой. Наша очередная встреча с девушкой намечалась только на завтра, и возможно, отец просто ей ничего не скажет. Самый оптимальный вариант: Дуниша не попытается бежать из дома, чтобы увидеться, не будет ругаться с отцом. Она просто придёт, а меня уже не будет… Неплохо. Но не на того напал.
Когда план действий уже сложился в моей голове, усилием воли я заставил себя заснуть. Проснулся под вечер, когда отец любимой сдавал дежурство. Постарался натянуть на лицо самое скорбное из всех выражений, на которые был способен. Даже прикидываться особо не пришлось, ведь не смотря ни на что, волновался я сильно, на душе упоённо скреблись кошки.
С охранниками я через некоторое время попытался заговорить. На моё счастье, это были необстрелянные селяне, недавно мобилизованные. Но с оружием в руках они чувствовали свою безграничную власть. Надо мной они легко подтрунивали, впрочем, с ноткой некоторого сочувствия: сами-то на фронт не рвались… В то же время было видно, что на встречу они мне не пойдут, а любую попытку покинуть больницу постараются пресечь всеми силами.
Но они не знали ни меня, ни мой боевой путь. Их шутки и даже неприкрытые издёвки я встречал с угодливой покорностью. Так что к вечеру испанцы совсем перестали видеть во мне хоть какую-то опасность. Признаться, в некоторые моменты мне было тяжело себя сдержать. Выручало осознание того, что моим конвоирам в конце придётся ответить за слова и поступки…
Ближе к ночи, после всех обходов, мы по-тихому сели играть в карты. Я,
специально поддаваясь, проиграл им не особо нужные вещи и часть денег. Когда же спустилась ночь, предложил пойти покурить.
До этого на перекуры они ходили по очереди, я же как некурящий оставался ждать в палате с одним конвоиром. А тут предложил сходить вместе, якобы захотел попробовать «на последок». Никакой угрозы испанцы не почувствовали…
… – Дай-ка огоньку!
Я склонился над протянутой к моим рукам спичке, сигарета в зубах. Это были настоящие папиросы, меня угощали по душевной доброте! Неплохо тыловики живут…
Закуриваю, но не вдыхаю дым… Рывком распрямляюсь и в челюсть первого испанца летит мощнейший диагональный хук! На таком расстояния он даже не понял, что происходит. Только подкинуло голову, а тело с грохотом рухнуло на спину.
Бил правой, чтобы наверняка. Второй не сразу сообразил, что происходит; я схватил его за ворот и с силой ударил лбом в раскрывшийся для крика рот. Правой корпусной апперкот в «солнышко», чтобы звука не издал – и коленом в челюсть. Поймав этот удар, согнувшийся от боли противник рухнул ничком, как подрубленное дерево. Всё, путь свободен!
Мой план оказался прост и от того действенен: легко разобравшись с нерасторопными охранниками, я оказался рядом с единственным на момент возможным выходом – незакрытым окном в курилке на первом этаже. И – вуаля! Я в саду!
Как же я бежал… Забыв про больную ногу, про риск, – да про всё на свете забыв, – я рвался к дому любимой, сотрясаемый жаркой надеждой и леденящим страхом. Эти чувства меняли друг друга как плохие часовые. Ведь что стоило Айнгеру на одну ночь послать дочь к родственникам или запереть окно? Или придумать ещё какие-то подлости?
Нет. Слава Богу, нет! Когда я оказался на месте, окно в комнате девушки было приоткрыто, оттуда лился мягкий свет.
– Дуниша!
Мой негромкий оклик показался мне всё же чересчур сильным. Однако никакой ответной реакции не последовало.
– Дуниша!!
Я чуть ли не выкрикнул её имя, на долю секунды показалось, что из окна сейчас покажется её отец. И тогда действительно всё. Но нет…
– Никита! Милый, ты снова пришёл ко мне! Но мы же договаривались встретиться завтра. Папа дома, я не могу…
Насколько может быть счастлив человек? Есть ли какая-то шкала измерений? Не знаю, но в тот момент, когда я увидел любимую, с меня будто рухнула гора. Чуть ли не прослезился от радости: вот же она, маленькая басконка, похитившая моё сердце! Теперь уже никто не сможет остановить меня, не помешает нашему прощанию…
Первые секунды я слушал её голос, даже не вникая в слова, просто наслаждаясь любимым звучанием. Когда же ко мне вернулось понимание происходящего, я перебил девушку:
– Дуниша, подожди, пожалуйста. Завтра мы не увидимся. Меня отправляют на фронт. Не без помощи твоего отца, но это не важно. Важно другое. Я пришёл попрощаться. И я очень рад, что увидел тебя, ведь более всего на свете боялся, что мы уже не встретимся… Солнышко, пока ты рядом – я самый счастливый на свете мужчина. И если ты сейчас сможешь хоть немного побыть со мной…
– Постой…
Девушка буквально на пару мгновений скрылась в доме. А затем, одетая в лёгкое платье, выпрыгнула в мои объятия.
