Изгнание Нобукацу возымело весьма печальные последствия для его вассала Ёкуро Садзи — хозяина замка Ооно и супруга Когоо. Он потерял и своего покровителя, и вотчину, которая была тотчас конфискована. В народе говорили, что Ёкуро Садзи совершил сэппуку в тот самый момент, когда у него отнимали замок. Впрочем, были и такие, кто верил, что он спасся бегством и скрывается неведомо где.
Молва о Ёкуро Садзи дошла до Тятиных ушей в конце девятого месяца, но она, разумеется, ни словом не обмолвилась об этом сестре. Когоо вот уже год как жила в замке Ёдо и всё это время покидала свои покои лишь для того, чтобы прогуляться по саду в полном одиночестве.
Примерно через месяц после того, как подоспели вести об отчуждении замка Ооно, Тятя нанесла визит сестре, но не застала её. В покоях не было даже прислужницы — вероятно, она сопровождала свою госпожу на прогулке в саду. Странные предметы, которые Тятя никак не ожидала увидеть на божнице в покоях Когоо, заставили её вздрогнуть. Она подошла ближе — и похолодела. Это и правда были поминальные дощечки с именами Ёкуро Садзи и двух его дочерей.
Тятя поспешила покинуть покои сестры. Выходит, Когоо всё знала! Но от кого? Судя по поминальным дощечкам, она убеждена, что её супруг и дочери мертвы, а не в бегах… Тятя почувствовала болезненный укол совести. Конечно, вина за горести сестры лежит не на ней, это не она отобрала замок у Ёкуро Садзи, но ведь и спасти его она не пыталась. А теперь нет больше князя Садзи, который должен был стать верным союзником и покровителем Цурумацу в случае смерти Хидэёси…
В дальнейшем Тятя не раз виделась с сестрой, но никогда не заговаривала на печальную тему. Когоо, впрочем, после трагического события казалась ей более сдержанной и безмятежной, чем раньше.
Новогодние праздники 19-го года Тэнсё[83] Тятя провела с сыном в Ёдо. Гонцы от вельмож и знатных самураев один за другим прибывали в замок с гостинцами для Цурумацу; суета, поднявшаяся по случаю торжеств, утомляла хозяйку.
На пятый день нового года приехал Хидэёси, поиграл с сыном, провёл два часа с Тятей и засобирался в обратный путь, несколько раз повторив, что у него дел по горло.
— И что же за дела тревожат нынче покой вашего высокопревосходительства? Теперь, когда Одавара покорилась вашей власти, вы, надо думать, готовитесь усмирить Тохоку? — не без иронии осведомилась Тятя.
— Тохоку занимается Удзисато Гамоо, мне, стало быть, тут не о чём беспокоиться — к осени север будет усмирён, — отозвался Хидэёси.
Сразу после окончания осады Одавары он пожаловал Удзисато Гамоо земли в Айдзу с доходом в девятьсот двадцать тысяч коку и вменил ему в обязанность наведение порядка в северо-восточных землях. Головокружительный взлёт тридцатипятилетнего полководца, который из уездного князька, получавшего триста двадцать тысяч коку с рисовых полей в Исэ, превратился в правителя обширнейших угодий в Айдзу, потрясал воображение. Однако его нынешнее положение завидным назвать было нельзя. Поговаривали о разногласиях Удзисато с Масамунэ Датэ, влиятельным даймё из северных краёв, и о том, что подчинённые молодому полководцу войска бездействуют в ожидании оттепели, поскольку не привыкли вести боевые действия на заснеженных просторах севера.
— Коли Тохоку вас не тревожит, о чём же тогда печалитесь?
— Мало ли забот у государственного мужа, душа моя? Одно совещание за другим — глаз сомкнуть не могу, времени совсем не хватает.
С начала Нового года военные советы действительно не прекращались, но лишаться из-за этого сна было не в привычках Хидэёси.
По окончании семидневных новогодних празднеств он опять нанёс визит в Ёдо. На сей раз кампаку добился своего: совет поддержал его решение о строительстве внушительного числа боевых кораблей во всех приморских провинциях. Цель этой затеи держалась в тайне, подданные терялись в догадках: намерен ли его высокопревосходительство напасть на Чосон[84] или же он отправится воевать страны в южных морях. Слухи распустились буйным цветом.
Своими истинными планами Хидэёси не поделился даже с Тятей, ясно было одно: он строит флот для броска за море. Тятя между тем недоумевала, почему наезды её господина в Ёдо стали столь редки.
— Мне так одиноко в этом замке, живу словно на обочине мира. Пожалуйста, позвольте мне перебраться обратно в Дзюракудаи, господин.
Услышав просьбу, Хидэёси пришёл в изумление:
— Но ведь у тебя есть собственный замок! Только тебе, матери моего сына, дарована такая привилегия. Чего же тебе здесь не хватает?
— Здесь нет тэнсю, а мне бы ужасно хотелось жить в замке с настоящей высокой-превысокой башней. Я читала в одном старинном свитке, что тэнсю — это такое место, которое для женщин не предназначено, вот и размечталась о том, чтобы там пожить.
— Так-так, всё ясно! — захохотал Хидэёси. — Что ж, значит, Омаа скоро распрощается со своей тэнсю.
Он выполнил обещание, не прошло и двух месяцев. Дама Kara покинула резиденцию, увенчанную многоярусной укреплённой башней, и сад с пурпурными леспедецами. По приказу кампаку она перебралась в особняк отца, Тосииэ Маэды, тоже расположенный в пределах крепостной стены Дзюракудаи.
В начале десятого месяца состояние Цурумацу резко ухудшилось. Несколько дней мальчик метался в жару. Хидэёси спешно прибыл в Ёдо и — неслыханное дело! — остался на трое суток, до того испугался за своего наследника. Безутешный отец заказал молебны о здоровье сына во всех буддийских и синтоистских храмах в окрестностях Киото и пожертвовал триста коку риса святилищу Касуга в Наре. Лихорадка отпустила Цурумацу, но он по-прежнему кашлял.
В начале третьего месяца к Тяте с визитом нежданно-негаданно явился Такацугу — хотел лично справиться о здоровье наследника кампаку, поскольку совсем недавно получил о нём неутешительные вести. Во вторую луну 18-го года Тэнсё[85], перед началом осады Одавары, Такацугу удостоился перевода из Омидзо в Хатиман, где ему были пожалованы угодья с доходом в двадцать восемь тысяч коку риса. Тятя тогда отправила поздравление Оха-цу, и сестрица не замедлила ей ответить. Искренне радуясь повышению супруга, Охацу уповала на то, что и в будущем его высокопревосходительство кампаку не оставит их своими милостями. «Как это похоже на Охацу, — подумала тогда Тятя. — Ещё несколько лет назад от одного упоминания имени Хидэёси её бросало в дрожь, словно при виде демона, как же она ненавидела его и боялась в глубине души, а теперь вот себя не чует от благодарности к нему».
Такацугу уже исполнилось двадцать восемь. Он тоже сильно изменился, совершенно утратил и мятежный дух, и высокомерную удаль ранней юности. И в манере держаться, и в выражении глаз его теперь сквозили безмятежная отстраненность и лёгкая холодность, подобающие взрослому самураю благородного происхождения.
Тятя снова сидела лицом к лицу с кузеном, и ей уже совсем не верилось, что всего лишь тремя годами раньше, в замке Адзути, она жаждала броситься в объятия этого мужчины.
— Благодарю за то, что вы проделали столь долгий путь только ради того, чтобы нас навестить. Надеюсь, моя дорогая сестрица пребывает в добром здравии.
После формального обмена любезностями Тятя внезапно поняла, что говорить ей больше не о чём. Такацугу, расспросив о Цурумацу, тоже пришёл в некоторое замешательство и погрузился в неловкое молчание. Наконец, с таким видом, будто нашёл-таки тему, достойную интереса, и от этого гордится собой, он изрёк:
— Подробности мне, к сожалению, не известны, однако же уход мастера Сэнно Соэки Рикю из подлунного мира был столь неожиданным…
— Что же случилось с мастером Рикю?
— Он совершил самоубийство по приказу его высокопревосходительства кампаку.
Тятю эта новость ошеломила. По словам Такацугу, Хидэёси проникся подозрениями к мастеру Рикю, и тот был взят под стражу в Дзюракудаи, затем переведён под домашний арест, а в двадцать восьмой день второй луны исполнил обряд сэппуку. Тятя множество раз встречала мастера чайной церемонии во время осады Одавары. Ей не нравился этот человек с бесстрастным лицом, чья суровая высокомерность более подобала воину, нежели монаху, но она не понимала, отчего вдруг Хидэёси приговорил к смерти учёного мужа, которого сам же приблизил к себе и поднял до невероятных высот. Это казалось немыслимым. Перед ней открылись новые глубины и пропасти в душе Хидэёси. С тех пор как мастер Рикю вышел из заточения в Дзюракудаи, все терялись в догадках и строили предположения по поводу того, что за преступления мог поставить кампаку в вину своему недавнему любимцу.
С того дня как Тятя стала наложницей Хидэёси, ей ещё не доводилось слышать о столь неприятных происшествиях. Она считала, что ни при каких обстоятельствах правитель не должен обрекать на смерть человека, который так долго пользовался его величайшим доверием.
