Оставалось загадкой, зачем прибыл этот спесивый вельможа со своими двумя сотнями воинов. Князь смотрел на Бурытая и думал: «Этот дурак хоть кого выведет из терпения. Недаром так обозлил ярославцев».
— Будь по-твоему, — согласно кивнул князь. — Желание гостя — закон. — Обернулся к мальчику. — Гринька, распорядись, чтобы раскинули шатер, тот, что для знатных гостей.
Последние слова Бурытаю понравились, не смог скрыть довольной улыбки.
Сидели в шатре на мягких подушках. Александр Ярославич, правда, не умел сидеть по-азиатски, просто согнул колени, обхватил их руками. Дверной полог был откинут, чтобы подувало ветерком с озера. Шелковый верх шатра переливался красками: выглянет солнышко из-за облака — золотистой кажется крыша, светлее становится в шатре; нет солнышка — приятный сумрак освещает пирующих.
— Прости, багатур Бурытай, кумыса у меня нет, — добродушно говорил князь. — Не умеют у нас доить кобыл, да и непривычны наши кобылы к этому, непонятливы — лягаются. Угощу тебя отменным вином. Но, может, вера твоя запрещает пить вино? — вдруг спохватился он.
— Ничего, — важно сказал Бурытай. — Я в походе. В походе ничего не запрещается.
Александр Ярославич понимающе кивнул. «Это мы знаем, ничего вам не запрещается».
И вино казалось светло-золотистым, когда Гринька из кувшина наливал его в серебряные кубки.
Мурзе понравился кубок, затейливая резьба на нем, поцокал языком и вопрошающе взглянул на князя.
— Возьми себе на память, — угадал Александр Ярославич его желание. — Еще не бывал в Переяславле?
Глаза мурзы хищно блеснули, губы тронуло подобие улыбки.
— Еще не бывал. — Усмехнулся уже явственнее. — Может, придется, а?
— Милости просим, — так же с улыбкой ответил Ярославич. — Встретим и проводим.
Мурза чарок не считал, покачиваясь, нагло поглядывал на князя. Гринька не оставлял его кубок пустым, и вскоре желтое, высушенное солнцем и ветрами, лицо гостя обмякло, глаза совсем скрылись за веками, Александр Ярославич ожидал, что он сейчас повалится и уснет. Но у мурзы на миг появился проблеск в сознании: вспомнил, зачем приехал сюда. Расправил плечи, что ему далось нелегко, раздулся от важности. Ткнул грязным пальцем в сторону князя, тот невольно качнулся назад, но ничем не выдал брезгливости.
— Будешь бить их сам! Не щади. Только так!
— Кого бить — не щадить, багатур Бурытай? — Александру Ярославичу полегчало, теперь он знал, зачем здесь этот надутый индюк.
— Так ты еще не знаешь? — Мурза попытался подняться на ноги, но не сумел. Но взгляд у него стал осмысленным. — Костя-князь руку поднял. На кого? Велик аллах! Нукеров моих прогнал из слободы, многих побил. Коварный Костя-князь! Толмача Мину велел убить, двух нукеров в лесном болоте ваш шайтан-лешак взял. Мало, а? Ты пойдешь и накажешь его. Подави смуту сам. Дворец Кости-князя — в реку. Самого — в плети! Только так!
Говорил твердо, и Александр Ярославич начал подумывать: не притворялся ли он до этого пьяным? Но невозможно: быку такую порцию — с ног сшибет. Вот она, звериная ненависть, — трезвого пьянит, пьяному проясняет голову. Пинком бы его с кручи в озеро, а приходится терпеть, да и чувствовалось: не все еще высказал мурза.
— Не вижу никакой смуты, — спокойно стал объяснять ему князь. — Что побили ваших, выгнали из слободы, так творили много злого, всякое терпение иссякло. Твой толмач Мина злобностью своей много досаждал людям, народ своим судом расправился с ним. Разве вы не караете изменников? А двое нукеров утопли — так наши леса для чужеземцев коварны, неосторожны они были. Так что с Кости-князя спросу нет. А вот с тебя, багатур Бурытай, есть спрос. Ты за что немецкого купца ограбил? Знал ведь, что у него пайцза от Берке. Зачем, как лесной тать, напал на ростовского купца, изранил его?
Бурытай долго молчал, сопел. Уверенность князя сбивала с толку. Упомянул еще про пайцзу Берке, который стал великим ханом Золотой Орды. Угрюмо спросил князя:
— Так ты не пойдешь на Костю-князя?
— Не собираюсь. Наказывать правых в угоду злонамеренным никогда не стану.
— Ты еще пожалеешь, князь, — с угрозой сказал Бурытай. — Не пойдешь ты — мы пойдем. И тогда никому не будет пощады. Велико татарское войско.
— Знаю. — Александр Ярославич раздумывал, что таится за угрозой мурзы; не пойдет же он на ярославского князя с двумя сотнями воинов. Китата — вот, наверно, в чем дело. Спросил незаинтересованно — Китата пойдет со своей тысячью?
— Не только Китата. Подходит войско в три, пять раз больше. И ты пожалеешь, не наказал ослушавшихся рабов.
Выигрывая время для ответа, Александр Ярославич поднес кубок к губам, вино показалось пресным. «Откуда они ждут войско? Наделал ты бед, Костя-князь. Погибнуть с честью, но без толку — велика ли заслуга? Но что-то надо сказать, этот бурдюк кумысный ждет. Видно, не уйдешь от поездки в Орду, да и надо, за ярлыком на великое княжение к новому хану ехать не минешь. Откуда они ждут войско?..»
Князь согнал с лица задумчивость, как можно приветливее взглянул на мурзу.
— Днями я еду в Золотую Орду к великому и благословенному хану Берке. Передавать ли ему поклон от тебя? — Потом хитро сощурился, договорил: — Или хочешь, чтобы я рассказал ему, какие подвиги ты совершил здесь?
Бурытай насторожился: что все это значит?
— Говори, — помедлив, согласился он, но Ярославич заметил, как потускнел его голос. — Рассказывай, но я по повелению Менгу здесь. Его милость распростерлась надо мной. Я царев посол.
— Но твое кочевье в Золотой Орде, в улусе великого хана Берке. Не так ли?
«О, аллах!»
— Так. Мое стойбище в улусе великого хана Берке, да пусть жизнь его будет длинна и прекрасна.
«Вот так-то!» — подумал Ярославич, видя, как сник Бурытай. У них там за одно неосторожное слово рубят головы. «Может, — со слабой надеждой подумал Александр Ярославич, — эта маленькая ответная угроза образумит его и он оставит в покое ярославского князя? И все-таки — откуда они ждут войско?»
Оставаться дольше Бурытай отказался, прихватил серебряный кубок и ушел из шатра, бормоча про себя: «Аллах, просвети меня, я совсем запутался. Огради меня от гнева хана Берке. Не дай поверить князю Александру, что я презрел пайцзу хана».
Глядя вслед ему, князь Александр опять подумал: «Может, все и обойдется, отступятся от Константина Всеволодовича?»
У крыльца его ждал дружинник, помявшись, робко попросил разрешения говорить. Князь кивнул.
— Прости, Александр Ярославич, за докуку. Здесь у нас воин ярославского князя. Поручено ему было узнать, где Бурытай и что тот намеревается делать. А теперь он в сумлении…
— И ждет, хочет узнать, не поведал ли мне Бурытай свои мысли? — резко оборвал князь. — Пусть делает, что ему сказано своим князем. Не подобает мне вмешиваться в дела других. Надо будет послать весть князю — свои гонцы есть.
— Молодой он еще, — попытался вступиться за Топорка дружинник.
— Все они там молодые, безоглядчивые. Экие витязи!
Ах, Александр Ярославич, одно оправдание твоей иронии, что с возрастом забываются собственные молодые годы.
Больше всего не хотелось Константину встречи с Борисом Васильковичем и Глебом. А как минешь ее, если надо ехать через Ростов; не проскачешь же мимо окон терема ростовских князей — смертельную обиду затаят братья. И Мария Ярославна не поймет.
Из задумчивости вывел его Данила Белозерец, ехавший вровень.
— А что, княже, заберем в Ростове охочих ратников?
— Опять ты за свое, — упрекнул князь.
— Почему — за свое? Князь Александр Ярославич сказал тебе — бери по дороге смельчаков. Так и надо брать. Они почему охотно откликнулись, ростовцы? Что им наш город! Они с татарами драться хотят. Вон, смотри, было нас два десятка, а теперь больше сотни, если еще в Ростове возьмем, так мы в таком числе хоть сейчас в битву.
— Храбр, — усмехнулся Константин. — Ты лучше сказал бы, как разминуться с ростовским князем. Не хочется мне видеть его.
— Вот что тебя заботит! То, княже, просто: объедем озеро с правой стороны, через Рыбное, и — на нашу дорогу.
У Константина как гора с плеч. Но все-таки недоверчиво спросил:
— А ты ездил здесь?
Данила улыбнулся, показав белые зубы.
— Не ты ли, князь, посылал меня гонцом в разные города? Дороженьку эту я знаю, она еще прямее, если в город не надо заезжать.
Когда объезжали озеро, невольно присматривались к Ростову. Издалека он выглядел еще величавее. Многочисленные главы церквей, обшитые осиновой плашкой, серебрились на солнце. Все они расположены были вдоль озера, в одну нитку. Можно было отыскать взором островерхую крышу княжеского терема. Тесно сгруженные боярские дома тоже выглядели внушительно. Переяславцы, не бывавшие здесь, восхищенно переговаривались:
