Вражду прервал оглушительный треск, похожий на грохот небесный.
Йеха сидел в чуме, обострившимся слухом слушал наши слова, и решил выйти, не дожидаясь помощи. А выйдя — запнулся и рухнул на ворох сухих веток, принесенных из леса.
Женщины бросились к нему, но сын тунгуса поднялся сам, взял за плечи сразу двоих и приказал подвести его к людям. Йеха обратился ко мне, но говорил так, чтобы слышал каждый:
— Когда ты еще был Собачьим Ухом, один парень обещал стать твоим псом. Но он сбежал — вот беда… А у нас совсем нет собак. Хорошо бы нам хотя бы одного пса, пусть даже слепого — лишь бы скалился. Я буду твоим псом, Ильгет. Перед тем как уйти в тайгу, привязывай меня длинным ремнем к ноге твоей жены и ни о чем не думай, добывай зверя.
Ответом ему была тишина.
Теми словами Йеха пресек вражду. Надобности в его службе, наверное, не было, никто не думал мстить моей жене, хотя она оставалась отдельно от других женщин, но те из них, которые ни на что не надеялись в борьбе за мужчин, видели в сыне тунгуса своего спасителя. После его слов женщины постигли бездонную глупость своего замысла. И даже вдова Передней Лапы притихла.
Отчаянием и собачьим чутьем отыскал Оленегонка новое стойбище Ябто. В тот день, когда он ушел, пурга быстро спрятала след войска обиженных.
Оленегонка шел, повинуясь вере, что для несправедливой участи есть отмщение. Вера его была сильна — он не застыл во время ночевок на снегу, застланном лапником, не стал добычей зверя. За десять дней пути его пищей были две наскоро обжаренные над костром куропатки. Он не умер, и получил награду — след временного стойбища большого числа людей. Удача обновила тело Оленегонки, — еще пять дней, бесснежных и ясных, он шел по следу множества лыж, как по становому пути.
Силы кончились, когда он выбрался на ровную дорогу застывшего Йонесси и, увидев вдалеке ровные стволы белых дымов, полз остаток пути, не давая себе отдыха, который грозил сном, переходящим в смерть.
Он не дополз совсем немного — воин, высекавший пальмой прорубь, заметил его и притащил в стойбище.
Очнулся Оленегонка в чуме возле жаркого очага. Перед ним на высокой подстилке из шкур сидел широкий человек и протягивал ему костяную ложку.
— Ешь, — сказал он и пододвинул миску с дымящимся мясным отваром.
Пришелец заговорил, когда потеплело его нутро.
— Ты Ябто Ненянг?
— Откуда знаешь меня?
— Ненянга Ябто знает вся тайга.
— Еще не вся… С чем пришел?
— Подарок принес. Твоим воинам и тебе.
— Мне — какой?
— Знаешь Вэнга?
— Он жив?
— Пока жив.
— Это хорошо. Где же ты спрятал подарок мне?
Оленегонка положил ложку, приподнялся и показал Ябто две пятерни.
— Столько дней пути отсюда. Он один среди множества ртов подыхает с голоду.
Ябто задумался.
— Вэнга не умрет, — сказал, наконец, широкий человек.
— Я тоже так думаю. Этот заморыш открыт воле бесплотных.
— Откуда знаешь?
— Видел. Он один перебил половину мужчин семьи Хэно. Бешеный демон вселился в него. Но сейчас демона нет. Осталась пустая деревяшка.
Услышав это, Ябто замер и закрыл глаза.
— И самого Хэно? — спросил он после молчания.
— Наверное. Старик мертв.
— Сам ты кто таков?
— Мое прозвище — Яндо. Я из людей Нга. Я запомнил тебя, большой человек, когда ты приезжал гостить к отцу нашему и привозил Лара.
Ябто улыбнулся и отвалился на расстеленные шкуры — он был доволен и продолжал слушать.
— Если хочешь получить подарок…
— Хочу. Ты порадовал меня.
— … дай мне отъестся несколько дней, и я покажу тебе путь. Там же подарок получат твои воины. Не все, но многие. Я знаю, ты хочешь основать великое стойбище людей, которые испытали несправедливость…
— Так.
— Вместе с Вэнга больше десятка женщин. Они станут женами твоих людей, первыми матерями будущего племени. Великого племени!
— Говоришь, как мудрец, — повторил Ябто слова Куклы Человека. — Чего же ты хочешь себе, одаривая меня столь щедро?
— Почти ничего — только одну из этих женщин. Самую маленькую.
Широкий человек расхохотался.
— Видно, ты обезумел от любви, как весенний лось, если ради нее едва не подох в тайге.
— Не ради нее…
— Вот как?
— Нет — ради нее… Пойми, великий человек, время, когда может исполниться то, что считалось невозможным, уже подошло. Оно совсем близко — и для тебя и для меня. Всего десять дней пути… А для такого войска, быстрого, не ведающего страха перед великим холодом и тем более перед людьми, что такое этот путь?
— Говоришь как мудрец, — повторил Ябто уже без усмешки. С каждым словом этот человек все больше нравился ему потому что дышал так же как он, Ябто, — может быть, не так глубоко и уверенно, но ум имел острый.
— Дай мне время набраться сил — и мы пойдем, — повторил свою просьбу пришелец.
Ябто кивнул, задумался и ответил:
— Нет.
* * *
За спиной широкого человека было около четырех десятков воинов разных родов и племен. Все в лучшем железе.
Но Ябто считал, что войска мало.
Нынешней зимой, когда уйдет великий холод, он решил повести войско на полночь, чтобы собрать всех, недовольных участью от устья Верхней Катанги, которую остяки называют Рекой Рта, до Катанги Срединной.
Смерть Собачьего Уха была бы приятна широкому человеку, но тратить силы людей и время, за которое можно собрать настоящее большое войско, он не хотел. Свои мысли Ябто доверил человеку, которого видел впервые в жизни.
— Скоро мне будет по силам все, и достать заморыша станет, как дотронуться рукой до собственного носа.
— Многое может измениться, пока ты ходишь.
— Твоя правда.
— Что же делать?
— Отъедайся. Пойдешь со мной.
Ябто встал, собираясь уходить.
— Послушай, великий человек, — сказал Оленегонка. — Не хочешь идти войском, дай мне припас и товарища. Я сделаю так, что заморыш сам прибежит к тебе.
— Не дам, — сказал Ябто. Он перешагнул порог и вернулся.
— Как ты это сделаешь, скажи?
— Эти женщины были счастливы в семье Хэно. Теперь — вдовы. Все они мечтают о мужьях. Скажу одной из них — только одной, что есть место — которое укажешь ты, — где каждой из них достанется муж. И не просто муж — богатырь в светлом железе. Пройдет немного времени, и они сами наденут на заморыша и других мужчин оленью упряжь и погонят их впереди себя. Женщины семьи Хэно способны на такое. Сними с меня волосы, если это будет не так.
Широкий человек замолк в изумлении, потом сказал Оленегонке:
— В походе по Йонесси будешь рядом со мной.
В ту зиму Ябто прошел по льду великой реки, разбрасывая раздор и собирая людей.
Он знал языки и наречия, войско его из людей разных лиц и племен как бы воплощало собой обитаемый мир, раскинувшийся по Древу Йонесси. Войско шло без флага войны — флагом было имя вождя.
Имя растекалось по рекам, проникало туда, где слух о невиданном войске считали порождением больного разума.
Первых людей он встретил уже на другой день пути — трое мужчин с большеглазыми остяцкими лицами рубили топорами лед. Тут же стояли нарты с рыбацкой снастью. Пока люди работали, их собаки — сильные и самодовольные — спали на снегу и заметили чужих, когда те подошли совсем близко.
Лай оторвал людей от работы: они видели вооруженный аргиш и понимали, что бежать поздно и обороняться бесполезно.
Какое-то время войско и рыбаки стояли друг против друга. Потом от пришлых отделился человек и пошел к ним навстречу — то был сам Ябто.
Он приветствовал рыбаков по-остяцки и не ошибся.
— Чего хочешь от нас? — спросил один из мужчин.
— От вас — ничего.
Остяки не поверили. Они сказали, что принадлежат к большому роду людей Налима, устье их реки находится неподалеку, и если незнакомец хочет послать им флаг войны, то пусть прежде подумает. Люди Налима многочисленны, храбры, и железо у них крепкое.
По песцовой оторочке малицы они узнали в Ябто юрака, человека с черными подошвами, врага остяков — людей с белыми подошвами — и потому не спрашивали о причине войны.
Но широкий человек ответил, что будет воевать лишь с теми, кто сам того захочет, — угодья людей Налима ему не нужны.
— Зачем тогда ведешь столько вооруженных людей? — спросил тот же остяк.
— Чтобы знали — идет Ябто Ненянг, родоначальник нового племени, в котором нет оставшихся без доли и обойденных почестями. Скажите своим только это: «Идет Ябто Ненянг».
Остяки застыли — они без сомнения слышали это имя.
Широкий человек улыбнулся.
— Мне жаль, что вы не успели наловить рыбы.
Сказав это, он повернулся и пошел к своим людям. Войско стояло и ждало, пока рыбаки запрягут собак в нарты и скроются в устье своей реки.
