— Во-первых, он не набит, там их всего десяток. И потом, какая же это гадость, мама?
— Какие-то битые горшки. Зачем они тебе?
— Не горшки, а обломки античных амфор! Я не понимаю, неужели тебе не приятно взять в руки такую вещь?
Ника потянулась к ящику стола и, выдвинув его, бережно достала выгнутый черепок.
— Видишь, это была ручка амфоры, — пояснила она, нежно проводя пальцем по его поверхности. — Ей примерно две с половиной тысячи лет. Между прочим, датировка керамики — вещь трудная. Как ты сама догадываешься, тут неприменим радиокарбонный метод, потому что цэ-четырнадцать накапливается только в органических остатках…
— Вероника, иди купаться, — сказала Елена Львовна, — иди, я тебе постелю.
— Сейчас, мама. Так вот! Керамику можно датировать двумя способами: палеомагнитным и термолюминесцентным. В чем заключается первый? Когда вот этот черепок обжигали, он намагнитился в соответствии с магнитным полем земли, понимаешь?
— Не понимаю и не хочу понимать. Ты ждешь, чтобы я рассердилась?
— Иду, иду, вот сейчас встану и пойду. Мамуль, мне нужно рассказать тебе что-то очень-очень важное…
— Хорошо, завтра расскажешь, — Елена Львовна распахнула шкаф и начала вынимать постельное белье. — Где твоя простыня?
— Не знаю, должна быть где-то там, внизу… сегодня утром постели убирала Светка. Между прочим, мамуль, нужно срочно что-то придумать: я не хочу больше носить мини-юбки.
— Не хочешь носить мини?! — Елена Львовна изумленно уставилась на дочь. — Весной ты устраивала истерики, чтобы тебе разрешили!
— С тех пор я поумнела, — Ника пожала плечами. — Тем более сейчас уже начинают носить макси!
— Ну, милая моя, ты еще не кинозвезда, чтобы сломя голову менять туалеты по последней моде. Походишь и так.
— Но, мама! — умоляюще сказала Ника. — Неужели ты считаешь, что женщина в мини-юбке может рассчитывать на уважение окружающих?
— Ох, Вероника, до чего ты мне надоела! Ты пойдешь купаться или нет?
— Ну ладно, ладно, иду…
Ника стала замечать, что катастрофически умнеет — прямо не по дням, а по часам. Это ее даже немного испугало: неужели уходит молодость? Рановато, казалось бы, в шестнадцать лет; но, почем знать, недаром ведь считают, что в наше время темп жизни ускорился чуть ли не вдвое…
В пятницу двадцать девятого прибежала Ренка, ужасно расстроенная: через три дня идти в школу, а брючный костюм не готов, вообще неизвестно, что будет. Одно только утешение: она наконец выменяла у какой-то девчонки известный всей школе талисман, который уже не первый год переходил из рук в руки, — большую медную медаль, всю побитую и исцарапанную, с надписью: «НА ТЯ ГОСПОДИ УПОВАХОМЪ ДА НЕ ПОСТЫДIМСЯ ВО ВЪКИ».
Последней своей обладательнице талисман принес пугающий даже успех: она не только сдала выпускные, но и успела уже пройти по конкурсу в какой-то очень труднодоступный институт. Спокойная отныне за свою дальнейшую судьбу, она великодушно уступила чудотворное сокровище Ренке в обмен на знаменитые голубые очки-блюдечки и три пары лучших английских ресниц. Цена, конечно, была непомерной, но Ренка не жалела: за полным отсутствием знаний ей теперь только то и оставалось, что уповать на господа.
Ника слушала приятельницу снисходительно. Медали она, правда, немножко позавидовала, но лишь потому, что та хорошо смотрелась как украшение, — сейчас в моде всякие бляхи под старину. Ренкины же страдания по поводу недошитого брючного костюма ее нисколько не тронули.
— Между прочим, я первого приду в форме, — объявила она вдруг, сама только что приняв это смелое решение.
Ренка испуганно разинула рот:
— Как это — в форме?
— А вот так. Надену обычную школьную форму и приду.
— Ну, это уж вообще! — сказала Ренка. — Я, знаешь, терпимо отношусь к родителям, но если бы меня попытались заставить надеть форму.
— А меня никто и не заставляет, — возразила Ника, — я это сама решила.
— Да ты офонарела! На тебя пальцами будут показывать. Ну кто носит форму в десятом классе?
— А почему это я должна быть как все? И потом, я вовсе не говорю, что буду всегда носить форму Я ее решила надевать по торжественным случаям — ну, вот, например, первый день года. Дурочка, ты ничего не понимаешь! Надеть брючный костюм или еще что-нибудь модное ты сможешь всегда. А школьная форма — это уже в последний раз…
— Ах, нашла о чем жалеть. — Ренка заглянула в зеркало и поправила ресницы. — Странная ты какая-то, честное слово!
«Ну и пусть я буду странная, — сказала себе Ника, вспомнив эти слова уже после Ренкиного ухода. — Плохо быть как все, а если тебя считают странной — это не беда…»
Коричневое форменное платье, сшитое в прошлом году, и сейчас оказалось впору. В груди, правда, было чуть тесновато, но это Нике даже понравилось; а длина — как раз, из-за этой длины сколько было переживаний в девятом классе! Мама категорически запретила укорачивать, а Ника год назад была горячей поклонницей мини-моды. Сейчас она решила даже немного отпустить подол, благо запас был.
За этим делом и застала ее вернувшаяся домой Елена Львовна. Очень удивившись, она поинтересовалась, что это вдруг дочь решила заняться шитьем. Никин ответ удивил ее еще больше.
— Я всегда говорила, что твои поступки не поддаются никакому прогнозированию, — сказала она. — Год назад ты утверждала, что форму в старших классах носят только зануды пятерочницы.
— Ну, с возрастом люди умнеют, — снисходительно отозвалась Ника и перекусила нитку. — Ты разве против?
— Нет-нет, что ты! Просто я потеряла надежду, что это правило применимо и к тебе. А насчет формы одобряю, по-моему, это очень мило… Я, правда, купила тебе костюм джерси, специально к первому.
— Где же он? — живо спросила Ника.
— Я еще не взяла, это Надежде Захаровне привезли из-за границы. Думала поехать за ним завтра.
— Ну, специально ехать не стоит, привезешь в понедельник. Позвони ей, чтобы захватила на работу. Какого цвета?
— Терракота, тебе пойдет. Она его приносила показывать на прошлой неделе, Полина хотела купить, но потом отказалась, и я сегодня сказала, что беру. Размеры у вас с Полиной ведь одинаковые.
— Спасибо большущее, мамочка, это ты отлично придумала Я же не буду ходить в форме всегда, а только по торжественным дням… Скажи, у тебя в молодости был момент, когда ты увидела, что умнеешь?
— Вероятно.
— А тебе было грустно?
— Почему мне должно было быть грустно?
— Нет, ну просто… это ведь как первый седой волос, правда? Послушай, ты мне это потом застрочишь на машинке? У меня шов получится кривой. Я решила отпустить, а то очень коротко.
— Между прочим, я сегодня видела двух иностранок в макси — все-таки это чудовищно.
— Да, ужасные какие-то балахоны, мне тоже совсем не нравится. Лучше вот так — чуть ниже колена. Мамуль.
— Да, Вероника?
— Я тебе должна рассказать одну вещь, только по секрету.
— Хорошо, — Елена Львовна улыбнулась, — обещаю не разболтать. Что же это за секрет?
— Понимаешь… мне очень нравится один человек. Я думаю, наверное, я в него влюблена, — сказала Ника очень решительно.
Елена Львовна помолчала.
— Ты имеешь в виду Андрея?
— Андрея? — удивленно переспросила Ника. — Нет, что ты! Это там, в Крыму… ну, в этой экспедиции.
— А-а. Кто-нибудь из студентов?
— Вовсе нет! Он уже совсем взрослый и вообще… настоящий мужчина.
Елена Львовна приподняла брови.
— Собственно, что ты понимаешь под этими словами?
— Ну… он большой ученый, кандидат исторических наук. В общем, мамочка, это начальник экспедиции, такой Игнатьев Дмитрий Павлович.
— О-о, — с уважением сказала Елена Львовна, подавив улыбку. — Светлана мне о нем рассказывала. И что же он?
— Мне кажется, — осторожно сказала Ника, — я ему тоже немножко нравлюсь. Тебя это удивляет?
— Да нет, пожалуй. В твоем возрасте мне тоже всюду мерещилась любовь, это естественно. Ты лучше подумай о том, Вероника, что перед тобой решающий год…
Ника вздохнула. Вот так всегда с этими родителями — ничего не понимают, ни о чем не могут догадаться. Не могла же она рассказать маме все как есть — и о разговоре в Дозорной башне, и о всем прочем…
— Хорошо, — сказала она покорно. — Я буду думать о том, что передо мной решающий год. Так ты прострочишь мне этот шов?
Вечером, когда родители уже легли, она отомкнула шкатулку и перечитала полученное вчера письмо:
«Симферополь, 24.8.69
Здравствуй, солнышко!
Прости, что долго не отвечал на Твое последнее письмо, такое длинное и милое, но оно несколько дней пролежало на почте в Приморском — некому было туда поехать, т.к. у нас полным ходом шел предотъездный аврал. Можешь представить себе, что это такое — все собрать, упаковать, погрузить и т.д. К счастью, все это позади, и я пишу эти несколько строчек в аэропорту, в ожидании, пока объявят наш самолет. Так что отныне мой адрес — Ленинград С-15, Таврическая, 35, кв. 99. Впрочем, он ведь записан в Твоей книжечке, вместе с телефонами — домашним и институтским. Удобно ли будет, если я позвоню Тебе?
