7
— Не говори никому, — предупредил Халил. На следующий день их снова позвали в дом, но Халил пошел туда один. Нет, мы этого делать не будем, сказал он. И там, в доме, спор продолжался по меньшей мере час. Халил вышел мрачный, он потерпел поражение.
— Я обещал, что ты придешь завтра и прочтешь молитву. Сеид меня убьет.
— Ничего страшного. Я быстро помолюсь, и мы уйдем, — сказал Юсуф. — Нельзя же оставить бедную женщину без помощи, если средство в наших руках. Завтра я вложу большую силу в молитву. Это одна из самых могущественных, каким меня учил имам.
— Не дури! — рассердился Халил. — Что за шутки? Будь осторожен, не то тебе задницу раздерут, ею и будешь смеяться.
— Да что с тобой? Госпожа хочет молитву — мы помолимся, — жизнерадостно ответил Юсуф. — Неужто отказывать ей в дарах, которые послал Господь?
— Мне не нравится, как ты дурачишься на этот счет, — сказал Халил. — Это серьезно или может сделаться серьезно. Особенно для тебя. То, что у нее на уме, пугает меня.
— А что у нее на уме? — спросил Юсуф, все еще улыбаясь, но встревоженный тревогой Халила.
— Кто может в точности знать, что там в уме безумца, но я предполагаю худшее. Ее словно и не беспокоит, что она творит, она не боится. И эта неумеренная хвала… ангел Божий. Это же безумие. Ты не ангел. И дара никакого у тебя нет. Если тебя все это не пугает, то очень напрасно.
На следующий день госпожа приветствовала их улыбкой. Было уже далеко за полдень, над внутренним двором дрожало знойное марево. В комнату, где она принимала их, солнце просачивалось сквозь тонкие задернутые занавески, в кадильнице плавились и дымили крошечные кусочки уда. Госпожа казалась не столь взволнованной, как в их первое посещение, она слегка откинулась на подушки, но ее глаза все так же бдительно полыхали. Амина сидела на прежнем месте, и она тоже улыбнулась, когда Юсуф посмотрел в ее сторону. Юсуф склонил голову, закрыл глаза руками, приступая к молитве, и почувствовал, как глубокая тишина окутала комнату. Из сада доносилась приглушенная птичья трель, и едва слышно бормотала текущая вода. Скрывая улыбку, он растягивал молчание так долго, как мог, а потом забормотал вслух, как бы приближаясь к завершению. «Аминь» разнесся эхом, и, когда Юсуф глянул на госпожу — та заговорила вскоре после окончания молитвы, — он увидел, что ее глаза лучатся удовольствием.
— Она говорит, что почувствовала облегчение после первой же твоей молитвы, — хмуро сообщил Халил. Госпожа говорила заметно дольше, перевод Халила оказался настолько краток, что госпожа вопросительно обернулась к Амине.
— Она хочет, чтобы ты снова пришел помолиться, — нехотя продолжал Халил. — И ел в доме. Чтобы мы оба ели в доме. Она говорит, мы едим во дворе, точно собаки или бездомные бродяги. Она хочет, чтобы ты каждый день ел здесь. По-моему, это приведет к неприятностям. Скажи, что ты этого делать не можешь… иначе… скажи, иначе твой дар пропадет.
— Сам и скажи, — посоветовал Юсуф.
— Я сказал, но она хочет, чтобы ты говорил сам, а я переводил. Скажи что угодно, главное — покачай головой несколько раз, как будто отказываешься. Один-два раза решительно покачай головой, вот так.
— Скажи ей, что я чувствую себя неловко и странно от этого разговора и не смогу есть в ее доме, — велел Юсуф, и ему показалось, что Амина за его спиной улыбнулась. Или же он надеялся, что она улыбнулась. Халил смерил его сердитым взглядом.
Они вернулись на следующий день и еще через день. Прежде, работая в магазине, они почти не заговаривали о госпоже, но теперь, когда Юсуф начал молиться о ее ране, Халил ни о чем другом и говорить не мог. Юсуф то подначивал его, то пытался унять тревогу своего товарища, но не было конца ни беспокойству Халила, ни его болтовне. Он попрекал Юсуфа тем, что тот поддался на лесть безумицы и не сознает грозящую ему опасность. «Сеид скажет, что это моя оплошность. Он во всем обвинит меня. Неужто ты не понимаешь, как может обойтись с нами сеид?»
Лишь через несколько дней Юсуф возобновил работу в саду. Халил просил его не возвращаться туда, но через несколько дней Юсуф просто пожал плечами и пошел в сад, а Халил хмурился ему вслед.
— Зачем ты ходишь туда? — твердил он. — Вырастил бы собственный сад — здесь, снаружи.
Поначалу Юсуфа смущала раскрывшаяся тайна шепотов и его роль в них. Он ежился, представляя, как госпожа подглядывает за ним, пока он работает, какие у нее возникают фантазии. Мзе Хамдани будто не заметил его отсутствия — или, во всяком случае, не дал этого понять, разве что набожные песни старика звучали жалобнее из тени финиковой пальмы. Однажды днем делать в магазине было нечего, а Халил все тревожился и суетился, так что Юсуф махнул рукой и пошел в сад. Мзе Хамдани приветствовал его без слов и задержался дольше обыкновенного. Юсуф почистил пруд, выполол траву, тихонько напевая одну из песенок, запомнившихся во время путешествия. Он старался не смотреть на дверь дома, не проверять, стоит ли там кто-нибудь, но не удержался и предвидел, что теперь их снова позовут в дом.
— Она говорит, сегодня она слышала, как ты работаешь в саду, — перевел Халил. — Ты должен чаще там работать. Она говорит, приходи в сад в любое время.
Госпожа произнесла довольно длинную речь.
— У тебя дар, повторяет она снова и снова. Вот что она говорит все время. У тебя дар, у тебя дар. — Халил помедлил, как бы подыскивая точные слова. — Если тебе нравится сад, тогда это… это…
— Это и ей в радость, — вставила Амина. Хотя она очень редко открывала рот, лишь когда Халил не мог подобрать слово, Юсуф всегда чувствовал ее присутствие за своим правым плечом.
— И ей нравится, когда ты поешь, — сказал Халил, недоуменно качая головой. — Не могу поверить, что я сижу тут, делаю все это. Не улыбайся. Ты думаешь, это шутка? Она говорит, твой голос так успокоителен для ее сердца, наверное, Бог научил тебя петь и послал нам тебя как ангела исцеления.
При виде замешательства Халила Юсуф усмехнулся. Когда же он оглянулся на госпожу, то увидел, что она тоже усмехается, удовольствие преобразило ее лицо. Внезапно она подала знак, такой простой и очевидный, что Юсуф не имел возможности уклониться. Он встал и подошел к ней. Когда он приблизился, госпожа спустила шаль с плеч, и он увидел яркую голубую блузу с квадратным вырезом вокруг шеи, ворот был вышит крошечными серебряными шапочками. Госпожа дотронулась до метки на своей щеке, ткнула в нее, призывая Юсуфа приложить сюда руку. Ее усмешка превратилась в нежную улыбку, и Юсуф почувствовал, как его охватило безрассудство. Он почувствовал, как тяжелеет рука, уже совершая востребованное движение. Он слышал, как Халил тихо шепчет: нет, нет. Госпожа неспешно окутала свое лицо шалью и пробормотала альхамдулиллах. Юсуф попятился и услышал, как за его спиной тихо вздыхает Халил.
— Не подходи к ней больше, — сказал ему потом Халил. — Как ты не боишься? Неужели не понимаешь, что может произойти? И держись подальше от сада. И петь перестань.
Но он не послушался и не держался подальше от сада. Халил наблюдал за ним с возрастающим подозрением и яростно требовал, чтобы он никуда не ходил. А Юсуф проводил в саду больше времени, чем прежде, и глаза его и уши настороженно ловили каждый звук, каждое движение в доме. Мзе Хамдани оставлял добровольному помощнику все больше работы и все больше времени проводил в тени, распевая свои радостные касыды во славу Бога. Порой Юсуф слышал, как поет Амина, и его тело отзывалось страстным возбуждением, которое он не призывал — но и не противился ему. А порой на порог сквозь приоткрытую дверь падала тень, и тогда юноше казалось, что он постигает радость тайной любви. С наступлением вечера он жадно ждал приглашения в дом, несмотря на возраставшее недовольство и беспокойство Халила. Наступил день, когда терпение Халила иссякло и он попросту отверг приглашение, когда оно прозвучало под вечер.
— Пусть как хочет. Мы не пойдем. Давно уже достаточно! — кричал он. — Если кто-то узнает, что тут происходит, над нами посмеются, если не хуже. Нас примут за сумасшедших. Таких же сумасшедших, как эта безумная тыква там, в доме. Подумай, какой позор мы навлечем на сеида!
