А потом до нее дошли слухи — из среды деловых людей — о сеиде, который был на много лет ее моложе. В ту пору о сеиде все отзывались хорошо, так что вместо всех женихов со связями она предпочла его. Были деликатно переданы слова ободрения, из рук в руки перешли кое-какие дары, и через несколько недель они стали супругами. Не знаю, какое соглашение они заключили, во всяком случае, сеид взялся вести ее дела и добился процветания. От морской торговли он отказался, продал все корабли — и стал тем сеидом, какого мы с тобой знаем, купцом, путешествующим далеко вглубь страны.
Мой Ба владел небольшим магазином в деревне на побережье Мрима, к югу от Багамойо. Это я тебе уже рассказывал. И еще была моя Ма и два старших брата и сестра. Жизнь небогатая, братья часто нанимались работать на кораблях. Не помню прежних посещений сеида, возможно, я был тогда слишком мал, но однажды я увидел его. Мой отец разговаривал с ним так, как ни с кем другим. Мне ничего не объясняли, я был всего лишь мальчонкой, но я слышал, как родители говорили о сеиде после его отъезда. Ма говорила, он сын дьявола, а теперь им завладела дочь иблиса, или африта, или кого похуже. Он пес и сын пса… он колдует и так далее. Такие вот безумные речи. Когда сеид появился снова, несколько месяцев спустя, он провел у нас два дня. Привез мне подарок, кружевную куфи, расшитую узором из жасминовых кустов и полумесяцев. Я ее до сих пор храню. К тому времени я уже догадался, подслушав столько разговоров, что мой Ба должен сеиду деньги — взял взаймы для моего старшего брата, чтобы купить долю в деле, которое пошло прахом. Брат с друзьями купил рыбацкую лодку в Микокони, а лодка наскочила на риф. Наш магазинчик был слишком ничтожен, мы никогда не смогли бы вернуть эти деньги. Через два дня сеид уехал. Я видел, как мой отец несколько раз поцеловал ему руку при прощании, а потом сеид подошел ко мне и дал монету. Думаю, отец выражал благодарность за то, что сеид предоставил ему отсрочку, но тогда я этого не понимал. Мне так ничего и не сказали, но нельзя было не заметить, каким несчастным и злым сделался мой Ба. Он орал на нас всех и часами не поднимался с коврика для молитвы. Однажды он побил самого старшего из моих братьев поленом, и никто не мог его остановить — он кричал, с мукой и слезами, когда мать и другой брат пытались к нему подойти. Он бил своего сына и плакал от стыда.
А потом однажды явился этот дьявол Мохаммед Абдалла, забрал меня и мою сестру и доставил нас сюда. Мы должны были служить залогом, рехани, пока наш Ба не выплатит долг. Он умер вскоре после этого, мой бедный Ба, а Ма и братья вернулись в Аравию и оставили нас здесь. Просто поднялись и уехали, оставили нас здесь.
Халил умолк и уставился на море, а Юсуф почувствовал, как щиплет глаза соленый ветер, поднимающийся над водой. Потом Халил несколько раз кивнул сам себе и продолжил:
— Уже девять лет я живу у сеида. Когда нас сюда привезли, в магазине был другой парень, примерно тех же лет, что я сейчас, он научил меня этой работе. Его звали Мохаммед. По вечерам он закрывал магазин, курил гашиш и отправлялся на поиски женщин. Моя сестра стала служанкой госпожи. Ей было семь лет, и госпожа внушала ей страх. — Внезапно Халил рассмеялся, хлопнул себя по бедру. — Машалла, она все время плакала, и меня звали поговорить с ней, успокоить. Я спал во дворе при доме, а если шел дождь, прятался в кладовке с едой. Когда магазин закрывался и Мохаммед отправлялся по своим грязным делишкам, я заходил туда и ложился спать. Госпожа уже тогда была безумна. У нее болезнь — большая метка на лице, во всю левую щеку до шеи. Она закрывает лицо, когда я рядом, но сама мне сказала. Моя сестра… она говорит, госпожа часто смотрит на себя в зеркало и плачет. Когда я лежал во дворе, она приходила и смотрела на меня, а я притворялся, будто сплю. Она ходила вокруг, бормоча молитвы, прося Бога облегчить ее боль. При сеиде она смолкала и обращала свою боль против Амины и меня. Винила нас во всем, ругала грязными словами. А когда сеид уезжал, она снова сходила с ума и блуждала в темноте.
А потом появился ты. — Халил ухватил Юсуфа за подбородок, повернул его голову из стороны в сторону, усмехаясь ему.
— Что произошло с Мохаммедом? — спросил Юсуф.
— Он ушел однажды, когда сеид замахнулся на него, оттого что цифры не сошлись. Попросту поднялся и ушел. Не знаю, связан ли он… Он никогда не говорил со мной ни о чем, кроме дел в магазине. Сеид уехал на несколько дней и привез тебя, несчастного мальчишку-суахили из диких мест, чей Ба оказался таким же дураком, как мой. Наверное, он хотел, чтобы я подготовил замену для работы в магазине к тому времени, когда сам перестану служить ему. Вот так ты попал сюда и стал моим младшим братцем, — подытожил Халил и снова потянулся к подбородку Юсуфа, но Юсуф оттолкнул его руку.
— Продолжай! — потребовал он.
— Госпожа прячется от людей. Она никуда не выходит. Ее посещают лишь немногие родственницы или такие люди, которых она не может не принять. Она велела мне развесить зеркала на деревьях, чтобы любоваться садом, не выходя за дверь. Так она увидела тебя. Каждый раз, когда ты приходил трудиться в сад, она смотрела на тебя в зеркало. И от этого сделалась еще более сумасшедшей. Сказала, что ей тебя послал Бог. Послал излечить ее.
Юсуф призадумался, его охватил благоговейный ужас и разбирал отчаянный смех.
— Как это? — спросил он наконец.
— Сначала она говорила, она исцелится, если ты помолишься над ней. Потом потребовала, чтобы ты на нее плюнул. Слюна благословенного Богом обладает большой силой, сказала она. Мол, однажды она видела, как ты обхватил ладонью розу, и тогда уверилась, что твое прикосновение ее вылечит. Она сказала, если ты прикоснешься к ее лицу так, как к той розе, ее болезнь отступит. Я пытался остановить тебя, но ты был одержим этим садом, ты все время туда ходил. Когда сеид вернулся, она уже не могла скрывать свое безумие, она все ему рассказала. Одно прикосновение руки этого прекрасного мальчика исцелит рану в моем сердце. Тогда-то сеид и увез тебя прочь, оставил в горах. Ты ни о чем не подозревал? Амина рассказывала мне, что госпожа пряталась под стеной, когда ты работал в саду, и взывала к тебе, умоляла сжалиться над ней. Разве ты не слышал, что она говорила?
Юсуф покачал головой:
— Я слышал только голос. Думал, она ворчит на меня, велит уйти. Иногда она пела.
— Она не поет, — ответил Халил, а потом нахмурился. — То есть я вроде бы никогда не слышал, чтобы она пела.
— Наверное, мне пригрезилось. Порой ночью мне кажется, будто в саду звучит музыка, а ведь такого не может быть. Один из путешественников, останавливавшихся у Хамида, рассказывал про сад в Герате, столь прекрасный, что всем, кто туда приходил, слышалась музыка, сводящая с ума. Так описал это поэт. Наверное, поэтому и мне стало такое мерещиться.
— Да, горный воздух свел тебя с ума, — пробурчал в досаде Халил. — Мало того, что шумишь во сне, так еще и музыку слышишь. Повезло мне — присматривать за двумя безумцами. Сеид не очень-то хотел оставлять тебя тут с ней, но и с собой решил не брать. Наверное, он собирается к твоему Ба и ему ни к чему бурные сцены при встрече. Или же не хочет, чтобы ты увидел, какой он на самом деле бандит. Пока еще рано. А меж тем тебя, везучий ты черт, возжелала госпожа. Она не может подглядывать за тобой — сеид велел мне убрать все зеркала, — но она тебя слышит.
— Вчера она стояла у двери и смотрела, — сказал Юсуф.
Халил нахмурился:
— Вряд ли. Она ничего об этом не говорила. Но когда мы ужинали с сеидом, тогда она тебя видела. И теперь ее безумие обрело новую форму и сделалось очень опасным. Опасным для тебя. Послушай, она говорит, теперь ты мужчина и, чтобы исцелить ее рану, ты должен взять в руки ее сердце. Сердце ее — целиком. Понимаешь? Не смею произнести, что у нее на уме, но ты, надеюсь, понимаешь, в каком направлении она мыслит. Понимаешь ведь? Или ты слишком юн и мысли твои чисты?
Юсуф кивнул. Халил не вполне удовлетворился этим ответом, но после небольшой паузы тоже кивнул.
