пришла к нему и села рядом, как делала прежде. Они ласкали друг друга и наконец повалились наземь. Он вздыхал от удовольствия, а она почти сразу села, выпрямилась, собралась уходить.
— Останься со мной, — попросил он.
Она шепнула что-то, прижав ладонь к его рту. Возбудившись, он возвысил голос, а теперь увидел, как она улыбается в темноте. Кто-то кашлянул в соседнем доме, и Бати выбежала в черноту ночи. Юсуф еще долго лежал без сна, переживая заново краткие мгновения радости и мечтая утром вновь увидеть Бати. Он изумился тому, как охотно его тело откликалось ей и какую боль оставило в его теле внезапное исчезновение девушки. Он подумал о Чату и о купце — оба они рассердились бы, узнав, что он сейчас делал. Эта мысль пробудила тревогу, а от тревоги он избавился, облегчив себя от той настойчивой потребности, что вызвала Бати. Затем он отвернулся от самого себя и попытался уснуть.
Утром он увидел, как она выходит со двора вместе с другими женщинами, они шли ухаживать за скотом. Бати обернулась через плечо, и женщины засмеялись: она выдала все, что произошло между ними. Это любовь, закричали они. Когда будет свадьба? Так Юсуф перевел для себя их слова.
Поздним утром в город вошла колонна во главе с европейцем, который повел своих людей прямиком к росчисти перед резиденцией Чату. Мгновенно разбили огромный шатер и установили шест с флагом. Европеец, высокий лысеющий человек с большой бородой, в рубашке и брюках, обмахивался, словно веером, шляпой с широкими полями. Он уселся за стол, который поспешно установили его подчиненные, и принялся что-то писать в толстой тетради. Отряд состоял из аскари [59] и носильщиков, все в шортах и мешковатых рубашках. Местные жители собрались вокруг лагеря, но хорошо вооруженные солдаты не подпускали их ближе. Услышав новость о появлении отряда, купец поспешил увидеться с европейцем. Солдаты преградили ему путь, но купец убедился, что был замечен европейцем, и когда тот закончил писать, то посмотрел в сторону мужчины, одетого в струящийся белый канзу, и жестом поманил его к себе. Главный над аскари, бойко говоривший на суахили, выступил вперед и принялся переводить. Купец впопыхах изложил свою историю и молил о помощи — вернуть украденное. Выслушав, европеец зевнул и сказал, что намерен отдохнуть, а затем ему угодно будет принять Чату. Купец и Чату дожидались на росчисти пробуждения европейца. Вот и пришел начальник над начальниками, приговаривали спутники дяди Азиза, дразня Чату. Уж он окунет тебя носом в дерьмо, ты, ворюга! Чату спросил Ниундо, случалось ли ему когда-нибудь иметь дело с европейцами. Говорят, они могут жевать железо. Правда ли это? Но уж раз такой человек потребовал его к себе, вот, он явился, чтобы не навлечь на свою голову лишних бед.
— Он спрашивает, что ты о них знаешь, — перевел Ниундо купцу.
— Скажи: скоро он сам увидит, — ответил купец. — И вернет мне мое добро прежде, чем закончится день.
Юсуф стоял среди прочих людей из каравана, и те на радостях дразнили и его, припоминая ему денечки в доме султана. Наконец европеец вышел из палатки, лицо его было красным и мятым со сна. Он тщательно умылся, будто у себя дома, а не в окружении сотен чужаков. Потом уселся за стол и угостился пищей, которую поставил перед ним слуга. Покончив и с этим, поманил к себе купца и Чату.
— Ты и есть Чату? — спросил он.
Главный аскари перевел эти слова султану, а Ниундо перевел перевод аскари купцу. Султан кивнул переводчику и, торопливо обернувшись, вновь окинул взглядом европейца. Никогда еще ему не доводилось видеть ничего столь странного, как умытый до блеска красный мужчина, у которого из ушей росли волосы, так он рассказывал впоследствии.
— Значит, Чату. Вообразил себя большим человеком? Так ты о себе понимаешь? — спросил переводчик, вторя словам начальника. — Что это ты вздумал грабить прохожих? Не боишься правительства и его законов?
— Какого правительства? О чем ты говоришь? — На переводчика Чату не побоялся прикрикнуть.
— Какое правительство? Хочешь знать? И лучше не ори, когда обращаешься ко мне, друг мой. Не слыхал, как правительство затыкает рты другим таким крикунам и заковывает их в цепи? — резко парировал переводчик. Ниундо прибавил громкости, переводя эти слова, и спутники купца радостно заулюлюкали.
— Он пришел за рабами? — гневно спросил Чату. — Этот твой начальник — за рабами сюда пришел?
Европеец нетерпеливо заговорил, лицо его еще более раскраснелось от досады.
— Хватит пустых разговоров, — сказал переводчик. — Правительство не торгует рабами. Есть ослушники, они торгуют рабами, большой начальник пришел, чтобы положить этому конец. Ступай, принеси имущество этих людей, пока не наделал беды.
— Я не просто так взял их добро. Один из их братьев забрал у меня золото и слоновую кость, — наябедничал Чату, и голос его жалобно задребезжал.
— Мы это уже слышали, — переводчик решительно взял дело в свои руки. — И он не желает больше это слушать. Принеси все имущество, которое принадлежит этим людям. Вот что говорит большой начальник… или увидишь, как поступает правительство.
Чату оглядел лагерь, все еще не решив, как быть. Внезапно европеец поднялся и потянулся.
— Он может есть железо? — спросил Чату.
— Он может все, что пожелает, — сказал переводчик. — Но прямо сейчас, если не сделаешь, как он говорит, сам будешь есть дерьмо.
Спутники купца разразились торжествующими воплями, они поносили Чату, издевались над ним и молились, чтобы Господь поразил его вместе с его городом. Все, что уцелело из товаров, было доставлено. Европеец велел купцу вместе с караваном отправляться в путь, вернуться восвояси, оставив здесь свои три ружья. Ружья теперь не нужны, правительство установит порядок в стране. Ружья нужны лишь затем, чтобы вести войну и захватывать рабов. Ступай, большой начальник разберется с этим вождем, сказал переводчик. Купец хотел бы пошарить в домах, отыскать недостающее, но спорить не стал. Они быстро собрались, внезапное освобождение ободрило их и придало сил. Юсуф всматривался в окружившую караван толпу и, пока все спешили со сборами, надеялся в последний раз увидеть Бати. Еще до наступления ночи они покинули город. Они прошли тем же тягостным путем к городу Маримбо на берегу озера, они неслись вниз по крутым тропам с поспешностью, граничившей с паникой, и полагались на Симбу Мвене — он помнил их прежний маршрут. Только для него одного тот путь через лес не превратился в насланный лихорадкой кошмар.
Путники сочинили песню о Чату-змее, которого проглотил европейский джинн с волосами, растущими из ушей, но лес заглушал голоса, лишал их
