– В Тауэре должен быть документ с королевской подписью – на освобождение московского попа! – внезапно проорал граф Эссекс.
Он орал, а сам чувствовал, что хмель или страх или все вместе делают его тело похожим на матрас, набитый навозом. Его стошнило прямо на стол.
– Документа нет. Стражник Гаррисон Смит под пыткой сказал, что королевские люди показали ему бумагу с подписью королевы. Но не отдали, хотя сделать это были обязаны. Смит сейчас уже не стражник, а сидит в том третьем каземате, который сторожил. Хочешь, поговори с ним. И не пей ты это подлое испанское вино! Оно брюхо дырявит!
И граф Саутгемптон вышел.
Граф Эссекс крикнул слуг. Они притащили глубокий таз, чтобы граф очистил желудок. После чего отвели хозяина в спальню.
Граф повалился на кровать, раздетый до исподников. Слуга открыл окно и скрылся.
«Когда я в ту ночь, когда мои люди должны были разделаться с русским попом, чуть ли не силой ворвался к королеве, у нее сидел московский посол! Московский посол в полночь сидел в женской комнате королевы! Значит, он и высидел жизнь Макарке Старинову…»
От бессилия тела и силы страха граф неожиданно уснул. А когда проснулся, заполночь, то велел искать дом, где остановилось московское посольство. Если поп жив, то граф – мертв. Не сегодня, так через месяц. Смерть не торопится. Особенно если она кому-то важна, как инструмент политики…
* * *
Тот слуга, с кличкой Свейн, что раздевал графа, подбривал ему бороду и усы, таскал тазы с блевотиной и мыл графу ноги после долгой верховой езды в кавалерийских сапогах, состоял на службе господина Эйнана. Утром Эйнан уже знал все, что касалось исчезновения из Тауэра московского попа Макара, на которого граф свалил растрату аж двадцати семи тысяч фунтов английской монетой.
Господин Эйнан долго не раздумывал, ибо дело короля Якова начало рассыпаться стараниями безголового графа Эссекса. А деньги, выделенные на это дело, грозились исчезнуть. Без возврата. Что имело последствия для самого Эйнана. Поэтому около двадцати человек, имеющих способом заработка слежку, шпионаж и убийство в пределах Лондона, немедля получили через посредника хорошие деньги и приказ – денно и нощно следить за графом Эссексом. И все его деяния описывать на бумаге и подавать господину Эйнану. В двух экземплярах. Один экземпляр, в случае чего, пойдет в итальянские торговые дома, чтобы отмыть деяния Эйнана. А второй должен будет вымостить дорогу на эшафот графу Эссексу.
* * *
Ни граф, ни господин Эйнан ни тем днем, ни той ночью еще не ведали, что подрядчик Джонатан Гексли, взявшийся достраивать графский дворец и получивший от графа авансом пятьдесят золотых монет из подарка господина Эйнана, вечером побывал с теми монетами в доме королевского казначея.
Казначей, за тридцать лет пребывания на самом опасном для души посту в королевстве Англия пропустивший через свои руки тысячи и тысячи разных монет, только взглянул на новенькие испанские дублоны и равнодушно посоветовал подрядчику:
– Выброси. Фальшь.
Подрядчик Джонатан Гексли тут же покраснел лицом до свекольного цвета. Он уже отдал сорок монет разным торговцам в уплату за камень и дерево. И теперь отчетливо представил себе топор, лезвие которого совсем не фальшивое. У подрядчика сжалось горло. Он не мог говорить от ужаса.
Казначей вздохнул, нагнулся и вытащил из-под огромного кабинетного стола обычные кузнечные кусачки длиной с локоть. С силой куснул ими монету. Кузнечные кусачки оставили на монете тоненький след.
– Золото развалилось бы пополам, – сказал казначей, убирая кусачки под стол. – Это металл латунь. Он похож на золото, потому что теперь испанцы привозят с островов, что расположены напротив Индии, красный минерал. Тот тайный минерал добавляют в бронзу, и бронза желтеет до цвета золота… Алхимики во всей Европе теперь богатеют. Получили все-таки из свинца золото! Говорят: мы нашли философский камень! Ладно… Пиши теперь обличительную бумагу: у кого взял фальшь, сколько взял и куда потратил…
Король Яков Шотландский, сын несчастной Марии Стюарт, тонкий телом и духом, давно перестал каждую ночь ночевать в разных местах, как его обучали приставленные к королю Якову иезуиты. Он облюбовал для полнокровной жизни два частных дома в Эдинбурге и замок шотландского герцога Мак Ферри. С весны и по глубокую осень Яков гостил в замке герцога.
Старый герцог вечерами, если король не перебирал крепкого шотландского напитка из ячменя, много рассказывал о тайнах королевской матери Марии из рода Стюарт.
– Ей по венценосному праву принадлежала половина Франции, вся Англия и наша Шотландия.
«Наша Шотландия» герцог произносил с особой гордостью – и подправлял эту гордость половиной стакана виски.
Раз в неделю в замок прибегал гонец или просто ярый шотландец. Он громко орал, что в окрестностях замка появились «чужие, видом англы!».
Гарольд герцога трубил, конюшни распахивались, ворота замка раскрывались. С грохотом падал подвесной мост через водяной ров. В окрестные поля вырывались лучники и меченосцы герцога Мак Ферри. А в замковой зале пять слуг короля начинали спешно навешивать на Якова металлические доспехи рыцаря. Полностью закованного в броню короля слуги выносили во двор и садили на старого мерина, с обоих боков прикрытого толстой попоной из двойной кожи коровы. На металлической юбке королевского рыцарского доспеха по бокам имелись два отверстия, а на седле – два железных крючка. Крючки вставлялись в отверстия, и король Яков, крепко прихваченный к седлу, шагом ехал в поля – возглавить ловлю врагов.
Как обычно, через час врагов ловили. И обычно – возле прохладного леса. Совершенно случайно это оказывались местные жители, сбежавшие из тюрьмы замка, где сидели за малую провинность – убитого кабана или зайца в лесах Мак Ферри.
Пойманых подводили к королю, сильно потевшему под весом брони. Яков поднимал забрало:
– Я, король Англии, Шотландии, Ирландии и всех остальных заморских земель, которые будут мною завоеваны. Властью, данной мне Богом и людьми, дарую вам прощение!
Затем короля снимали с мерина и освобождали от доспехов. И усаживали на особое кресло возле плоского камня, служившего теперь столом, а между королевскими охотами – языческим алтарем местных скотоводов.
Прощенные королем преступники долго кланялись королю и вопили:
– Слава доблестному королю! Слава Шотландии!
После чего им следовало идти домой.
А на лесной поляне уже с ночи, под горой раскаленных углей, томилось мясо оленя – или коровы, если герцогские егеря не могли добыть оленя. Но оленья голова с рогами, измазанная коровьей кровью, обязательно валялась возле костра. Король Яков ел мясо, выпивал достаточно разных напитков, а посередине торжества обязательно и своеручно подписывал требование королевскому казначею, подсунутое герцогом:
«… На содержание и обустройство условий для приличествующего существования особы королевской крови – 5000 фунтов стерлингов. Король Шотландии Яков».
В середине июня, в канун местного праздника, стараниями католиков признанного религиозным, король Карл сидел на своем кресле у плоского камня и ждал кусок горячего мяса. Вместо слуги блюдо с мясом королю поднес герцог Мак Ферри. На широкой ладони герцога под серебряным блюдом лежал лист бумаги. Когда блюдо с мясом оказалось на камне, перед глазами короля оказалась бумага. Он прочитал: «На содержание и обустройство особы королевской крови – 10 000 фунтов стерлингов».
– Почему вдвое? – удивился король.
– Половина монетного серебря, имеющего ныне хождение в Англии, – фальшивая. У меня есть копия доклада королевского казначея Елизавете…
Яков принял от слуги правой королевской руки большой серебряный фужер с вином, залпом выпил. Слуга левой королевской руки подал ему перо. С пера на горячее мясо капнула капля чернил. Яков смахнул каплю и подписал бумагу, поданную герцогом.
Слава Богу, король Яков пока не обязан горевать о фальшивом серебре в английском королевстве…
* * *
Папский легат падре Винченто в то июньское утро с ужасом глядел на стеклянный штоф, купленный в Тронхейме у старого моряка. Божественная жидкость всего на одну линию покрывала донышко штофа. Выходило, что для падре осталось всего тридцать капель!
Принимая капли опиумной настойки, падре уже и думать забыл о приступах морской болезни. Он много ел, а потом много спал. Один раз огромный матрос случайно наступил подкованным сапогом на руку Винченто… Папский легат даже не почувствовал боли! Другой раз корабельный кок, обозленный жалобой падре капитану Ричардсону на нехватку пищи, приложился к руке Винченто раскаленной кочергой. Как бы случайно. Рука священника даже не дернулась.
Матросы на шхуне стали роптать. Ибо даже святой человек, вроде Франциска, которого испанские язычники жарили на раскаленных углях, и тот орал. Выходило так, что падре либо святее Франциска, либо – сын беса…
