— Если тебе понадобится помощь, Агриппина, я всегда готов поддержать тебя и словом, и делом.
Женщина обратила к нему свое строгое красивое лицо.
— Благодарю. Да, я хочу кое-что обсудить с тобой. Навести меня на днях, если тебе позволит время.
— Оно позволит, обязательно позволит. Прощай, Агриппина, и не печалься уж слишком.
Она слегка улыбнулась.
— Я справлюсь со своим горем.
Лепид проводил носилки взглядом, думая о том, что Агриппине и ее сыну досталось все наследство Доминиция, и она стала теперь самой богатой женщиной Рима.
В первые месяцы правления Калигула проявлял хотя бы поверхностный интерес к государственным делам, но с тех пор как он почувствовал свою божественную сущность, император считал занятия такими мелочами недостойными себя. Для этого существовал сенат, оба консула, наместники в провинциях со своими служащими. Август, творец Римской империи, отдал строительству этого многоступенчатого механизма долгие годы, и он был устроен так, что действовал без принцепса.
Император в постоянной борьбе со скукой напряженно выдумывал развлечения для себя, а заодно и для своего народа.
Цирк Максимуса, в императорскую ложу которого можно было попасть непосредственно из дворца, на протяжении многих лет служил для всякого рода игр. На первом месте стояли гонки на колесницах. Калигула был сторонником «зеленой» партии и делал своему любимому вознице Евтюхию немыслимые дорогие подарки. Травля зверей и гладиаторские бои по значимости занимали второе место и следовали друг за другом в особые праздничные дни.
Это противоречило бы природе Калигулы, если бы он, как его предшественники, даровал народу бесплатные зрелища. Слишком уж простым и маловозбуждающим казалось это императору. Для каждого представления он выдумывал особую «шутку» — так случилось и на этот раз.
Обычно нижние места предназначались для сенаторов и патрициев, а верхние — для простых граждан. Чтобы унизить ненавистную знать, Калигула велел распространить билеты на свободный вход с указанными на них нижними местами. Когда римляне благородного происхождения, претендующие на свое законное право сидеть вблизи арены, обнаружили места занятыми, дело дошло до жестоких столкновений, приведших к гибели нескольких десятков зрителей, что послужило, по мнению Калигулы, прекрасным вступлением к празднеству. Лицо его раскраснелось, холодные глаза блестели.
— Это уже другие игры, — заметил он Каллисту. — У моих предшественников трупы были только на арене, а у меня и среди зрителей. Забавно, не правда ли? Мне, между тем, еще кое-что пришло в голову. Ты помнишь, что во время моей болезни многие дали обет? И был один, который хотел бороться на арене с гладиаторами; еще кто-то даже предлагал свою жизнь. Что ж, я жив и здоров, а богов нельзя обманывать. Разыщи обоих, они смогут исполнить свой обет здесь, в цирке.
Когда император появился на трибуне, его встретили восторженными криками, но ликовали в основном плебеи, поскольку патриции и сенаторы чувствовали себя обиженными из-за пренебрежения их законными правами.
Представление началось с выступления группы артистов, которые запрыгивали на скачущих галопом лошадей, а потом выполняли стойку на руках или делали разные трюки и каждый раз уверенно приземлялись на ноги. Глотатели огня, акробаты и канатоходцы забавляли зрителей, но римская публика была избалована и вскоре начала скучать.
— Хотим видеть кровь! — послышался выкрик из последних рядов, его подхватили, и вскоре со всех сторон раздавалось: — Крови, крови!
Калигула наморщил лоб.
— Почему плебеи такие кровожадные? — спросил он Друзиллу. — Иногда меня одолевает желание схватить нескольких из них и заставить бороться друг с другом. Свою кровь они, конечно, не хотят видеть.
— Так сделай это! — подзадорила брата Друзилла. — В конце концов, ты император.
Калигула подозвал преторианца.
— Возьми с собой двоих и пройдись с ними по рядам: вытащи самых горластых.
Зрители стали беспокоиться, потому что на песке все еще прыгали акробаты, в то время как следующим номером ожидался выход диких зверей. Голодных львов, тигров и медведей натравливали на вооруженных деревянными мечами и кольями приговоренных к смерти преступников.
Когда преторианцы выловили около двадцати крикунов, Калигула распорядился объявить, что сегодня программа меняется, и гладиаторы сразятся с «добровольцами» из числа зрителей. Несчастных вооружили сетями, трезубцами и мечами, после чего преторианцы вытолкали их на арену. Конечно, тренированные гладиаторы легко с ними разделались, изрубив через несколько минут на куски.
Калигула закричал:
— Теперь течет кровь! Смотрите внимательно! Кто будет громко кричать, может там, внизу, захлебнуться собственной кровью.
Не все хорошо расслышали его слова в огромном цирке, но люди передавали новость друг другу, и вскоре поднялся ропот.
— Ты должен их успокоить, — прошептала Друзилла. — Было бы неразумно вызвать недовольство.
Калигула подал знак начинать травлю. Толпа бушевала и пронзительно визжала, когда лев отрывал руку одной из беззащитных, размахивающих деревянным мечом жертв или хватал за голову и волочил по песку другую.
Император зевнул.
— Не знаю, что они в этом находят. Зрелище очень безвкусное. Изысканная казнь, которая длится часами, — нечто другое, а это молниеносное расчленение…
Между тем настал полдень. Обычно в цирке делали двухчасовой перерыв, во время которого публика могла перекусить принесенной с собой едой, поскольку никто не хотел преждевременно покидать места. Император в сопровождении свиты удалился, чтобы перед обедом принять прохладную ванну. Стоял конец мая, а в это время в Риме случались очень жаркие дни, предвещавшие начало лета. Во время еды Калигула сказал Друзилле:
— Если сохранится такая жара, нам придется уехать на Бавли, на нашу летнюю виллу. Перестройка скоро закончится; тебе должно понравиться.
Друзилла сладко потянулась.
— Я хорошо переношу жару, и мне пока хотелось бы остаться в Риме.
— Как пожелаешь, любовь моя. Я позабочусь о том, чтобы мы не скучали.
В два часа пополудни солнце так нещадно жгло, будто хотело прогнать людей с улиц. В цирке стало жарко. Калигула, разыгрывая заботливого отца народа, распорядился раздать холодные напитки, что принесло ему благодарственные крики с трибуны. Потом наступила очередь очередной «шутки».
Тенты убрали, а выходы загородили вооруженные преторианцы. Кругом раздавались возгласы возмущения, долетали они и до ушей императора. Люди натягивали на головы свои тоги, защищаясь от палящих солнечных лучей, в то время как Калигула дал знак к следующему представлению.
На этот раз на арене появились немощные гладиаторы-инвалиды, нападавшие друг на друга с палками и разбитыми мечами. Между ними сновали карлики, калеки и безобидные животные: овцы, старые псы, обезьяны, ослы. Но публика смеялась, вместо того чтобы разозлиться, и Калигула вскочил, кипя от возмущения.
— Я не собирался их веселить! — гневно прокричал он.
Друзилла улыбнулась.
— Ты хотел их позлить? Тогда придумай в следующий раз что-нибудь получше.
Анней Луций Сенека очень серьезно отнесся к совету Ливиллы, но он был сенатором и не мог просто незаметно исчезнуть из Рима. Поэтому он уведомил сенат из Рима, что слабое здоровье вынуждает его оставить пост на полгода.
Приготовления к отъезду еще не были закончены, когда к нему явился посыльный с Палатина с просьбой Каллиста, секретаря императора, нанести тому визит.
Сенека был стоиком и привык в любых жизненных ситуациях сохранять душевное спокойствие, но эта новость его по-настоящему испугала: «Калигула узнал о моей просьбе и теперь тянет руки к моему горлу. Он поступит со мной так же, как с другими: сначала обвинит в оскорблении величия, а потом милостиво предложит самому покончить с жизнью». Сенека выпрямился. Если и так, Калигуле никогда не удастся запугать Луция Сенеку. Он спокойно пообедал и отправился на Палатинский холм.
Каллист принял его вежливо и с подобающим уважением.
— Здравствуй, сенатор! То, что ты так быстро ответил на мое приглашение, делает мне честь. Садись!
Слуга принес вино, воду, сушеные фрукты, орехи и печенье. Неожиданный приступ кашля с такой силой сотряс тело Сенеки, что у того на лбу выступил пот.
Каллист обеспокоенно смотрел на сенатора:
— Я знаю, что ты болен, и не стану долго задерживать. Наш божественный император принял к сведению твою просьбу и просил меня передать, что его меч дотянется и до самых отдаленных провинций. Он будет внимательно наблюдать за твоим дальнейшим поведением. Это все.
— Что имеет в виду император, говоря о дальних провинциях? Я проведу лето по совету врача недалеко от Неаполиса. Что касается остального, я не понимаю, чего принцепс от меня хочет и почему употребляет слово «меч». Я не знаю за собой никаких проступков.
