В архангельских трактирах и тавернах прошел слух среди моряков: «Царь Петр начинает строить корабли. То ли в Москве, то ли в других местах».
Матросы Яна Флама рассказывали о своем земляке:
— Недавно затребовал царь мастера Мейера, по слухам, обещал хорошие деньги за работу. Хитрец Вилим поторговался и поехал, в Голландии он такую монету не зашибет.
— Что же, это неплохо, — рассуждали бывалые моряки, — на черный день лишняя монета не помешает, значит, мастеру повезло…
В это самое время в далеком от Архангельского города селе Преображенском на Федота, Федора и Матвея, когда землю устилал снеговой покров, сотни плотников начали ладить галеры и струги для нового похода на Азов.
Многому научили царя неудачи под Азовом. Уходил он необстрелянным бомбардиром; там, в осадных траншеях, впервые услышал свист не потешных, а вражеских пуль, разрывы грешат, грохот десятков орудий, поминутно изрыгающих смерть, испытал горечь поражения.
Одну из главных причин неудачи Петр определил верно — отсутствие у него морской силы, дававшее неприятелю полную свободу маневра со стороны моря. Потому-то спешно приступили в Преображенском к выделке частей для судов морского каравана по образцу галеры, доставленной из Архангельского. Собирать же галеры царь задумал в Воронеже. На каждую галеру требовался, кроме того, и экипаж матросов во главе с командиром. Где их взять? На Руси прежде таким делом не занимались. На военном совете Петр без долгих раздумий предложил:
— Морские роты для галер[29] и галеасов[30] сколотим из гвардейцев. Чаю, мои други на Плещеевом озере не позабыли выучку морскую. Других матроз позовем, иноземных, которые в Архангельском обитают. Они нам в помощь ладить суда станут, о том отпишу воеводе.
«Min Her Guvernuer Archangel! По возвращении от невзятия Азова, — иронизирует Петр в этом письме, — с консилии господ генералов указано мне к будущей войне делать галеи, для чего удобно, мню, быть шхип-тимерманом всем от вас сюды, понеже они сие зимнее время туне будут препровождать, а здесь могут тем временем великую пользу к войне учинить; а корм и за труды заплата будет довольная и ко времени ото-шествия кораблей возвращены будут без задержания; и тем самым обнадежь и подводы дай и на дорогу корм. Так же иноземцы, которые отсель об иных кроме Тиморманов будут писать, то ж подводы и корм… сколь скоро возможно пришли их сюда. С Москвы Piter».
Спустя две недели читал Апраксин письмо царя. Прочитав, воевода распорядился дьяку:
— Кликни ко мне, Андрей, голландцев, Яна Флама да Никласа, да пущай не мешкая будут, жду я их.
На дворе метель, по сугробам не скоро разыщешь иноземцев — кто на корабле в теплой каюте капитана, кто у вдовицы на постое. Затемно добрались на съезжую.
— Нынче государь призывает вас к себе. — Апраксин объяснился с голландцами без обиняков, как со старыми знакомыми. — Затевает он строить караван морской, людишки ему потребны, дело морское ведающие.
Воевода пристально посмотрел на Флама и Никласа. Те переглянулись, пожимая плечами, ответили напрямую:
— Для нас незапно такое, поразмыслить бы надо. Сколь жалованья положит царь Петр?
Ухмыльнулся Апраксин, знал наперед, с чего начнут иноземцы.
— Государь вас не обидит, жалует. От меня на двойной прокорм до Москвы получите.
— Пожалуй, мы не против, — согласились Флам и Никлас.
— Но того мало, ваших матросов надобно таким же образом уговорить.
— То можно, воевода, — ответил Флам.
Накануне Рождества и сразу после него один за другим потянулись с Беломорья в сторону Холмогор по большаку санные обозы с рыбой.
В розвальнях, укрытых рогожами, везли разное: маслянистую нежно-розовую семгу, серебристую навагу, обыденную расхожую треску. Шли обозы в Белокаменную, спешили к масленой, ждали их в Москве и к посту Великому. Рыбка только и выручала этой зимой поморцев. Но одной рыбкой сыт не будешь, к тому же и снегу навалило много, и морозы ударили крепкие, переболели многие. «А в Поморьи и того гораздо хуже, и на людей скорбь была ножная, многие скорбели ногами и щеками, а иные от той скорби и помирали, а иные пили сосновую воду и тем лечились».
Не вечно холодам стоять, солнышко с каждым днем все больше гостило над горизонтом. Весна исподволь брала свое, оттаивала природа, оживали люди. Все чаще приносила почта известия из Москвы.
Еще зимой царь издал указ, всколыхнувший простой люд, холопов. Кто запишется в войско, считается свободным. «И генваря в 13 день на Болоте кликали клич, чтоб всяких чинов люди шли в Преображенское и записывались и шли б служить под Азов. И после той кличи из всех боярских дворов и из всяких чинов холопы боярские все взволновались и из дворов ходили в Преображенское и записывались в разные чины, в солдаты и в стрельцы». Не меньше холопов взбудоражились дворяне. Слыхано ли дело, вчера был смердом на барском дворе, а сего дня в Бутырском полку стоит в одном строю с вчерашним барином, да еще получил рубль по приказу Гордона.
В начале марта первые полки выступили к Воронежу, где к походу на Азов спешно строились суда — 2 галеаса, 23 галеры для морского боя, 300 стругов и лодок для перевозки войск. В других местах — Козлове, Добром, Сокольске — также кипела работа, сооружали еще 1000 стругов, чтобы водою везти полки под Азов.
Не хватало матросов, недоставало снаряжения, но архангельский воевода заслужил похвалу за помощь. «Min Her Guvernuer Archangel! — писал Петр Апраксину. — Благодарствую на писаниях, еже по возвращении нашем с службы принял от вас, против которых еще едино сие точию ответствованное, а не против всякого. О чем рассудити прошу, что ни коей ради иной вины, точию самых ради бедоносных случаев и непрестанных сует, о чем единому началу всех известно. Обаче, аще и несносно, но вспоминая святого Павла, глаголюща: аще наказания терпите якоже сыновом обретается вам Бог, того ради, воздав хвалу Творцу всех, против неприятелей креста святого оружие свое восприяли, в чем Всемогущий Господь бог помози нам. Господин Мейер прошлой недели сюда приехал и явился зело разумными словами и обещал зделать галеасы, в чем дай Бог, чтоб по словам его исправилось. Каторги[31] моя и прочих, иные уже в отделке, и на сих днях отпускать станут (т. е. отправлять в Азов), а на той неделе и мы поедем. К потребе же сих благоволи прислать мелкое ружье все, которое было на корабле Фламове, такоже и постелю. И еще адмиралу нашему обещали торговые дать с кораблей несколько cap, о чем, как они отпишут, благоволи немедленно прислать. За сим пожелаем вам от Господа Бога всякого блага. Kapitein Piter».
— Хвалит нас государь: то отрадно, — делился по привычке Апраксин радостью с архиереем.
— Тебе благодарность государева, воевода.
Апраксин не страдал тщеславием.
— Владыко, мы с тобой поровну в Двинском крае государеву службу несем. Я мирянами, ты паствой правишь.
— Оное, быть может, и верно. Главное, согласие наше на пользу отечеству. На неделе отслужим молебен, войскам нашим возжелаем побить басурманово племя…
В воскресенье литургию во славу воинов служили во всех церквах в Архангельском, Холмогорах, других приходах, молились о победе над супостатами.
Вечером воевода гостил у архиерея.
— Вечор с почтой получил весточку от братца Петрухи. Выступили они третьего дня мая с государем от Воронежа, поплыли на стругах к Дону, началось шествие войска нашего.
— Помолимся Господу за них.
Потом, когда сидели уже по-свойски, продолжая застольную беседу, архиерей поднял чашу с вином:
— Дай Бог им благоприятствия, с надеждой к ним…
Не только в Архангельском в тревожном ожидании томились люди. В который раз за последние века пробивались к морю, как оно обернется на этот раз?
Дожидались вестей с Дона и в Европе, особенно в Вене и Варшаве, где давно страдали от турецких нашествий. Цесарь по просьбе царя послал в помощь русским грамотных артиллеристов, минных инженеров.
На этот раз поход удался на славу.
В отличие от прошлого года, войска ходко спустились по Дону, через три недели подошли к устью реки. Ветер дул верховой, с Дона, согнал воду в море, обнажил мели.
— Галеры нынче не пройдут, бар[32] мелеет, — закручивая усы, высказывал соображение атаман донцов Фрол Миняев. — А турка прибыло дюжина кораблей да тумбасы для отвозу припасов. Дозволь, государь, на челнах из камышов вдарить по басурманам.
Петр прикинул по карте, выслушал еще доводы атамана и согласился.
Донцы снарядили сорок челнов по-над высоким левым берегом одного из рукавов Дона, Мокрой Каланчи, пробрались незамеченными и притаились в засаде.
После полудня тяжелогруженые тумбасы турок, ничего не подозревая, двинулись к Азову. Едва поравнялись они с каланчинским устьем, как из-за мыса появились казацкие лодки и казаки с гиком и свистом ударили по туркам. Завязался жаркий бой. Над лиманом кругом полыхал огонь, густой дым застилал все окрест. Десять тумбасов захватили казаки и, перегрузив добычу на один из них, остальные подожгли. Турки на кораблях сначала замешкались, потом бросились ставить паруса. Один из кораблей казаки взяли на абордаж и тут же сожгли, другой турки посадили на мель и подожгли сами. Остальные повернули в море, но лишь трем кораблям удалось прорваться к Азову, да и то без припасов. Победа была полная, да и добыча славная.
