– Ты что, боярин?! Пошто раньше времени себя отпевать?
– Не перебивай! Тяжко на душе что-то… Пообещай, что не оставишь Алену мою в беде. Многие кашинские откачнулись в последнее время… Коли что со мною случится, мать к Гедемину в Литву подастся, мы с нею уже баяли об этом. А Аленка ни в какую Тверь покидать не хочет! Ты это… передай ей, что я ее на любой брак благословляю, какой она сама захочет. Пусть только одна в эту смуту не остается!
Боярин чуть помедлил и вдруг спросил в упор:
– А может, сам ее возьмешь? Любил ведь когда-то, верно? Я ведь все помню!
Повисла короткая пауза. Иван негромко ответил:
– Я ее и сейчас люблю, боярин. И взял бы, холост теперь снова. Да только ее саму о том вопросить надобно. И есть еще одно препятствие, боярин! Дозволь сотню домой отвести Прокопову Юрию? А мне с двумя молодцами здесь задержаться. Князь бы разрешил, я знаю!
– Яснее можешь?
– Здесь, в ханской ставке, я недавно дважды видел Бориса Романца…
При этом имени черты боярина мгновенно исказились, словно он увидел холодную смертельную гадюку.
– Я еще раньше просил князя Дмитрия разрешить мне отправить эту мразь к праотцам. Тогда не вышло. Сейчас, я уверен, он бы не запретил. Кровь великого Михаила требует отмщения, боярин! И кровь моего покойного брата тоже. Я не дам ему долго любоваться степными зорями!
Лицо Василия каменной безмолвной маской белело в полумраке. Он ничего не отвечал. Иван продолжил:
– Я уверен: он услышал про суд и поспешит насладиться позором рода Михайлова. Мстит за свой позор и вынужденное бегство. Узнать, где остановился Романец, большого труда не составит. Я выполню тайное желание князя, обещаю, тихо и незаметно!!
– Хорошо, но только после приговора суда. Хотя…
– Я сделаю все так, чтобы не навредить Дмитрию.
– С Богом! Юрию я прикажу сам. Но где ты будешь все это время жить?
Легкая улыбка едва заметно скользнула по губам Ивана и затерялась в кудрявой бородке:
– За те месяцы, что здесь живем, нашел много знакомых. Тут гостит мой новгородский приятель купец Игнатий, жить будем у него. Подробности же нашей задержки знать никому не надо, достаточно нас троих – меня, Романа и Степки моего верного.
На следующий день стоянка купца из Великого Новгорода пополнилась еще тремя постояльцами. Как надеялся Иван, ненадолго.
Суд над очередным великим князем Владимирской Руси и очередным представителем колена тверских князей не вызвал большого интереса у обитателей шумного и пыльного Сарая. Кто такой этот Дмитрий, чтобы зря тратить время в ожидании ханского приговора? Аллах велик, и он карает и милует каждый день десятками. А тут какой-то неверный, осмелившийся обнажить клинок у самого шатра Узбека!
В месте, где вершился суд, в тот день можно было увидеть лишь тех, кого действительно происходящее в какой-то степени волновало. Таковых было несколько десятков.
– Вон он, вон! Повели! Господи, молодой-то какой!..
– Невзлюбил хан род Михайлов, по всему видно. Второго уже прибирает.
– Не каркай! Может, еще и обойдется!
Никто не обратил в этой толпе внимания на человека в широкополой шляпе, надвинутой на самые глаза, который неторопливо бродил туда-сюда и всматривался в бородатые и бритые лица.
За тремя мужчинами, цветастые халаты которых не могли скрыть их славянской принадлежности, мужчина остановился и отер ладонью нижнюю часть лица. Перехватив взгляд другого, более молодого русича, он украдкой показал на стоявшего в троице посередине и тотчас отошел в сторону.
Степан (а вторым был именно он) занял место Ивана и вплотную разглядел Романца. Потом, словно случайный прохожий, поинтересовался:
– Чё происходит, мужики? Судят, что ль, кого?
Все трое обернулись. Борис презрительно скривил губы:
– Мужики на Руси остались, лапоть! Тверской, что ль?
– Был когда-то тверской. А как Дмитрий лютовать начал, будь он неладен, на Волхов сбежал. Ноне у купца в услужении.
Романец расплылся в улыбке:
– Тогда постой, твое место тут. Дмитрию Михайлову сейчас вон в том шатре кирдык приходит. Откняжился!
– Иди ты?! Вот обрадовал так обрадовал! Непременно постою. Меня, кстати, Степкой кличут.
Четверка перезнакомилась и продолжила ожидать вестей из громадного бирюзового шатра.
Прошло немало времени, прежде чем под большой охраной дюжих татар Дмитрий вышел из выхода и, понурясь, проследовал прочь. Затем вышли тверские бояре. На чей-то вопрос Василий сокрушенно махнул рукой и утер предательски набежавшую слезу.
– Все! – хлопнул кулаком о раскрытую ладонь Романец. – Открасовался, теперь домой гнилое мясо повезут. Эх, еще б и третьего таким красавцем увидеть! До последних дней Аллаха б славил!
– Так ты что, не крещеный? – делано удивился Степан.
– Был крещеный, стал обрезанный, – хохотнул один из напарников бывшего сокольничего. – Эх, ты, тюря новгородская! Тут тебе Орда, а не Русь вшивая, тут надо срочно веру свою менять, иначе ничего путного в жизни не добьешься. Интересно, когда ему башку снесут: сразу или еще попрощаться с боярами дадут?
– Какая разница?! – хлопнул его по халату Степан, выбивая изрядное облако пыли. – Айда на берег, сегодня всех пою допьяна хорошим вином, раз такую новость узнал!
По дороге четверка прикупила добрый кувшин дорогого византийского вина, кулек восточных сладостей да закопченную заднюю ногу жирной сайги и вскоре устроилась на уже подсохшей траве подальше от людского и конского гомона.
Степан был хороший актер, он искусно скрывал свою неприязнь к этим троим, предавшим не только своих князей, родную землю, но и Христа. Иван поручил своему другу слишком важную и тонкую роль, и малейшая фальшь могла испортить все задуманное действо.
Когда изрядно захмелевшие мужчины полезли в прохладную воду, по-бабьи взвизгивая и ныряя на месте, он лихо разбежался, сиганул с обрывчика рыбкой и резво отмахал саженей двадцать. Потом вернулся, вылез на берег и, прыгая на одной ноге, вытряхивая воду из уха, не преминул подначить:
– Эх вы, степные! У реки живете, а плаваете небось как топоры! От берега ни шагу.
– Это я как топор? – тотчас взъярился Романец. – Да я тебе нос сейчас расшибу, сопля зеленая! Да я Итиль этот туда-сюда запросто перемахнуть могу!
– Спорим на пять гривен, что меня все равно не обгонишь?!
– На пять? Ах ты, прихвостень купеческий! А на десять слабо? Займи у свово хозяина, коль не трус и не балабол!
– Сам-то найдешь?
Романец презрительно сплюнул и захохотал:
– А че б я тут на месяц ихний молился? Найдем и поболе, коли понадобится! С тебя хватит и десяти.
– Идет! – рубанул воздух правой рукой Степан.
Он всмотрелся в речную даль, прищурился и указал на далекий островок кустарников, сбегавший по маленькой балочке прямо к воде на противоположном берегу.
– Давай так, чтоб без обмана! Завтра с утра приносим сюда серебро. Я достаю лодку, на всякий случай. Они двое кладут гривны в лодку, садятся за весла и гребут рядом с нами. Видите вон те кусты? Кто подле них первый на берег ступит, того и выигрыш. Идет?
– Идет, идет! Завтра здесь с восходом солнца.
– Тогда я пошел, пока совсем не наклюкался. С хозяином поговорю да лодку застолблю, чтоб не угнал кто спозаранку на рыбалку. Пока!
Неверными спотыкающимися шагами молодой парень направился к стоянке Игнатия. Романец проводил его нетрезвым насмешливым взглядом:
– Вот и еще десяток гривенок подработали!
– Уверен, что обгонишь? – искренне удивился один из мужчин.
– Дур-ра-а-а-ак! А вы-то на что рядом будете? Коль слишком резвый окажется – тюкнете ближе к берегу веслом по башке, и все дела. Река широкая, берег безлюдный – кто увидит? А и спросят, скажем: ногу свело, утянуло на стремнине, не успели и помочь. Учи все вас, темных! Ну, добьем, чтоб добро не пропадало?! Завтра будет на что похмелиться…
На следующий день, когда благоверные поспешили на зов муэдзина выполнять утренний намаз, четверка вновь встретилась на том же самом месте. И Степан, и Борис принесли с собою по увесистому кожаному кошелю с залогом. Когда их небрежно бросили на дно лодки, металл негромко звякнул, а дерево отозвалось глухим стуком.
– Без обмана? Точно десять? – кивнул на гривны Романца Степан.
– Дал бы тебе в нюшку за такие слова, да боюсь, тогда вовсе плыть забоишься, – снисходительно пробасил раздевающийся Романец. Почесав волосатую грудь, он насмешливо глянул на соперника: – Айда, что ль? Чего зря время терять.
– Айда!
Молодой парень скинул халат, но остался в длинных узких татарских шароварах. Зашел в воду по пояс, передернул плечами:
– Холодна, собака. Зря я вчера спьяну хвастался. Может, переиграем?
– Оставляй серебро и гуляй отсюда! Либо поплыли, я тебе не куга зеленая, чтоб такие вещи прощать. Штаны чё не снял?
– Теплее будет.
Степан оттащил лодку от берега и с силой толкнул ее на струю:
– Далеко не отрывайтесь! Потопнем еще, не дай Бог…
