— Нам нужно от четырех до шести месяцев, — бубнил Игнатьев. — Сейчас, вооруженные вашими мудрыми указаниями.
— Даю вам три месяца, — прервал его Сталин, снова срываясь на раздраженный тон. — Можете идти.
Когда министр МГБ вышел, Сталин спросил:
— Какое решение вы, члены Политбюро, предлагаете по делу ЕАК?
— Расстрел всем, — первым откликнулся Маленков.
— Расстрел, — согласился с ним Берия.
— Расстрел, расстрел, — как эхо, повторили Булганин и Хрущев.
— Согласен с вами, — одобрил Сталин. — Решение Политбюро будем считать окончательным. Запишите это решение в протокол совещания. Ты, Георгий, будешь докладывать мне о ходе следствия и суда над ЕАК. В газетах особо афишировать как следствие, так и суд, не следует.
«Вот это да! — воскликнул про себя Берия. — Вождь, видимо, приобрел крохи здравого смысла в Абхазии». То, что сказал вождь вслед за этим, поразило Берию еще больше.
— Кстати, Георгий, скажи этим придуркам в МГБ, чтобы не применяли никакого нажима на эту. Ну, профессорша, Лина Штерн. Лучше бы вообще выделить ее в отдельное дело. Дать ей ссылку на несколько лет, самое большее. Пусть там работает, обеспечьте ей там такую же лабораторию, как в Москве. Все понятно?
— Все, товарищ Сталин, — с готовностью ответил Маленков. Но Берия был уверен, что Маленков, так же, как и сам Берия, не понимал, почему Сталин дал такое указание. Никогда, за все время своего правления, Сталин не проявлял милосердия ни к кому, а уж тем более к евреям. Не суть важно на данный момент: времени обмозговать это не было, так как Политбюро должно было представить Сталину предложение, которое, как замышлялось, окажется хитрой приманкой на крючке, если Сталин на нее клюнет. Такое случалось и раньше, несмотря на гениальную прозорливость Сталина в вопросах власти. В закулисных переговорах решено было поручить эту задачу Хрущеву, и он согласился на этот риск.
— Мы тут обсудили кое-что, — начал он неловко, но поймав подозрительный взгляд Сталина, приступил сразу к существу дела. — Мы предлагаем созвать XIX съезд партии. Съезд не собирался уже тринадцать лет, в то время как по уставу он должен собираться раз в четыре года. Дружеские компартии косо на это смотрят. Вот, и ЦК долго не переизбирался на выборах.
Хрущев сделал короткую паузу. В этом и была наживка. Съезд давал Сталину возможность обновить ЦК и его президиум, подготовить второй эшелон на смену старым членам Политбюро, которых он собирался уничтожить, и потом спокойно жить до следующей чистки. Подобревшие глаза Сталина выдали Берии, что ход удался.
— Дельное предложение, Никита, — согласился Сталин. — Займись подготовкой к съезду. Сколько тебе нужно времени на это?
— Скажем, к январю следующего года успеем.
Задачей Хрущева было оттянуть съезд как можно дольше, чтобы во время его подготовки Сталину было недосуг начать дело против членов Политбюро. Да и следствие против врачей и, самое главное, грузинское дело уйдут на второй план. Все это так тесно переплетено, что даже при самом благоприятном для Сталина обороте дел, начать кампанию против Берии, да и любого другого из его окружения, не представлялось возможным.
— Слишком долго, Никита, — пробурчал Сталин. — Подготовь съезд к октябрю.
Кивком головы Сталин отпустил собравшихся. Берия выходил последним. В дверях он задержался.
— Могу я попросить вашего внимания еще на несколько минут, товарищ Сталин?
— Останься, — лаконично согласился Сталин.
Берия подошел к столу, уселся в кресло и выложил папку на стол.
— По поводу дела мегрелов, товарищ Сталин. Как вы знаете, я занимался им лично и обнаружил множество нарушений законности на Кавказе. Это касается не только мегрелов. Рухадзе и Рюмин превысили свои полномочия и занимались тем, что не входило в их обязанности.
— Что это? — спросил Сталин и кинул взгляд на папку. Догадался, матерый лис, что Берия не с пустыми руками пришел к нему, а с документами, которые неопровержимо подтверждали его слова.
— Они собирали компрометирующие материалы на всех членов Политбюро. — Выдержав короткую паузу, чтобы подчеркнуть важность того, что он сказал, Берия повторил: — На всех членов.
Сталин понял. Ведь он тоже был член Политбюро. Берия раскрыл папку и подвинул ее к Сталину. В ней были фотокопии материалов, которые ему передал в Грузии Кирилл. Расположены они были в продуманном порядке. Первыми следовали материалы, уличающие самого Берию в связи с мегрелами и подтверждающие связи его семьи с эмиграцией в Париже. Оригиналы, как полагал Берия, Рухадзе все равно передал Сталину. Следующие документы касались самого Сталина. В них не было какого-то компромата, но сам факт, что такая информация доставалась из архивов, означал государственное преступление. Лицо Сталина потемнело, брови сурово сдвинулись. Смертный приговор Рухадзе обеспечен, понял Берия.
Дальше шли материалы о Маленкове, Хрущеве, Ворошилове и Кагановиче. Было кое-что и о Гоглидзе, но это уже не существенно. Так, до кучи.
— Оставь это мне, — сказал Сталин.
Берия попрощался и вышел. Закрыв за собой дверь, он почти бегом заспешил к кабинету Маленкова.
С этого момента все колеса государственной машины закрутились с бешеной скоростью. Следователи по делу ЕАК во главе с Рюминым работали допоздна и без выходных, но особо зверствовать не могли: на суд подследственных должны были доставить живыми и без следов пыток.
Суд над ЕАК начался в первых числах мая. Как и предполагал Берия, да и все остальные члены Политбюро, никаких доказательств вины подсудимых, кроме их признаний на следствии, получить не удалось.
В июле произошло событие, которое потрясло всех членов Политбюро, кроме Берии. Сталин приказал арестовать Рухадзе, который готовил дело против Берии. Все понимали, что это дело рук Берии, но никто не знал, как это ему удалось сделать. Маленков в откровенном разговоре признался, что все в партаппарате испытывают животный страх перед Берией. Это хорошо. Страх порождает подлинную преданность, как это продемонстрировал Сталин. Сейчас в Политбюро не знают, кого нужно бояться больше: Берию или Сталина.
Вслед за этим произошло второе событие, еще больше укрепившее власть и влияние Берии. Сталин дал согласие возвратить Гоглидзе из Узбекистана и назначить первым заместителем министра МГБ. Таким образом все практические дела министерства, в которых Игнатьев мало что понимал, попали в руки Гоглидзе, а следовательно, Берии. Осталось совсем немного, чтобы свалить вождя, но до съезда Берия, как и Сталин, не собирался предпринимать решительных шагов. Да и оставались еще Власик и Поскребышев.
Почти одновременно с этими событиями закончился суд над ЕАК. Казалось бы, на закрытом суде можно делать все, что угодно. Тем не менее, обвиняемым было отказано в праве на защиту. И это при том, что защитников можно было подобрать из тех же кадров, откуда набирались следователи, обвинители, судьи и исполнители приговоров!
На суде, длившемся два месяца, все подсудимые отказались от своих показаний. Все утверждали, что дали их под пытками. Провал обвинения был настолько очевидным, что Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Александр Чепцов, при всей его преданности партии, не решился безоговорочно вынести приговор, навязанный Политбюро. Берия его понимал: нелегко вынести смертный приговор людям, не совершившим никаких преступлений. Чепцов пошел к Маленкову с просьбой не выносить смертный приговор, за что получил нагоняй. Маленков затрясся от страха. Провал закрытого суда означал для него печальный конец, потому он настоял на смертной казни для всех, только вот с Линой Штерн вышел непонятный казус. Еще до ее ареста Сталин приказал не применять к ней физических пыток, а на психическое давление она не поддавалась. На вопросы отвечала с простодушием ребенка и с мужеством солдата. За такие ответы любого человека с улицы, сказавшего нечто подобное на свободе, упрятали бы лет на десять в лагеря. Просматривая протоколы ее допросов, можно было подумать, что она находилась в какой-то буржуазной западной стране, и отвечала на каверзные вопросы прокоммунистически настроенного журналиста, не опасаясь последствий.
Ее приговорили к 10 годам ссылки, а Сталин взял, да снизил срок до пяти лет. Вот, поди ты, сетовал Маленков в откровенном разговоре с Берией. Кто бы мог подумать, что Сталин снизит срок? Ты что-нибудь понимаешь, Лаврентий?
Несколько дней спустя после встречи Чепцова с Маленковым смертные приговоры были приведены в исполнение. Двенадцатого августа членов ЕАК расстреляли, как водится, на рассвете, чтобы перед уходом в мир иной они оценили прелесть просыпающейся жизни. У Сталина хватило здравого смысла сохранить суд и расстрелы в тайне. Широкой идеологической кампании, которая замышлялась Сталиным, не получилось. Вышло в итоге тайное преступление, санкционированное Политбюро. Как у Сталина, так и у Политбюро, такой оборот дела вызывал раздражение, правда, по разным причинам. Вина, безусловно, была Сталина, но Берия не сомневался, что либо сам Сталин, если успеет, либо суд истории, обвинят во всем Политбюро. А мир, как водится, никогда не узнает о закулисной игре, которая привела к такому финалу.
