А. Марченко - Диктатор

— Вам лишь бы Ларису Степановну защитить,— проворчал Гамарник,— Но не станете же вы отрицать, что без великих полководцев, как и без великих армий, не может быть великих государств? И что полководцы как раз затем и нужны, чтобы отстоять и защитить то великое, что сотворено кузнецом, плотником, землепашцем?

— Мне не хочется обижать вашего друга,— задиристо сказал Тухачевский, перескакивая на другую тему, как это и происходит, когда участники застолья уже изрядно выпили,— но пока он руководит нашей армией, она не сможет называться великой. Неужели Сталин этого не понимает? Если на нас нападут, а нападут на нас обязательно, мы будем терпеть большие военные поражения.

— Красная Армия не знает, что такое поражение! — гортанно выкрикнул Гай.

— Это будет уже совсем другая война, дорогой мой Гая Дмитриевич,— веско сказал Тухачевский.— Совсем не такая, как Гражданская.— Он лукаво взглянул на Ларису.— Совсем не такая, как на станции Охотничья. Попомните мои слова. И побеждать в ней будут только полководцы новой формации. И совсем не такая армия, которую мы имеем сейчас, с ее допотопными винтовочками и дряхлыми пулеметиками, и которую Ворошилов расхваливает на все лады.

— А что ему остается делать? — усмехнулся Гамарник,— Надо же ему втирать очки Сталину.

— Вот именно,— подхватил Тухачевский,— Он и на танки полезет со своим любимым наганом.

— Самое интересное состоит в том, что сегодня именно полководцы будут у нас на вес золота,— без воодушевления заметил Гамарник.— Вы что, не слышите, как грохочут немецкие сапоги по булыжнику Европы?

— Да, нам не избежать войны,— согласился Тухачевский,— Нам осталось лет пять мирной жизни, может, чуть больше.

— Зачем же тогда рожать детей? — горестно возмутилась Лариса.— Зачем строить какие-то планы на будущее? Идти к светлым вершинам, наперед зная, что, не дойдя до них, низвергнемся в пропасть?

Тухачевский улыбнулся ей:

— И все-таки рожайте на здоровье! Как же можно жить на этом свете без детей?

— Чтобы их потом искалечила война? — поддержала Ларису Нина Евгеньевна.

— У нас будет ребенок.— Андрей заявил это с такой гордостью, будто Лариса уже родила ему сына или дочь.— А что касается войны, то товарищ Сталин своей мудрой политикой ее не допустит. Никакие Гитлеры его за нос не проведут!

— Золотые слова! — воскликнул очнувшийся от своих дум Гамарник. Андрей не уловил, сказал ли он это с насмешкой или же с одобрением.

— Вся беда в том,— сказал Тухачевский,— что мы очень медленно перевооружаемся и медленно перестраиваем армию. Прямо-таки черепашьими темпами. На учениях мы все еще лихо скачем на лошадках и рубим лозу на потеху европейцам.

— Но вы-де, кажется, как раз и отвечаете за перевооружение армии? — Больше всего на свете Гамарник любил противоречить собеседникам и вызывать огонь на себя.

— Если бы это зависело только от меня,— парировал Тухачевский.— Вы же, Ян Борисович, не хуже меня знаете, от кого это зависит. Все мои докладные записки о необходимости ускоренного формирования механизированных корпусов остаются без внимания и даже отвергаются. А народу внушается шапкозакидательская мысль, что Красная Армия всех сильней.

— Что касается Политуправления, то мы вас неизменно поддерживаем,— сказал Гамарник.

— Увы, все решает Хозяин с подачи Ворошилова. И стоит мне сунуться к Сталину через голову наркома, как мне тут же устраивают настоящую головомойку.

— Полководцам не к лицу пасовать! — наставительно возвестил Гамарник.

Тухачевский вздохнул:

— Пожалуй, только один раз наверху молниеносно среагировали на мое предложение,— Припомнив это, Тухачевский оживился.— После посещения в Германии авиационных и танковых заводов я написал докладную Ворошилову, в которой предлагал закупить там наиболее перспективные типы танков и самолетов. Ворошилов тут же передал докладную Сталину с нейтральной резолюцией, вроде того, что «докладываю на ваше решение». Но Сталин начертал: «Согласен. Представьте смету расходов». И представьте, решение вопроса заняло меньше недели, Ворошилов так торопил меня со сметой, что я еле управился. Думаю, если бы нарком написал на докладной, что поддерживает мое предложение, Хозяин швырнул бы сей документ в корзину для мусора.

Нина Евгеньевна, прислушавшись к их разговору, обеспокоенно посмотрела вокруг, словно боялась, что их кто-то подслушивает.

— Великие полководцы,— решительно вмешалась она,— вы, кажется, забыли, что здесь не заседание военного совета. И, кажется, совсем потеряли голову. По мне, так лучше слушать фривольные анекдоты Гая Дмитриевича.

Гай расцвел от похвалы.

— Рад стараться! — тут же отозвался он.— Как-то ехал Сталин на юг. В одном селе решил выйти из машины, размяться, пообщаться с народом. На дороге стоит седобородый дед. Он сразу же узнал наших руководителей. «Так то ж сам Сталин! — заорал он.— Гляди-кось, и сам Молотов! И… твою мать, сам Буденный!» Так Сталин и сейчас как увидит своего легендарного конника, так и говорит: «Здравствуй, твою мать, Буденный!»

— Это называется, вы прислушались к моему предостережению,— ахнула Нина Евгеньевна.

— Вас понял, Ниночка Евгеньевна! — поспешил исправиться Гай,— Звонит Розочка Сарочке. «Сарочка, все говорят, что вы обладаете даром увлекать мужчин?» — «Даром? — изумленно переспрашивает Сарочка.— Даром — никогда!»

Анекдот был скабрезный, но женщины расхохотались.

— Ах, проказник, ну и проказник! — Нина Евгеньевна смеялась дольше всех.— Продолжайте в том же духе! Впрочем, не пора ли нам потанцевать?

Она встала из-за стола и направилась к патефону. Мелодия модного фокстрота всех подняла на ноги. Остался сидеть в своем кресле лишь Гамарник.

Тухачевский подошел к Ларисе.

— Разрешите пригласить на танец вашу супругу,— почтительно обратился он к Андрею.

— Пожалуйста,— миролюбиво согласился Андрей, хотя внутренне противился тому, чтобы Лариса танцевала с командармом.

Лариса с первых же тактов фокстрота ощутила, что Тухачевский — превосходный танцор. Он вел ее легко, красиво и изящно и столь стремительно, что ветерок повеял по холлу. Он смотрел на нее в упор, и Лариса подивилась тому, что выдерживает этот его пристальный взгляд, который говорил ей гораздо больше, чем могли бы сказать его слова. Тухачевский словно бы загипнотизировал ее, и на нее внезапно нашло затмение; все другие люди, которых она знала и без которых она не представляла себе жизни, вдруг исчезли, и с ней сейчас остался только этот красавец командарм, которому она пророчила великое будущее и который, как оказалось, обладал не только даром полководца, но и даром обольщения женщин, повелевая им сдаться на милость победителя…

И Ларисе вдруг захотелось говорить стихами. Она, таинственно глядя на Тухачевского, негромко, почти шепотом, проговорила пушкинские строки из его «Полководца»:

— Это обо мне? — вкрадчиво спросил Тухачевский.

Вместо ответа Лариса многообещающе сверкнула глазами.

Тухачевский, не отпуская ее от себя, огляделся. Андрей о чем-то горячо спорил с Гамарником, размахивая от возбуждения руками. Гай рассказывал очередной анекдот:

— Поехали Сталин с Радеком в Сибирь. Радек без конца балагурит, сыплет анекдотами, острит. У Сталина даже голова разболелась, пытается его остановить, да разве Радека остановишь? Утром Радек просыпается, на столе записка: «Остри один. И. Сталин». Глядь в окно, а его вагон посреди тайги отцепленный стоит! — И Гай первым расхохотался.

Нина Евгеньевна сидела в холле и говорила по телефону с дочерью Светланой. Та, видимо, чтобы не мешать взрослым, уехала с бабушкой Маврой Петровной на дачу и отмечала праздник со своими сверстниками.

«Сейчас она будет долго говорить со Светкой, а потом еще дольше с моей мамой»,— отметил про себя Тухачевский, увлекая Ларису в ритме танца к дверям своего кабинета. Не успела она опомниться, как очутилась на диване. Здесь, в кабинете, было темно, и все, что их окружало — книжные шкафы, скрипки на стене, большой письменный стол, лишь угадывалось, благодаря полоске света, проникавшей сюда из гостиной.

Тухачевский сел рядом с ней на диван и, понимая, что поступает очень опрометчиво и даже рискованно, уединившись с Ларисой в кабинете, все же не мог сдержать свой бешеный порыв и жарко поцеловал ее.

— Восхитительная! — на миг оторвавшись от губ, задыхаясь, прошептал Тухачевский.— Люблю! Люблю! — повторял и повторял он как одержимый.

— Мы сошли с ума,— даже не пытаясь отстранить его, бессвязно говорила Лариса.— Сейчас сюда войдут… Не надо… Не надо…