— Да?.. В самом деле?..
Главный евнух, знавший, что ей нравилось слышать лестные слова, добавил еще и от себя:
— Высочайшая, уверяю, что принц говорит правду. Так говорим мы все.*
Ань Дэхай прикоснулся кончиком языка к своим красивым губам и, ухмыльнувшись, ушел, прежде чем она успела упрекнуть его.
Все еще улыбаясь, императрица после ухода евнуха погрузилась в раздумья. Как будет зваться ее сын в своем будущем правлении? Три предателя выбрали для него имя Чи Цзун, что означало «Благоприятное счастье». Но она не хотела пустого звучания, в котором сквозил ветер. Нет, всей своей душой императрица желала стране здорового и прочного мира, основанного на единении между согласными подданными и великодушным троном. «Мир» и «великодушие»- Цыси любила, чтобы хорошие слова употреблялись ко времени и к месту, неся тогда точный смысл. Этому ее научили мастера прозы и поэзии.
После долгого размышления высочайшая нашла два слова, которые и составят императорское имя ее сына. В нем соединятся Тун, означающее «охватывать», и Чжи, то есть «мир, покой»: она выбрала мир, укорененный глубоко в душе и сердце. Получилось смело, потому что времена были тревожные, страну обступали враги. И этим выбором она объявляла собственную волю к миру, а для нее воля означала также и действие.
Народ уже верил в свою Мать императрицу. Ежедневно в Зал аудиенций прибывали люди со всей страны, а вместе с ними их большие и маленькие дела: следовало обуздать некоего чиновника, который жестоко притеснял отдаленную волость; в таком-то городе непомерно вздорожал рис, поскольку горстка людей скупила излишки прошлогоднего урожая; в конце зимы не было снега, а как по нему изнывали в эти недели пшеничные поля! — словом, требовался указ подвергнуть богов трем дням публичного укора, поручив священникам выносить эти черствые создания из их уютных храмов и показывать им сухие замерзшие нивы. И от таких малых вопросов до более значительных, какими были, к примеру, оборона побережья от вражеских кораблей или порядок ненавистной опиумной торговли — на все у Матери императрицы доставало времени и терпения.
Однако в этих заботах о стране Цыси не забывала и о своем доме, а дом она имела большой и полный домочадцев, главным из которых был наследник. За сыном высочайшая следила неусыпно, и каждый день сколько возможно он находился при ней. Мальчик бегал по Залу аудиенций или по ее личной библиотеке, в которой императрица просматривала доклады или писала свои приказания. Занимаясь работой, Цыси часто поднимала глаза, чтобы взглянуть на ребенка, или же вставала, чтобы потрогать его и увериться, что тельце сына упруго и прохладно, а кожа влажная, но не мокрая. Она рассматривала цвет его глаз, которые были черными и блестящими, с чистейшим белком; заглядывала мальчику в рот, беспокоясь, здоровы ли у него зубы, красен ли язык и приятно ли дыхание. Она вслушивалась в его голос и упивалась детским смехом. Но думала императрица при этом не только о наследнике, но и о нуждах всех. Она просматривала домашние счета, списки снеди, полученной в подношение, и той, которую пришлось купить, реестры шелков и атласов, что были получены и отправлены на склады, откуда ни один отрез ткани не брался, если к приказу не прилагалась личная печать Матери императрицы. Она хорошо знала, как воровство из дворцов расползается потом по всей стране, и поэтому каждый прислужник и служанка, каждый принц и министр чувствовали на себе холод ее испытующего взгляда.
Впрочем, и вознаграждала императрица щедро и часто.
Один из евнухов, удачно ей услуживший, был пожалован серебром, а проявившая верность служанка получила атласный жакет. Не все награды были дорогими. Насытившись за императорским столом, Цыси оглядывала своих терпеливо ожидающих фрейлин и ту, которой она сегодня благоволила, подзывала отведать любимого блюда. Таким образом положение этой дамы во дворце улучшалось, потому что все спешили услужить фаворитке Матери императрицы.
Но никто, кроме самой Цыси, даже не подозревал о тех великих наградах, которыми она замыслила одарить Жун Лу и принца Гуна. Регентша, однако, задерживала свою милость, поскольку пока не могла решить, кого из них следовало почтить первым. Жун Лу спас не только ее жизнь, но и жизнь императора. Этим воин заслуживал всего, что она пожелает ему дать. С другой стороны, принц Гун спас столицу, искусно проведя переговоры с врагом. Да, многим пришлось поступиться. Договор лег на Трон тяжелым бременем, и императрица не позволяла себе забывать, что теперь в столичных стенах жили белые люди, вместе с которыми приехали сюда их слуги и семьи. Но город не был разрушен, хотя прежде европейцы угрожали это сделать. Про Юаньминъюань императрица твердо решила забыть, однако против воли ей вспоминались тамошние парки и озера, каменные гроты и сады, феерические пагоды, как бы висящие на горных склонах, сокровищницы с данью всех четырех морей, библиотеки, книги и картины, нефриты, восхитительная мебель.
И тогда в душе своей правительница озлоблялась на принца Гуна. Почему же он не сумел как-нибудь предотвратить эту ужасную потерю?!. Нет, рассуждала императрица, пострадала не только она сама, так любившая Летний дворец, и не только одна ее страна — такое великолепие принадлежало всему миру и являлось священным сокровищем. Пусть Жун Лу получит награду первым. Он, по крайней мере, не допустил никакого разрушения. Однако даже злясь, императрица не теряла своей осмотрительности, а та подсказывала, что следует призвать принца Гуна и притвориться, будто нужен его совет.
Поэтому Цыси подождала благоприятного дня, который пришел вслед за обильным снегопадом. Боги, вняв, наконец, просьбам и призывам, а также устыдившись порицания, увидели, что поля сухие, а крестьяне голодные. И вот на города и селения был ниспослан такой обильный снег, что, прежде чем исчез последний белый сугроб, протянулись целые три недели. Под этим покрывалом поля нежно зазеленели, и когда несколько славных дней светило солнце, озимая пшеница взошла, насколько хватало глаз. Народ воздавал Матери императрице благодарность и говорил, что боги склонились перед ее властью и красотой.
Благоприятный день случился, таким образом, в конце зимы. Весна набирала силу, и солнце согревало холодную землю, от которой поднималась мягкая теплая дымка и зависала над городом. Тут Мать императрица и послала главного евнуха вызвать принца Гуна в ее личный Зал аудиенций. Вельможа не замедлил явиться и предстал перед Цыси во всем блеске своих парадных одеяний. С ног до головы он был облачен в темно-голубую парчу, поскольку двор находился в. трехлетнем трауре по случаю смерти императора. Приближаясь к трону, сановник выглядел таким важным и таким гордым, что Мать императрица почувствовала раздражение. Поклон принца показался ей слишком легковесным. В груди у Цыси все закипело тайным гневом, однако она сдержалась. Не стоило сейчас выговаривать гордецу, прежде требовалось вовлечь его в свой замысел. — Прошу вас, давайте не будем стоять и церемониться, — сказала высочайшая, и ее голос звучал чистой музыкой. — Давайте посоветуемся. Вы брат моего господина, и на вас он велел мне всегда полагаться, когда его не станет.
Услышав это приглашение, вельможа сел на правой стороне зала, и теперь императрице не понравилось, с какой готовностью принц послушался. Правда, он изобразил отказ, но лишь одним-двумя словами, а затем сел в ее присутствии.
— Я задумала, — начала императрица, — почтить наградой начальника императорской гвардии. Я не забываю, что этот воин спас мою жизнь, когда на нее покушались предатели. Его верность трону Дракона подобна горе Омей, которую никогда не поколебать и которая твердо стоит в любую бурю. Я не ценю сверх меры собственную жизнь, но умри я, и предатели захватили бы трон, а наследник никогда бы не стал императором. Награда эта — не за меня, а за моего сына императора, и в его лице за весь народ, ибо если бы предатели добились своего, Трон бы пал.
Внимая императрице, принц Гун не видел ее лица, но своим тонким слухом и своим проницательным умом он уловил скрытый смысл сказанного.
— Высочайшая, — осведомился вельможа, — о какой награде вы думаете?
Она смело ухватилась за этот вопрос. Не в ее привычках было избегать обострений.
— Со времени смерти Су Шуня должность Верховного советника свободна. Я желаю отдать ее Жун Лу.
Императрица подняла голову и посмотрела принцу в лицо. Почувствовав на себе всю силу ее взгляда, вельможа, однако, не испугался.
Это невозможно. Так он сказал, когда глаза их встретились.
Нет ничего невозможного, если я того хочу. Так сказала она, и ее глаза вспыхнули. Но принц оставался непреклонен.
— Вы знаете, что за сплетни ползут по двору. Вы знаете, как евнухи нашептывают их друг другу. И как бы я ни пытался опровергать эти россказни ради чести Трона и ради моего клана, все же я не в силах их искоренить.
