Донья Люсия бросила быстрый взгляд в сторону распятия на стене. В детстве отец и мать учили ее молиться перед сном. Нет, сейчас ее мысли не были настроены на молитвенный лад. К тому же, она давно усвоила: если сама о себе не позаботишься, никакие молитвы не помогут. Она полагалась только на свои силы, на свою неотразимую красоту.
Донья Люсия легла в постель, растянулась на шелковых подушках, как гибкая, грациозная кошка.
Она задернула полог кровати, однако дверь ее спальни осталась незапертой: этой ночью она ждала дона Альваро.
Кажется, донья Люсия даже ненадолго задремала. И грезился ей великолепный дворец и толпы восторженных поклонников.
Чья-то решительная, властная рука откинула полог.
— О, Альваро! Ты пришел! — произнесла она и, не открывая глаз, протянула руки навстречу мужчине.
— Да, я пришел! — прогремел грозный голос. — Я пришел за тобой!
Люсия содрогнулась. Она пробудилась от сладостного сна, но не для того, чтобы оказаться в реальном мире, а чтобы провалиться в адский кошмар. Вместо красивого лица влюбленного кабальеро она увидела рогатую морду чудовища. Ее пальцы встретили не ласковые руки любимого, а когтистые, волосатые лапы.
Дьявол вытащил из постели безвольную, обмякшую донью Люсию и швырнул ее на ковер, себе под ноги.
— Твоя душа принадлежит мне! — сказал он. — Ты всегда принадлежала мне! Вся твоя жизнь, от начала и до конца, была служением мне. Я пришел взять то, что по праву мое!
— Конечно, — пролепетала она, — я грешила… Но я слишком молода, чтобы умирать… Я думала, у меня есть еще время, чтобы покаяться…
— Покаяться? Нет! Ты умрешь без покаяния, и душу твою ожидают адские муки! Я не дам тебе ни одного мгновения! Ты уйдешь сейчас и со мной!
— Подожди немного, — лепетала она. — Зачем же так сразу? А если я буду служить тебе? Буду слушаться каждого твоего слова? Чего бы ты хотел, сатана?
Донья Люсия уже поняла одно: дьявол, который явился к ней, без сомнения, был дьяволом-инкубом, дьяволом-мужчиной, а значит, у нее был шанс повлиять на него и отстоять свою жизнь. Она верила, на свете не существует мужчины, который устоял бы против ее чар. Во всяком случае, так всегда было раньше… И, в конце концов, любой дьявол должен быть не только жестоким, но и сладострастным.
Она рискнула приподняться и обнять колени чудовища.
— Я буду твоей рабой, — умоляла она. — Я исполню все, что ты пожелаешь. Я заложу свою душу, отдам тебе свое тело… Я твоя, твоя всецело…
Она льнула к нему, прижималась нежной щекой к его когтистой лапе. И она почувствовала, как по его мерзкому волосатому телу волной прокатила дрожь. Сейчас он растает… Конечно, побывать в объятиях дьявола не слишком приятно, но все же лучше, чем прямиком отправиться на тот свет.
О, как же она ошибалась! Дьявол вдруг резко оттолкнул донью Люсию.
— Я пришел за тобой! — решительно произнес он и в следующее мгновение накинул на ее тонкую шейку грубую веревку палача.
* * *
Служанка доньи Люсии, симпатичная кареглазая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, выглядела страшно подавленной и расстроенной, как человек, впервые в жизни столкнувшийся со смертью. Ее глаза были подозрительно влажными, и горькие капли, казалось, вот-вот потекут по бледным щекам, уголки губ вздрагивали, однако девушка изо всех сил сдерживалась, стараясь не расплакаться.
— Дочь моя, — обратился к ней Бартоломе, — постарайся подробно и точно, по возможности ничего не упуская, изложить мне все, что ты видела в ночь убийства твоей госпожи. У тебя хорошая память, Эрмоса?
— Да, святой отец. Иначе донья Люсия не стала бы держать меня у себя, ведь я могла бы тогда перепутать…
— Что перепутать?
— Не что, а кого, — девушка даже слегка улыбнулась. — Гостей моей госпожи. Я должна была знать, когда придет один, когда другой, когда третий… И я должна была сделать так, чтобы они ни в коем случае не наткнулись друг на друга.
— А, я вижу, ты была не только служанкой, но и наперсницей. Донья Люсия была довольна тобой, Эрмоса?
— Да, — всхлипнула девушка. — Она говорила, что я очень сообразительная.
— Прекрасно. Значит, ты сможешь восстановить в памяти весь вечер, час за часом, минуту за минутой.
— Смогу ли я вспомнить?! Лучше спросите, смогу ли я когда-нибудь все это забыть!
— Я слушаю тебя, дочь моя.
— Да, но… — прерывисто вздохнула Эрмоса. — Мне будет очень трудно… Я не могу об этом говорить… Мне так жаль мою бедную госпожу, так жаль…
Слезинки наконец сорвались с длинных, бархатных ресниц девушки. Она, уже не таясь, вытирала их кружевным платочком, вероятно, доставшимся ей после смерти доньи Люсии.
— Постарайся, девочка, — попросил ее Бартоломе. — Постарайся ради того, чтобы раскрыть преступление. Быть может, твой рассказ поможет мне найти убийцу.
— Его нечего искать! — вдруг выкрикнула Эрмоса сквозь слезы. — Надо только пойти и арестовать его!
— Кого?
— Дона Альваро Велеса, чтобы его черти в аду вечно жарили!
— Ты думаешь, что убийца…
— Я уверена!
— Ты его видела?
— Да, да!
— Где? Когда?
— Я сама отворила ему дверь.
— Постой. Давай все по порядку. В тот вечер…
— Я, как обычно, помогла своей госпоже раздеться…
— Она кого-нибудь ждала?
— Да. Дона Альваро. Он должен был прийти около полуночи.
— Он приходил часто?
— Почти каждую ночь, после того как погиб дон Диего де Аранда. До этого он бывал редко, чаще — дон Диего.
— Кто еще посещал твою госпожу?
— Раньше часто приходил дон Фернандо де Гевара. Иногда — дон Родриго де Маньяра. И еще один торговец, один капитан…
— Встречать их входило в твои обязанности?
— Да. У каждого был свой условный стук. Дон Альваро, например, должен был ударить в дверь три раза, потом чуть подождать и стукнуть еще два раза.
— Сколько было всего таких сигналов?
— Пятнадцать, святой отец.
— И ты никогда их не путала?
— Никогда. Бывало, донья Люсия мне говорила: «Сегодня ты впустишь дона Диего, но больше никому не открывай». И я ни разу не ошиблась.
— У тебя и в самом деле хорошая память, Эрмоса. Итак, ты открыла дверь дону Альваро…
— Да. Как всегда. Он поднялся наверх, в спальню моей госпожи.
— Ты не легла спать?
— Нет. Я же сказала, я всегда должна была быть начеку.
— В ту ночь больше никто не приходил?
— Нет, — покачала головой Эрмоса. — Только дон Альваро.
— И поэтому ты сделала вывод, что это он убил донью Люсию?
— Не только. Видите ли, святой отец, обычно он оставался до утра, но на этот раз он вышел от моей госпожи удивительно скоро, и… у него было такое лицо, такое лицо… Наверно, я даже не смогу передать… Знаете, так должен выглядеть человек, который только что заглянул в ад, или помешался, или совершил что-то страшное-страшное. Я сама перепугалась, увидев его. Он был ужасно бледен. И глаза у него бегали… Он меня даже не заметил… Он бросился вниз по лестнице… Я заперла за ним входную дверь…
— Что ты подумала?
— Сперва я решила, что он поругался с моей госпожой.
— Такое бывало?
— Да, и частенько. В таких случаях донья Люсия кричала, что ее никто не любит, потом начинала плакать.
— А ее посетители?
— Дон Альваро всегда просил у нее прощения, дон Диего утешал, дон Родриго молча выслушивал ее упреки и ждал, когда она успокоится. А дон Фернандо просто поворачивался и уходил. Но при нем она обычно не жаловалась, потому что однажды он ее ударил…
— Но она продолжала принимать де Гевару?
— Да. Она не могла ему отказать и, мне кажется, даже выделяла его среди прочих. Наверно, он все равно нравился ей больше остальных. Он был настоящим, сильным мужчиной, а не слюнявым юнцом. Но я его побаивалась.
— Почему? Он был груб с тобой тоже?
— Нет. Но все кабальеро были любезными и веселыми, они покупали мне сласти и безделушки, а дона Фернандо я никогда не видела улыбающимся. Мне кажется, он скверный человек. У него злой взгляд, а ведь душа отражается в глазах, не правда ли?
— Чем же заканчивались скандалы доньи Люсии с ее любовниками?
— Чтобы она их простила, все кабальеро дарили ей наряды и драгоценности.
— Понятно, — усмехнулся Бартоломе и про себя добавил: «Вымогательница». — Вернемся к событиям той ночи. Дон Альваро ушел. Что ты сделала затем?
— Я вернулась, чтобы узнать, все ли в порядке с сеньоритой. Дверь ее спальни была приоткрыта, и там было очень тихо. Мне никто не ответил. Я постучала громче. И опять напрасно. Тогда я решила войти… и…
— И?..
— Донья Люсия лежала на ковре посреди комнаты… Лежала в какой-то странной, нелепой позе… Я подумала, что она в обмороке… бросилась к ней… а она… Святой отец, это ужасно — коснуться руками трупа!.. Она уже остыла… Она была такая холодная! — Эрмоса закрыла лицо руками. — Боже, позволь мне когда-нибудь это забыть! Святой отец, я больше на могу говорить!..
