В 5 часов вечера Объединённый флот разделился. Одна его часть, под руководством адмирала Того, двинулась в направлении Порт—Артура, другая, во главе с контр–адмиралом Уриу, который находился на крейсере «Такачихо», направилась к Чемульпо.
Через несколько минут адмиральский крейсер резко дёрнулся и застопорил ход. Сам Уриу едва устоял на ногах, не понимая, что могло случиться.
— Кит. Налетели на кита, — услышал возгласы матросов и, глянув за борт, увидел окрашенную кровью воду с плавающей тушей раненого животного.
Приказав дать о случившемся радиограмму на головной броненосец, распорядился следовать по заданному маршруту.
«Вот ещё одно благоприятное предзнаменование, — получив известие с «Такачихо», подумал Того. — Россия, как этот кит, истечёт кровью, столкнувшись с нашим флотом».
В 5 часов вечера фельдъегерь доставил записку военному министру России Куропаткину: «Алексей Николаевич, завтра, в 11ч. 30 мин. у меня соберётся совещание по вопросу, следует ли разрешать высадку японцев в Корее, или силой принудить к отказу. Прошу вас приехать к указанному часу. Николай».
«Следует узнать мнение управляющего морским министерством», — распорядился подать карету Куропаткин.
Морской министр был не один. Рядом с ним сидел за столом начальник Главного Морского Штаба контр–адмирал Рожественский.
— Здравствуйте Фёдор Карлович, — поздоровался с Авеланом Куропаткин. — Здравия желаю Зиновий Петрович, — улыбнулся Рожественскому. — Я к вам по тому же вопросу, о котором имеете честь сейчас беседовать…
— А откуда, уважаемый Алексей Николаевич, вы знаете, о чём мы беседуем? — добродушно указал на кресло Авелан.
— Думаю, о войне с Японией, — усаживаясь, произнёс военный министр, заметив, как вытянулись лица его собеседников. — И более того… Полагаю, речь шла об адмирале Алексееве, — с трудом сдержал улыбку, наблюдая за поражёнными его догадливостью моряками.
— Ежели вы обо всём осведомлены, то зачем вам наше мнение? — переглянулся с начальником штаба Авелан.
— Меня интересует техническая сторона вопроса, в коей я не слишком силён, — благожелательно глянул на адмиралов военный министр.
— Алексей Николаевич, не сомневаюсь, что технически и по составу наш флот сильнее японского, — с достоинством ответил Авелан. — Только вот.., — замолчал он, глянув на начальника Главного Морского Штаба, будто прося его поддержки.
— Только вот мы с Фёдором Карловичем, — продолжил мысль морского министра Рожественский, — несколько сомневаемся в командующем Тихоокеанской эскадрой вице–адмирале Старке…
— Но почему, господа? — изумился Куропаткин.
— На то есть веские причины, — вздохнул Авелан, остановив свой взгляд на карте Дальнего Востока, с выделенным красным цветом Порт—Артуром. — Старк, безусловно, исполнителен, грамотен, неплохо знает военно–морское дело как теоретик… Но абсолютно лишён инициативы.
— В мирное время ему цены нет, — поддержал Авелана начальник его штаба, — но в военное — увы…
— Почему, в таком случае, вы не замените его, коли не доверяете? — удивлённо поинтересовался Куропаткин. — На флоте есть прекрасные адмиралы: Макаров, в первую очередь, Дубасов, Скрыдлов, Бирилёв… В конце концов, контр–адмирал Рожественский может взять в опытные свои руки руководство Тихоокеанским флотом… Ведь война надвигается, господа…
— Служить под началом наместника? — усмехнулся Рожественский. — Увольте!
— То же самое изрекли и Дубасов с Бирилёвым, когда предложил им этот ответственный пост, — иронично усмехнулся Авелан. — Как же… Считает себя сыном императора Александра Второго.
— Хотя и не законным, — вновь закончил мысль своего начальника Рожественский. — К тому же вбил в голову, что великий администратор, а главное — флотоводец, — язвительно уставился на карту с красным Порт—Артуром, будто видел там наглого адмирала и бесцеремонного наместника в одном лице. — Двуликий Янус, — по ассоциации с возникшим из пучин Тихого океана образом, плавно закруглил мысль и заразительно рассмеялся, чуть приподняв над картой руки, словно приглашая коллег поддержать его, что те и сделали.
На совещании у императора, успокоенный адмиралами Куропаткин, на вопрос самодержца: «Стоит ли силой воспрепятствовать высадке японцев в Корее, и если да, то в каком районе?», уверенно ответил:
— Ваше величество, когда составлялся план стратегического развёртывания в Южной Маньчжурии, Алексеев принимал за аксиому факт, что наш флот не может потерпеть поражения… Основываясь на этом, считаю высадку японских войск на западном берегу Кореи невозможной.
— Ваше величество, — вставил реплику, присутствующий на совещании министр иностранных дел, — Зачем, в принципе, открывать боевые действия… Если есть хоть малейшая возможность избежать войны, следует этим ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ. Предлагаю уступить их требованиям по вопросу нашего присутствия в Корее.
«Чего же ты раньше «не пользовался», — подумал Куропаткин, — схватился в последний день, когда японцы отношения с Россией разорвали».
Будто прочитав мысли генерал–адьютанта Куропаткина, Владимир Николаевич добавил:
— Японцы поступили весьма опрометчиво, отозвав своего посла и высылая из страны нашего.
— Разумеется, — не слишком ласково глянул на Ламздорфа государь, отчего у того пропала всякая охота говорить.
— Я считаю, — важно произнёс дядя царя, генерал–адмирал Алексей Александрович, торжественно подкрутив вверх усы, — что макаки не рискнут на морскую операцию. Их удел — сидеть на деревьях своего острова, — оглушительно захохотал он, но резко оборвал смех, с обидой убедившись, что его никто не поддержал, даже самый младший по чину, свиты контр–адмирал Абаза, нёсший в этот день свитское дежурство.
«Ведь я его продвигал… Сидит, не улыбнётся, хотя сегодня у него незавидная роль секретаря–делопроизводителя», — хмыкнул великий князь.
На недоумённый взгляд племянника достал платок с гербом военно — морского флота и оглушительно, словно пальнула корабельная пушка, чихнул.
— А ежели они вдруг спилят свои деревья и сделают плоты, то разрешать высадку севернее, этого… Чепульмо…
— Чемульпо, — поправил дядю государь.
— Ну да, — согласился тот, снова собираясь чихнуть, и вместе со слюной вычихнул слово: «Нельзя!»
Больше всех пострадал от чиха контр–адмирал Абаза и его записи.
Государь изволил улыбнуться, а за ним присутствующие, и со словами:
— Будь здоров, дядюшка, — продолжил совещание. — Наместник прислал телеграмму, — взял со стола лист и зачитал: «Непрекращающиеся приготовления Японии достигли опасного предела. Полагаю необходимым немедленно объявить мобилизацию, и не допускать высадки японцев в Корее. Приказал эскадре выйти на внешний рейд, дабы немедленно, по получении вашего ответа, атаковать неприятеля».
— Он может, — довольно выдохнул главноначальствующий флота и морского ведомства, снова собираясь чихнуть. — Пусть атакует, — разрешил он, утратив к совещанию всякий интерес.
В результате дальнейших размышлений и небольших споров, решили послать Алексееву распоряжение, которое Абаза набросал на листе бумаги: «Если японцы, — причём великий князь требовал, чтоб написали «макаки», — начнут военные действия, не допускать высадки на западном берегу Кореи, севернее 38 параллели. Высадку в Южной Корее и в Чемульпо допускать. Продвижение японских войск в Северную Корею не считать за начало войны…»
— Вопрос о мобилизации пока опустим, — устало произнёс государь. — Коли мы уступим по корейскому вопросу, ради чего им воевать?
Но запущенную и хорошо смазанную военную машину остановить телеграммой невозможно.
Уступки опоздали. Япония жаждала воевать.
Активно готовился к войне и адмирал Алексеев.
В связи с разницей во времени между Санкт—Петербургом и Порт—Артуром, ответ на свой запрос наместник получил 26 января.
«Ничего, что демобилизация не объявлена, — размышлял он. — Сил для начала боевых действий у меня достаточно. Не то, что севернее 38 параллели, я и в Чемульпо им высадиться не дам. Японезы непременно придут туда… непременно, — размышляя, ходил он по кабинету. — А там у меня стоят крейсер «Варяг» и канонерка «Кореец». Японцам не останется другого выхода, как атаковать их. Поэтому вместо отзыва «Варяга» и «Корейца», 27 января, утречком, направлю туда весь флот, находящийся в Порт—Артуре. Пока Япония объявит войну, пока Россия ответит, согласно давней традиции: молебном, патриотическими речами и выносом икон, как делали наши деды в 1812 году при вторжении полчищ басурмана Буонопартия, — хмыкнул он. — Помню ещё историю… А теперь солдат станут настраивать на войну с басурманом микадой, — развеселил себя Евгений Иванович. — Решено! — стал он серьёзным и подошёл к висевшей на стене карте. — Вместо отзыва кораблей из Чемульпо, прикажу готовиться к походу всей эскадре. Ещё следует распорядиться, чтоб сообщили о разрыве отношений с Японией начальнику Владивостокского отряда крейсеров. Командиру «Сивуча» и консулам в Сингапуре и Гонконге. Но сохраню сие известие в недолгой тайне от эскадры и кораблей в Чемульпо… Зачем раньше времени людей волновать. То–то командир «Варяга» Руднев обрадуется, когда всю эскадру в Чемульпо увидит. В сентябре 1900 года, за отличное руководство сухопутными войсками на Печилийском театре войны в Китае, государь высочайше преподнёс мне золотую саблю, украшенную бриллиантами… А за войну в Жёлтом море, и за уничтожение японского флота, наградит Георгием Первой степени», — размечтался он.
