– Нани тоже повезет в следующий раз. И знаешь, что она мне купит?
– Штаны? – спросила Эсет.
– Какие штаны!.. – Хусен прикрыл руками коленки, чтобы Эсет не увидела латки.
– А что же тогда?
– Мяч! Настоящий резиновый мяч!
– Интересно, куда Тархан задевал свой мяч? – встрепенулась Эсет. – Пойду поищу его. Если найду, отдам тебе.
Хусен уговаривал ее не ходить. Сказал, что вовсе ему не нужен мяч. Но Эсет не послушалась, убежала.
Вернулась она только к полудню. Вряд ли так долго искала мяч. Наверно, занималась другими делами. И хотя Хусен отговаривал Эсет, но, увидев ее с пустыми руками, он все же против воли погрустнел.
– Так и не нашла! – виновато сказала Эсет. – Тархан, видно, потерял его.
Хусен разжигал огонь в очаге. Он сделал вид, что ему все равно, нашла она мяч или нет.
Помолчали.
– Дай-ка я растоплю? – опускаясь на корточки рядом с ним, попросила Эсет.
Ей хотелось сделать ему что-нибудь приятное… Вместо мяча.
– Не надо. Я сам.
– Это не мужское дело! – совсем осмелела Эсет.
– Ну, тогда разжигай, – согласился Хусен и поднялся.
Мигом управившись, поднялась и Эсет.
– Зачем тебе огонь? – спросила она. – Ты что, обед хочешь приготовить?
– Мы сейчас сварим яиц!
Хусен уже давно слышал кудахтанье кур в сарае. Это верный признак, что снеслись.
Он хотел пойти в сарай, но Эсет удержала его.
– Я пойду. Это тоже не мужское дело! – лукаво улыбнулась она.
Хусен не узнавал своей подружки. Она была какая-то необычно смелая, будто взрослая. И чувствовала себя как дома. Сходила в сарай. Положила яйца в котелок, налила воды, подвесила его над огнем и уселась у очага. Но через минуту отодвинулась и стала тереть свои белые ноги.
– Обожглась? – спросил Хусен, но к огню не пододвинулся. Боялся, как бы Эсет опять не сказала, что это не мужское дело – хлопотать у очага.
– Обжечься пока не обожглась, но очень там жарко.
– Потому, наверное, ты сегодня и на прополку не пошла, – улыбнулся Хусен, – что любишь, где попрохладнее.
– Нани не взяла меня. Боится, загорю на солнце. Она говорит: девушке нельзя загорать, надо быть белой как снег! Я не понимаю зачем. Разве не все равно, будешь белая или черная? А, Хусен?
Хусен молча пожал плечами. А сам почему-то не мог оторвать глаз от ее коленок. Эсет и вся была белая, как молоко, и очень нежная. Хусен сравнивал ее с распустившимся цветком. Только про себя, конечно…
Кабират и Соси в последнее время очень нежат и холят свой «цветок». Но мысль о том, для чего и для кого они это делают, еще не приходит в полудетскую голову Хусена. Не знает он и того, что красота Эсет едва расцветет… тотчас и померкнет, что растопчет ее жестокий человек. Ничего не знает пока Хусен. Не знает и Эсет. Им сейчас весело.
Хусену, как никогда, хочется, чтобы Эсет подольше побыла у них. Но время бежит. Кабират обещала вернуться к вечеру, и Эсет торопится.
Хусен совсем поник. Уж лучше бы она вовсе не приходила. Теперь ему особенно грустно одному. А раньше он ведь не скучал без нее! Может, и сегодня было бы как прежде? Но вот пришла и, уйдя, оставила ему грусть…
С приближением вечера Хусен немного рассеялся. Скоро вернутся мать и Хасан. Надо наколоть дров, принести воды, чтобы Кайпа сразу принялась готовить.
Султан уже спал, а Хусен, сидя у порога, не спускал глаз с улицы. Хотелось поскорее услышать скрип приближающейся арбы. Дважды проезжали мимо их двора арбы. Наконец третья остановилась у ворот. С нее сошли двое – Кайпа и Хасан. Арба поехала дальше.
Хусен застыл от удивления. Сначала он подумал, что кто-то еще был на их арбе и повез дальше свой груз. Но почему тогда Хасан не поехал с ним? Арбу-то назад надо пригнать. И почему не сняли мешок с мукой? Хусен готов был сам кинуться за арбой.
– Куда она поехала? – с нетерпением спросил он, не дождавшись объяснения.
– К себе домой. Куда же еще? – тяжело вздохнула Кайпа.
– Куда домой? Разве это не наша арба?
– Не паша, не наша! – прикрикнул Хасан, словно в том, что арба эта чужая, есть какая-то вина Хусена. Прикрикнул и пошел вслед за матерью в дом.
– Тогда где же наша? – ничего не понимая, спросил Хусен.
– Где наша? В пропасть свалилась!
– Что ты кричишь на него? – вмешалась Кайпа.
– А чего он пристал?
– Не пристал, а тоже хочет знать.
– Хорошо. Расскажем, раз хочет знать. Наша арба осталась в Моздоке. А лошадь отобрал хозяин. Ясно? Доволен?
Хусен в недоумении. Что значит «отобрал хозяин»? Разве не они хозяева?
– Какой хозяин? – выговорил он наконец. – Кто отобрал?
– Обыкновенный хозяин, казак! Взял и увел. Вот так. – Хасан обхватил себя обеими руками за шею и пригнулся.
Мать горестно покачала головой и, обняв Хусена, сказала:
– Обманули нас, продали нам краденую лошадь. Хозяин опознал ее и увел. Не суждено, выходит, было…
Наконец Хусен понял, что произошло. Не понял он только одного: почему мать так спокойно говорит об этом? Не плачет, не молит бога?… А она вдруг погладила его по голове и запричитала:
– О, чтобы сгорел тот, кто сделал нам такое зло!..
И тут Хусен, не сдержавшись, горько заплакал.
– Ну захныкал, как девчонка! – презрительно скривился Хасан.
– Перестань, сыночек! – и сама едва сдерживая слезы, утешала сына Кайпа. – Будет у нас лошадь… Если суждено…
Дрова, приготовленные Хусеном, так и остались нетронутыми. Очаг в тот вечер не разжигали. Неприютно было в доме.
Хасан поднялся с рассветом, сбегал к Рашиду и быстро вернулся.
– Ты чего это чуть свет вскочил? – спросила разбуженная мать.
– Если я буду спать до полудня, наши дела не поправятся.
Он еще не мог прийти в себя после поездки в Моздок.
– Куда ты собрался, я могу об этом знать? Хотя у тебя теперь столько тайн от меня…
– Иду на работу. Овец угромовских купать. Вот и вся тайна.
– Что же ты вчера не сказал? – засуетилась Кайпа. – Я бы с вечера испекла тебе сискал.
Она взяла сито и большую деревянную чашку.
– Не успеешь, – остановил ее Хасан. – Вон Рашид уже идет за мной.
Кайпа посмотрела в окно.
– А как же ты? Голодный пойдешь?
– Ну, идем? – спросил Рашид входя.
– Погодите немного, я испеку сискал, хоть тоненький, чтобы побыстрее!
Но ребята не стали ждать.
Проснулся Хусен. Узнав, куда идут Хасан с Рашидом, он тоже засобирался. Мать попыталась удержать его.
– Завтра пойдешь. Я не успела приготовить поесть.
Но на этот раз ничто не могло остановить Хусена. Какон может оставаться дома?
– Нани, там еще с вечера остался сискал. Я возьму его, нам хватит. И вишен нарву. – Он побежал в сад.
Солнце поднялось уже довольно высоко и все убыстряло свой ход. Спешили и ребята. Но Рашид тем не менее торопил.
– Вчера я в это время был там, – говорил он, глядя из-под ладони. – Зарахмет пригрозил, что всякому опоздавшему убавит заработок.
Хасан и Хусен старались не отставать от Рашида. Они, конечно, опоздали. Рашид думал незаметно смешаться с работающими ребятами. Но им это не удалось. Зарахмет заметил их и закричал Рашиду:
– Вы обедать пришли или?…
– Работать, – за всех ответил Рашид.
– А какого черта спали так долго?
Рашид предпочел смолчать. Нет таких слов, чтобы разжалобить Зарахмета, а злить его нельзя. Братья совсем не поднимали глаз.
– Никто не даст вам работы, если будете приходить так поздно, – не унимался Зарахмет.
– В другой раз мы не опоздаем, сегодня ждали, пока сискал испечется, потому и… – придумал вдруг причину Рашид.
– Скажи матери, пусть пораньше встает, нечего валяться до полудня!
– У меня нет матери! – помрачнел Рашид.
– Нету, говоришь? – Зарахмет немного смягчился. – Ну, ладно. Идите работайте.
Сказал, а потом передумал, остановил и спросил фамилии.
– Сегодня получите только за полдня, так и знайте! – Он важно поднял карандаш и выглядел при этом так, будто сообщил радостную весть.
Подбежал сын Зарахмета.
– Что ты, сынок? – спросил отец.
Он не называл детей по имени, ни своих, ни чужих.
– Паша зовет тебя.
Так называли помещика. Для сагопшинцев он был Угромом, а приближенные называли его по имени. По-русски полагалось добавлять и отчество. Но жена звала его Пашей, и близкие подражали ей. Хозяин мирился с этим.
Зарахмет заторопился. Обернувшись к сыну, сказал:
– Идем, что ты стоишь?
– Я останусь здесь…
– Чего тут делать?
– Тоже буду купать овец.
– Пошли. Нечего. Одежду замараешь.
Пропустив сына вперед, Зарахмет, тяжело ступая, пошел за ним, покачивая своим тучным телом.
Хусен неотрывно следил за мальчишкой. Ему и во сне не снилась такая одежда, хотя он был куда старше этого сопляка. «Счастливый, – подумал Хусен, – он идет с отцом!» Хусен согласен был никогда не иметь таких брюк и такой куртки, только бы отец был жив…
Кто-то крикнул:
– Эй, гони вон ту овцу!
Хусен обернулся. Слова относились к нему. Командовал паренек, назначенный Зарахметом старшим. От тех, что пригнали к яме, отстала одна небольшая овечка. Она удивленно озиралась по сторонам. Хусен подбежал к ней, овечка подскочила, словно ее поставили на раскаленную плиту, и отбежала в сторону.
