Под вечер перед лагерем появились казаки с белым флагом. Хмельницкий снова, в который раз, затевал переговоры. Вести переговоры приехал Максим Кривонос.
Он вошел в изодранный пулями шатер Стефана Потоцкого и, глядя в упор страшными, смотрящими словно с двух лиц глазами, сказал:
— Ваша милость, в твоем лагере много раненых. Ни один твой лазутчик до Чигирина не дошел и не дойдет. Выручки ждать неоткуда. Мы бы давно взяли с боя ваш лагерь, но гетман Хмельницкий не хочет приносить лишних огорчений его милости пану коронному гетману. Отдайте нам пушки, казну, ибо нам надо заплатить татарам, и тогда с нашей грамотой к гетману коронному можете уходить.
— Мы дадим ответ завтра, — сказал Стефан Потоцкий.
— Ответ нам нужен нынче, — Кривонос усмехнулся. — Завтра с утра я сам поведу свой полк на ваши окопы.
Потоцкий собрал командиров на совет.
— У нас много раненых, у нас нет фуража, мы голодаем. Нам нечем воевать. Осталось по одному-два заряда на пушку и по одному-два заряда на мушкет.
— Неужели мы, шляхтичи, сдадимся казакам?! — у Чарнецкого навернулись слезы на глаза.
— Война есть война, — сказал пан Шемберг. — Потерять головы дело немудреное. Мудрое дело — в безвыходном положении сохранить людей и честь.
— Честь?! — вскричал Калиновский.
— Мы не в плен идем, а к своим. Пан Хмельницкий к тому же щадит наше самолюбие и не требует знамен. Пушки стали бесполезны, а при отступлении они будут только обузой.
Так сказал Яцек Шемберг, а Потоцкий вынес решение:
— У нас нет иного выхода. Вернее, у нас два выхода: первый — погибнуть, второй — принять условия сильнейшего во много раз противника, сохранить себя и жолнеров для пользы отечества, для будущих побед. Пушки мы отдадим, а требование о казне отвергнем.
— Я советую собрать тысячу-другую злотых, — сказал Шемберг.
— Пусть будет так, как говорит опытнейший из нас! — Потоцкий бросил на барабан свой кошелек. — Отступать мы будем в полном боевом порядке. Пан Шемберг, лично проследите за устройством табора.
11
Восемь пушек и две с половиной тысячи злотых казаки увезли в свой радостно гомонящий лагерь.
Не успела погаснуть заря, как в казачьем лагере пошли веселая пальба и клики.
— Что у них? — спросил Потоцкий Чарнецкого, который нес дозор со своим отрядом.
— Лазутчики слышали русскую речь. Видимо, к Хмельницкому на помощь пришли донские казаки.
— Бедный мой отец! — вдруг воскликнул Стефан Потоцкий. — Он и не ведает, что изменник подготовил большую войну. Господи, помоги прорваться к своим.
— Но казаки нам дают свободный проход!
— Бьюсь, что Хмельницкий нас обманывает. Ему нужна полная и сокрушительная победа. Такая победа, чтоб о ней протрубили по всей Украине.
Стефан Потоцкий обошел всех командиров и сам отдал распоряжения о ночном походе. Потом он вернулся в шатер и приказал, чтобы прислали капеллана.
Когда полог шатра осторожно приоткрылся, Стефан лежал на своей походной постели и спал. Человек, заглянувший в шатер, хотел уйти, но командующий открыл глаза.
Посмотрел на капеллана и увидал, что он совсем еще молод, ровесник. Сомнение отразилось на лице Стефана.
Капеллан печально улыбнулся.
— Бога зовут на помощь, когда уже нет другой надежды.
— Я позвал моего капеллана, а не Бога, — холодно возразил Потоцкий. — Впрочем, еще раз прошу меня извинить. Вы сказали правду: положение у нас очень трудное.
— Вы хотите исповедаться? — спросил капеллан без обиняков.
Стефан резко повернулся к нему, готовый яростно выругаться, и тихо сказал:
— Да, я хочу исповедаться.
Они оба добросовестно исполнили обряд.
— Бог да поможет нам, — сказал капеллан, уходя.
«Хмельницкий тоже, наверное, молился Богу, прося у него победы», — подумал Стефан.
Оставшись один, он, не раздеваясь, лег, чтоб хоть сколько-то восстановить силы на тяжелейшую ночь.
Он расслабил ноги и руки, но голова была стиснута заботой: «Только бы добраться до Княжьих Байраков!»
Стефан встал:
— Умываться!
Ему принесли воду.
Умылся. Надел доспехи.
В шатер пришел пан Шемберг:
— Табор готов.
Ни одно колесо не скрипнуло, не всхрапнула ни одна лошадь, не закричал в бреду тяжко раненный человек, но уже спешил, спотыкаясь о колдобины, перебежчик-гайдук.
12
Двадцать возов с одной стороны, двадцать возов — с другой. За ненадежным укрытием конница, остатки пехоты.
Казаки встретили табор у Княжьих Байраков.
Конница Кривоноса выметнулась из-за холма и пошла в атаку.
— К бою! — закричал Стефан Потоцкий, выхватывая из ножен саблю, но люди сами знали, что им делать.
Грянул залп. Заржали раненые лошади, закричали раненые люди, но казаки прорвались к табору. Их длинные пики доставали через возы.
— Господи, помоги! — молился капеллан, вставши на возу во весь рост, поднял над головой сверкающий золотом в лучах взошедшего солнца обыкновенный медный крест.
Казак, проскакивая мимо, выпалил в капеллана сразу из двух пистолетов.
Крест закачался, и, не ведая сам, зачем он это делает, Стефан Потоцкий выпрыгнул из седла в телегу, подхватил умершего капеллана, но до креста не дотянулся и капеллана не удержал. Разламывая ребра, разрывая вены, в него вошла смерть.
«Я вчера исповедовался — и убит. Зачем я исповедовался?» — подумал Стефан, укладываясь в телегу, потому что война и сама жизнь для него кончились, нужно было наконец-то отдохнуть…
А кругом неслась пронзительно воющая карусель. Это ударила лавина татар. Табор распался на две части, и войны уже не было. Шел грабеж. Татары хватали пленников, тащили скарб.
Хмельницкий казакам участвовать в грабеже не позволил.
— Шемберг! Шемберг! — понеслись над войском клики.
Казак мчался перед войском, водрузив на пику усатую голову старого воина. Подскакал к Хмельницкому.
— Принимай, гетман, дар от казаков! Вот он, наш лютый враг, комиссар Войска Запорожского.
Хмельницкий увидал, что это ошибка. Подозвал Ганжу.
— Найди пана Шемберга! Дикого убийства не дозволяй.
Все было кончено.
Татары гнали пленных — первый дар войны. Среди них были и пан Шемберг, и пан Стефан Чарнецкий, и пан Стефан Калиновский.
Потоцкого нашли в беспамятстве. Гетман приказал устроить покойную повозку и спешно везти раненого в Сечь, к великим сечевым знахарям. Не довезли ясновельможного пана. Умер. И стала ему могилой широкая украинская степь.
1
Скрипачи выводили томительные кружева звуков.
— Легче! Легче! Великолепно! — француз порхал вокруг Мишеля, как бабочка, сам тоже в кружевах, томный, но расторопный.
Новая королева — новая жизнь двора. Мазурку сменил изысканный менуэт.
Князь Иеремия вошел в залу бесшумно. Француз сделал вид, что не видит князя, но полет его вокруг Мишеля стал поистине вдохновенным.
— Выше голову! Взгляд открытый! Ясный!.. О, князь! С такими манерами Париж будет у ваших ног. Остается лишь подрасти.
Мишель увидал отца, просиял. Теперь он танцевал только для него, своего кумира.
У князя Иеремии дрогнуло сердце. Он должен немедленно оборвать прекрасную идиллию.
Час тому назад прискакал шляхтич Машкевич с вестями: у Желтых Вод наголову разбит Стефан Потоцкий, в Паволочи восстание. Казаки вырезали шляхту и собирают полк, чтобы идти к Хмельницкому.
Князь Иеремия дал Машкевичу свежих лошадей, пятерых джур и отправил в ставку Потоцкого. Князь был готов выступить в поход и просил коронного гетмана указать, куда идти, чтоб соединиться с главными силами.
Мирная жизнь всегда тяготила Вишневецкого, но предстоящая война, война с народом, не обрадовала.
Он смотрел на танец Мишеля и не находил в себе мужества остановить музыкантов. Словно бы от его слова зависело — быть или не быть Хмельницкому. Князь вспомнил вдруг ребенка-урода, прорицателя, свой вопрос: «Кто у меня украл?» — и твердый короткий ответ: «Сотник». А кто Хмельницкий?
Князь Иеремия повернулся и вышел из залы. Мишель с плачем кинулся к матери. Он подумал, что отец рассердился на какую-то его неловкость. Музыка оборвалась…
Князя ждали возле его кабинета. Кто-то поклонился ему.
— В Котельне горожане захватили замок!
— Коростошев тоже бунтует.
Он обвел всех глазами:
— Хмельницкий — кто он?
— Украинец, — ответили ему.
Князь досадливо дернул плечом:
— Я спрашиваю — кто?
— Казак!
Лицо у князя Иеремии стало белым.
— Сотник! — выпалил пан Заец, посланный княгиней узнать, чем его милость недовольны.
— Ах, он-то и есть сотник! — сказал князь Иеремия растерянно. — Пошлите за мальчиком.
