Кий с князьями и болярами стоял на невысоком холме, радостно осматривал поле боя, густо заваленное убитыми и ранеными вражескими воинами. Вдруг он почувствовал на себе тяжелый, пронзительный взгляд немолодого гунна, шедшего впереди в своем десятке. Тот взгляд обжег его, как огнем.
— Крэк?
Гунны остановились.
— Подведите его сюда! — приказал Кий.
Подвели весь десяток. Впереди действительно стоял Крэк. На потном, забрызганном кровью лице темнели глубокие оспинки, заплетенные в длинные косички жесткие волосы беспорядочно выбивались из-под шершавого войлочного колпака, а сквозь узкие щели набухших век яростно смотрели небольшие черные глазки.
— Крэк! — воскликнул Кий, узнав бывшего знакомца. — Все-таки встретились мы с тобой! Встретились!
Тот метнул короткий быстрый взгляд.
— Ты прикажешь меня убить?
Кий нахмурился, помолчал. Потом сказал:
— Ну, зачем же? Ты пленник, сам выбросил саблю из руки. Мы пленников не убиваем… Иди!
Крэк недоверчиво глянул на полянского князя, тяжело вздохнул и, опустив голову, побрел во главе своего десятка на опушку, к другим пленникам.
* * *
На совете князей было решено не ждать Ернака в Холодной долине, заваленной трупами и теперь не пригодной для битвы, а найти удобное место к югу от нее, на пути, которого не могли бы обойти гунны.
Такая местность нашлась неподалеку. Это была Росавская поляна — ровное, поросшее высоким болиголовом, ковылем и полынью поле, которое с обеих сторон обступали глубокие овраги, дубравы и густой кустарник.
Здесь Кий и поставил свои дружины. Сам с полянами перегородил поле, а Гордомысла и Ходоту послал в засаду, и они заняли окружающие кусты. Воинам приказал: ни ночью, ни днем огней не разжигать, крика не поднимать, ничем себя не проявлять. А лазутчиков предупредил: на глаза гуннам не попадать, зато тайно, криком чайки и лаем лисы, дать знак о приближении врага.
Ночь прошла спокойно.
А с восходом солнца все уже были на ногах: позавтракали сухарями и солониной, запили свежей родниковой водой и заняли свои места. Северяне и древляне притаились в кустах по крутым склонам, а поляне, пересекая Росавскую поляну в узком месте, выстроились в десять рядов, а посередине — в двадцать. Причем два передних ряда были вооружены не пиками, как обычно, а длинными крепкими копьями, с которыми охотники ходят на медведей.
По мнению Кия, такое построение и такое вооружение должно было остановить атаку гуннского клина.
Лично для Ернака он приготовил сюрприз, о котором знали только братья и несколько доверенных людей.
Над Росавской поляной повисла напряженная тишина. Недаром говорят: нет ничего утомительнее ожидания. Все — и князья, и боляре, и ратники, и отроки — с тяжелым волнением и душевной тоской ждали гуннов. И когда они появятся? Через час? К вечеру? А может завтра или даже послезавтра?
Кий объехал все войско, договорился с Гордомыслом и Ходотом, когда им вступать в бой, побеседовал с воинами, напомнив, что от них сейчас зависит жизнь и судьба не только их жен, детей, родителей, но и будущее всех славянских племен, и, спешившись, встал впереди полянского полка, около братьев.
Положил им руки на плечи — обнял.
Как он любил их — и Щека, и Хорева! Не мыслил и не представлял себя без них, без их улыбки, голоса их, без их совета и помощи. Для него они были не только единокровные братья, но и, прежде всего, — товарищи, друзья, единомышленники, соратники, которые поддерживали его всегда и везде — в радости и в горе. Как же сложится их судьба сегодня? Не расстанутся ли они навеки? Одним богам это известно!
Сам встал на возвышении, в самом опасном месте, куда будет направлен главный удар гуннов. И братьев тут поставил… Перед ними — степь, откуда должен был появиться враг, сзади — воины, ратники, отроки, полянский полк. Тысячи глаз смотрят на князя и его братьев. Неужели найдется кто-нибудь, кто испугается, пошатнется, побежит, когда впереди — князь? Когда впереди — его братья?
Медленно, незаметно для глаз, катится вверх, по голубому бездонном небу, золотое колесо Даждьбога. Медленно течет время, наполняя сердце князя неясным, тревожным предчувствием.
Где же Ернак?
Кажется, все приготовлено для пышной встречи? Уж не пустился ли на хитрость и обман старый гуннский лис?
Маются в долгом ожидании и напряжении славянские воины. Печет их солнце, и пот соленый заливает глаза, стекая ручьями из-под тяжелых русых чубов. И Стрибог почему-то не остужает их разгоряченные тела свежим дыханием ветерка, и Перун где-то замешкался и не катит из-за горизонта темные грозовые тучи.
Где же Ернак?
Как это часто бывает, когда долго и напряженно ждешь чего-то; кигиканье чайки и лай лисицы, послышались одновременно из степи, но не сразу и не всеми воспринялись как сигнал, что идет враг, и только когда кигиканье и лай повторились, по войску прокатился глухой ропот:
— Гунны! Гунны!
Все встрепенулись, зашевелились, облегченно вздохнули, будто и вправду ждали желанного гостя.
— Приготовиться! — приказал Кий, и тысячи уст передали его приказ по войску.
Воины становились на свои места, осматривали вооружение и замирали в напряжении.
Но еще добрый час пришлось ждать, пока на горизонте показалась стая воронья и серое облако пыли. И еще больше — пока на Росавскую поляну, не спеша, двинулась гуннская орда.
Она шла медленно. Зная, что где-то поблизости находится многотысячный отряд Черного Вепря, гунны чувствовали себя в полной безопасности. Сам каган, в круглой шапочке с малиновым верхом, разомлевший от жары, ехал во главе войска, коричневыми сонными глазами осматривая широкую ровную поляну.
До него — два полета стрелы, и Кию уже даже видно его дородную фигуру и темное отдутловатое лицо.
Вдруг Ернак остановился — неожиданно для себя он увидел впереди стройные, выстроенные ряды полян.
Резкий окрик — и орда, остановившись, начала быстро готовиться к бою.
Тогда Кий снял с головы шлем и, повесив на копье, поднял вверх. В тот же миг ряды позади расступились и в неширокий проход вошли два отрока. Передний вел княжеского коня, а задний — гуннского, небольшого, лохматого, на котором сидел со связанными ногами и руками Крэк. У гунна на груди болталась на прочной веревке окровавленная голова Черного Вепря.
Кий ловко вскочил в седло, взял в руки повод Крэкова коня и медленно поехал навстречу Ернаку.
Посреди поля остановился и, потрясая копьем, закричал:
— Каган, я полянский князь Кий! Ты слышишь, каган? Вызываю тебя на поединок! Выходи!
В гуннском войске прекратилось движение. Все начали прислушиваться. Многие из гуннов понимали по-славянски, и каждому хотелось узнать, что же ответит каган.
Ернак с ответом не торопился. Он еще не пришел в себя после неожиданной встречи с врагом, которого рассчитывал, как он думал, увидеть лишь через два, а то и три дневных перехода. Он долго узкими глазками всматривался в молодого великана, ноги которого доставали коню до колен, жевал сухими старческими губами и чем-то думал.
— Где-то, мне кажется, я уже видел тебя, юноша, — произнес наконец. — А вот где — не помню…
— Видел, каган… Я тот пленник, которого ты у Родни велел Черному Вепрю заживо сжечь вместе с князем Божедаром!
— А-а… Вот видишь — какой же ты князь? Ты простой воин… Я знаю одного полянского князя — Черного Вепря. И было бы с моей стороны глупо выступать в схватке с каким-то самозванцем. К тому же — втрое моложе меня!.. Если тебе, юноша, так не терпится скрестить с кем-то свое копье, то я вышлю тебе своего богатыря!
Кий улыбнулся и сказал:
— Негоже полянскому князю, каган, становиться на бой с каким-то неведомым гунном. Могу и хочу драться только с равным себе!.. А чтобы ты убедился, что я князь, а не самозванец, то посылаю довольно известного тебе Крэка с подарком от меня! Принимай!.. Крэк расскажет тебе все, что захочешь от него узнать! Расспроси его хорошенько — и, отпустив повод, ударил Крэкова коня копьем по крупу.
Конь с места взял рысью и помчался прямо к гуннскому стану. Там его поймали и подвели к Ернаку.
Кию было хорошо видно, как нахмурился и вздрогнул каган, увидев на груди у Крэка окровавленную голову Черного Вепря. Глаза его расширились от ужаса, а вид посерел. Хапнувши раскрытым ртом воздуха, он пристально посмотрел на мертвое, сморщенное лицо племянника, и хрипло крикнул:
— О, Тенгри-хан! Как это произошло?
Крэк с перепугу был едва жив, но собрался с духом и громко ответил:
— Полянские князья сражались на поединке, и Кий победил. Ернак поднял руки вверх и яростно закричал:
— Проклятье!.. А где мои воины? Где мои лучшие, самые храбрые полки? Отвечай!
Крэк качнулся вперед, желая поклониться, но поклониться не смог: опутанное веревками туловище не гнулось.
