Крэк качнулся вперед, желая поклониться, но поклониться не смог: опутанное веревками туловище не гнулось.
— Твои воины погибли, повелитель вселенной, — пролепетал Крэк. — Но я в этом не виноват… Это все он — Черный Вепрь…
— Погибли! — крикнул еще громче каган. — Все?
— Все, мой повелитель…
— А ты?… Как же ты остался жив, собака? Почему стоишь тут передо мной? Почему не погиб, раб? Так сгинь же, проклятый Тенгри-ханом!
Ернак выхватил саблю. Сверкнуло на солнце сине-стальное лезвие — и круглая Крэкова голова покатилась в корявый, притоптанный конскими копытами бурьян.
Кий не стал ждать, пока разъяренный каган пошлет в погоню за ним сотню всадников, а потянул повод своего коня и быстро поскакал к своим.
Едва успел он спешиться и отдать отроку коня, как гунны пошли в атаку. Застонала земля, и воздух сотрясся, зашевелился от страшного крика. С диким ревом, визгом, улюлюканьем мчалась на полян тысяча оголтелых ордынцев — и что самое удивительное — не привычным клином, а сплошной массой. Видно, Ернак, помня, какую хитрую неожиданность с частоколом преподнес ему Кий, пустился сегодня тоже на хитрость. Но какую? На что он рассчитывает? Найти слабое место в обороне полян?
Расшатать ее, прорвать, а затем бросить в прорыв свежие силы?
Такое начало битвы удивило Кия, но не смутило.
— Крепко стоять на месте! Ни шагу назад! — приказал он, и его приказ мгновенно был передан по рядам.
Все приготовились грудью встретить нападающих.
Однако гунны не ударили лавой на лаву, а, почти добежав до полян, разделились пополам, и оба крыла, взяв соответственно справа и слева, вскольз промчались перед полянским строем, осыпая его стрелами. А в образовавшийся таким неожиданным маневром пробел из глубины поля вдруг хлынули свежие силы, на этот раз образуя гуннский клин.
«Вот теперь начинается, — подумал Кий. — Хитрый Ернак: сначала напугал, а потом ударил… Да и мы не лыком шиты! Интересно, что ты запоешь, каган, когда в дело вступят северяне и древляне?»
И он снова передал по рядам — в одну сторону и в другую — приказ:
— Князьям — начинать! Пусть ударят по бокам и с тыла!.. Поляне — стоять насмерть!
Гуннский клин стремительно приближался. Сначала поляне встретили его тучей стрел, затем — забросали копьями с близкого расстояния. Клин сразу значительно «надщербился», десятки всадников — с лошадьми или без них — со всего размаху шлепнулись на землю.
Но это не остановило гуннов.
И тогда в бой вступили ратники с копьями. В последний момент, когда уже послышалось тяжелое дыхание гуннских коней, они вдруг подняли навстречу нападающим острые, как мечи, железные наконечники, насаженные на длинные крепкие древки, и с хрустом разодрали грудь и животы коням и всадникам. За какую-то короткую минуту образовался высокий завал из раненых лошадей и мертвых людей. Но гунны на это не обращали внимания — напирали все сильнее и сильнее, пытаясь вогнать острие клина как можно глубже в полянские ряды.
Кий вместе с братьями и младшей дружиной оказался в самой гуще боя. Отроки сражались упорно. Недаром он так настойчиво обучал их военному ремеслу. Теперь это пригодилось. Ребята под первым натиском гуннов подались чуть назад, но строя не разомкнули и врага в тыл себе не пропустили. Умело защищаясь щитами, они кололи нападающих копьями, рубили боевыми топорами, железными булавами разбивали лошадям головы, а мечами вспарывали животы, и те, падая, придавливали своим весом всадников.
— Бейте их, братья, бейте! — гремел голос князя Кия. — Ни шагу назад! Рубите псов бешеных! Победа близко!
Он наносил молниеносные удары тяжелым боевым топором и прокладывал дорогу своим товарищам. Ненависть, которой наполнилось его сердце еще на поле боя под Родней, и радость, что забурлила в груди, когда узнал о спасении Цветанки, удваивали его силы. Он забыл об опасности. Шел напролом, кроша и сокрушая все на своем пути, и вел за собой своих воинов.
Как буйный предгрозовой вихрь, как черный степной смерч, так забурлила, заклокотала, занеистовствовала кровавая битва на широкой Росавской поляне. И с одной стороны, и с другой падали убитые и раненые. Поляне не отступали ни на шаг. Непрерывно вырывались из их разгоряченных глоток боевые кличи, горели яростью и победой глаза, а крепкие руки ни на секунду не прекращали поражать врагов. Передним рядам, принявших на себя главную тяжесть боя, всеми силами помогали задние — замещали погибших, выносили раненых, засыпали стрелами через головы передних бойцов гуннских всадников.
Гуннам так и не удалось прорвать плотные глубокие ряды полян. А ведь они всегда всю надежду в бою возлагали на первый удар. Не получалось — бежали. Так и теперь. Потеряв несколько сотен лучших воинов, а главное, потеряв надежду на скорую победу, они уже дрались без запала и часто поглядывали назад — не будет ли приказ об отступлении?
Внезапный перелом наступил тогда, когда, перекрывая шум боя, над полем битвы раздался чей резкий гортанный зов:
— Хе-хек!
Он заставил гуннов, которые все еще яростно сражались с полянами, отхлынуть назад, повернуть лошадей и пуститься наутек.
Кий понял: что в крылья и в тыл Ернаку ударили князья Гордомысл и Ходот. Итак, теперь — в наступление! Добить ненавистного врага!
— Вперед, поляне! Вперед!
Ломая строй, поляне быстро помчались вдогонку за конниками, которые в облаке пыли сбились в кучу и напрасно старались, как можно скорее вырваться из тесного клубка на широкий степной простор. Пешие преследователи догоняли их, подсекали коням сухожилия ног, а потом без сожаления убивали ошалелых всадников, которые упали на землю.
Медленно бой продолжал разгораться. Теперь уже оборонялись гунны и оборонялись отчаянно, отчаянно пробиваясь из окружения. Как рой вокруг матки, так сбились они вокруг кагана, всеми силами защищая его от славянского копья или случайной стрелы.
Кию подвели коня. Он быстро вскочил в седло — окинул взглядом бурлящую битву. Слева — рубились воины из-за Десны и Сейма, справа — из-за Припяти и Здвиж. Они зажали гуннов в медвежьи объятия так, что у них трещали кости. Воины упорно шли друг другу навстречу.
Сзади гуннов подпирали мечами поляне.
— Славно! Славно! — прошептал довольно князь Кий. Вдруг в глубине вздыбленной, завихренной гуннской орды он увидел малиновый верх собольи шапки. Каган Ернак! Так вот где ты, степной разбойник! Вот как зажали тебя объединенные силы славянских племен! Теперь не уйдешь! А если и убежишь, то не захочешь возвращаться сюда! Теперь отольются тебе слезы уличского князя Добромира и его соплеменников! Воздастся сторицей кровь княжича Радогаста и всех полян, которые полегли от гуннских стрел и сабель!
— Друзья! — крикнул Кий, показывая мечом в середину орды. — Достаньте-ка мне того старого пса Ернака! Поднимите его на копья! Пусть все видят, что пришел ему конец!
Ободренные этими словами, воины снова бросились вперед, прокладывая себе мечами дорогу сквозь страшную давку. Через головы всадников юркнул рой стрел в направлении, показанном Кием, — а может, которая и попадет в кагана.
Но достичь цели не сумела ни одна стрела, не успел пробиться к ней ни один полянский меч. Отчаянная конная атака на стык северян и древлян увенчалась наконец для гуннов успехом. Орда хлынула в пролом, как вода в лоток, — в степь, подальше от поля битвы, от гибели или плена.
Когда кольцо вокруг тех, которые не успели убежать, снова сомкнулось, Ернака уже в нем не было — его там и след простыл. Окруженные же недобитки Ернаковых воинов сдаваться не хотели и устроили яростное сопротивление. Но длилось оно недолго. Засыпанные со всех сторон стрелами, гунны падали вниз, как спелые груши в бурю, и умирали в окровавленном бурьяне, растоптаные копытами своих же лошадей.
В конце концов битва угасла, зачахла, сама собой прекратилась. Над страшным, хмурым полем брани, над всей Росавской поляной, начала медленно западать какая-то необычная, торжественная тишина. Даже стоны раненых воинов и мучительное ржание раненых лошадей после всего этого крика, гамма, лязга, клекота, бушевавших здесь несколько минут назад, не могли ее уже существенно нарушить.
На середину поля медленно сходились, стекались уставшие, но радостные победители. Полотняными рукавами рубашек вытирали потные лица, а травой — окровавленные мечи и с каким-то изумлением, удивлением и страхом смотрели на темные груды вражеских тел, на убитых лошадей и разбитое оружие. Неужели это они совершили такое чудо?
Над ними в чистом голубом небе спокойно, величаво катилась золотое колесо Даждьбога.
Когда все собрались, Кий, не слезая с коня, протянул к солнцу руки и, не стесняясь радостных слез, выступивших на его лице, громко, на всю Росавскую поляну, воскликнул:
