«Пьомби», потому что крыша здания вместо привычной черепицы была покрыта свинцовыми пластинами [10] площадью примерно в три квадратных фута и толщиной от четырех до пяти дюймов. Камеры заключенных располагались таким образом, что войти и выйти можно было только через кабинет государственных инквизиторов. По этой причине Джакомо сразу исключил возможность побега через дворец.
Ключи от камер хранились у тюремного секретаря, и каждое утро он передавал их надзирателю. Всего камер было семь: три обращены на юг, четыре — на восток. Водосточный желоб, проходивший под крышей над первыми тремя, выходил во внутренний двор, а с другой стороны он располагался перпендикулярно к каналу.
Джакомо огляделся: привычную обстановку составляли кровать, нужник, кресло, которое он сумел выпросить у тюремщиков, и его любимые книги, лежащие стопками на полу, — именно они помогли сохранить рассудок во время заключения. Был тут и еще один предмет — железный прут, который Казанова добыл, проявив необычайную смелость и ловкость.
Все началось с того, что по прошествии нескольких месяцев заключения надзиратели разрешили Джакомо совершать получасовую прогулку по просторному чердаку, куда выходили двери камер. Во время этих ежедневных променадов он стал присматривать среди разбросанного хлама предметы, которые могли бы оказаться полезны для подготовки побега. Поначалу его внимание привлек сундук с бумагой и гусиными перьями для письма, но затем он обнаружил кусок до блеска отполированного черного мрамора, незаметно унес его с собой, а по возвращении спрятал в камере под сложенной одеждой.
Дни шли за днями, прогулки по чердаку продолжались, и как-то раз Джакомо заметил старый железный засов, брошенный рядом с обшарпанной мебелью. Он поднял его и спрятал под полой камзола, который за эти месяцы изрядно поизносился.
Вернувшись в камеру, Казанова взял припасенный ранее кусок мрамора и начал точить о него железный прут из засова. За несколько недель ему удалось сделать кончик достаточно острым, наподобие наконечника пики, и получить инструмент, необходимый для осуществления созревшего плана.
Понадобилось немало дней, пока Джакомо сумел проделать в полу дыру такого размера, чтобы в нее мог пролезть человек. От надзирателей результат его трудов скрывало кресло, поставленное поверх отверстия. Стружку и щепки, которые образовывались во время работы, Казанова измельчал в пыль и потихоньку избавлялся от них, скидывая за старую мебель или стопки бумаг во время прогулок по чердаку.
Однако, к сожалению, во время очередного осмотра надзиратели заметили дыру в полу и перевели Джакомо в другую камеру. Поскольку подозрения о том, что он намерен сбежать, теперь получили подтверждение, контроль за ним многократно усилили. Слава богу, Лоренцо — приставленный к нему тюремщик — не нашел заточенный прут. Не обнаружил его и секретарь государственных инквизиторов Доменико Кавалли, который прибыл лично удостовериться, что Казанова не припрятал чего-нибудь опасного, но лишь потратил время зря.
Увы, теперь камеру Джакомо осматривали каждый день, и проделать новую дыру было совершенно невозможно. Впрочем, у него уже был наготове другой план. Оставалась лишь одна проблема: осуществить его в одиночку не представлялось возможным. Казанове нужен был сообщник — такой человек, которого никто не подозревает в намерении убежать и которому можно передать заточенный прут. Тогда сообщнику оставалось бы лишь незаметно пробить потолок своей камеры среди ночи. Оттуда он попал бы в пространство между потолком и крышей, чтобы проползти до камеры Джакомо и проделать дыру к нему. Казанове осталось бы лишь вылезти через это отверстие, чтобы вместе с сообщником пробить крышу дворца, сдвинуть свинцовую панель, вылезти наружу и убежать.
Подходящий заключенный в Пьомби имелся, и Джакомо установил с ним переписку, пряча сообщения в корешках книг: его звали Марино Бальби, и он был монахом из Братства клириков Сомаски. Способ, который они использовали для обмена информацией, был самым простым, какой только можно придумать: один из двоих просил у дежурного надзирателя принести ему почитать книгу, имеющуюся у второго, и прятал записку в корешок фолианта, будто в конверт.
Получится ли таким же образом, при помощи книги, передать и заточенный прут от засова? Возможность побега зависела именно от этого. Конечно, план Джакомо казался совершенно отчаянным, надежды на успех практически не было, но что ему оставалось, кроме как бросить вызов опасности? Еще месяц в заключении, и он точно лишится рассудка, а значит, в любом случае умрет. Стоило хотя бы попытаться сделать это красиво. Если даже его убьют во время побега, о нем снова заговорят, и, возможно, какая-нибудь добрая душа расскажет о его участи Франческе, где бы та ни находилась.
Разве это не достойная смерть? Уж точно лучше, чем гнить в тюрьме, как червяк, измученный ожиданием и неутолимым желанием выйти на свободу, чтобы вновь увидеть свою любимую.
Маргарет фон Штайнберг долго ждала этого момента. Она обратила на Франческу теплый, полный сочувствия взгляд и сделала вид, что ужасно опечалена тем, в каком состоянии та пребывает.
— Мадонна, что вас тревожит? — спросила ее девушка.
Графиня не отвечала.
— Прошу вас, говорите. Друг Джакомо Казановы — мой друг. Причем единственный, что у меня остался.
— Вы настоящий ангел, моя дорогая, — графиня фон Штайнберг продолжала представление, — и оттого мне еще тяжелее исполнить свой долг.
Нехорошее предчувствие наполнило душу Франчески. Беспокойство подкралось внезапно, словно отделившись от кроваво-алого пламени светильника, что отбрасывал тени на темные, покрытые плесенью стены.
— Говорите, — твердо повторила юная затворница. Она уже поняла, что этот неожиданный визит принес с собой беду.
Графиня сделала вид, что наконец набралась смелости.
— Меня зовут Гретхен Фасснауэр, — солгала она. — С болью в сердце я должна передать вам волю Джакомо Казановы. Думаю, не стоит сейчас рассказывать вам, как мы с ним познакомилась, знайте только, что, когда я говорила с ним, он постоянно упоминал о вас. Во имя крепкой дружбы, что нас связывает, я согласилась выполнить самое тяжелое поручение, какое только можно представить…
Маргарет заметила, что при этих словах Франческа залилась слезами. Ее рыдания были беззвучными, но такими жалобными, что в душе графини впервые шевельнулась легкая неуверенность. Впрочем, она тут же взяла себя в руки и продолжила:
— В настоящий момент Джакомо Казанова уже мертв, его приговорили к смертной казни за убийство Альвизе Дзагури. Перед тем как пойти на виселицу, он попросил меня передать, что всегда будет любить вас и единственное, что гложет его душу, — это невозможность снова встретиться с вами на этой земле…
Маргарет коварно замолчала, зная, что сейчас ее слова пронзают исхудавшую, измученную Франческу, будто тысяча острых ножей.
Девушка согнулась пополам, словно от удара в живот.
