Грязные спутанные волосы упали ей на лицо, словно огненно-рыжая паутина. Бледная кожа цвета слегка пожелтевшего алебастра, казалось, вот-вот растает от огонька лампы. Франческа молча сжалась в комок на полу, снова прячась в темноту, из которой она на секунду понадеялась выбраться.
— Мадонна, вам пора идти, — в дверь заглянула монахиня.
— Мне очень жаль, моя дорогая, — цинично добавила графиня Маргарет фон Штайнберг.
Она взяла в руки лампу и вышла, а монахиня закрыла дверь кельи на ключ.
Франческа осталась лежать на полу. Ее глаза были полны слез. Сердце будто сжали железными тисками.
— Джакомо, — еле слышно прошептала она.
Франческа хваталась за имя возлюбленного, хотя и знала, что последняя надежда разлетелась вдребезги.
— Джакомо! Джакомо! Джакомо! — повторяла она все громче, пока не перешла на крик — крик против мира, который бросил ее гнить в заточении, как последнюю уличную девку; против людей, что своими интригами сломали ей жизнь, убив их чистое, искреннее, настоящее чувство; против Венеции, приговорившей к смерти любовь всей ее жизни.
Крики Франчески эхом отдавались от стен тесной кельи и не смолкали всю ночь, но никто их не слышал. Ее оставили одну, пока она не лишилась сил и не умолкла, вернувшись к бессловесному жалкому существованию в полной темноте.
Франческа сдалась. И теперь уже навсегда.
Прошло больше года, и он вернулся домой, решив, что теперь-то наконец в безопасности. Конечно, в торговой деятельности он потерпел огромные убытки, но хотя бы удалось избежать виселицы, а это уже огромный подарок судьбы. Казанову отправили в Пьомби, однако, судя по тому, какие обвинения ему предъявили, никто так и не узнал о том, что произошло на самом деле.
Гастоне Скьявон открыл дверь своего палаццо. Он уволил слуг в тот же день, когда покинул Венецию, а потому никто не поддерживал порядок в его отсутствие. Внутренний дворик пришел в самое плачевное состояние, растения стояли голыми, а то и засохшими в горшках. Мрамор покрылся ледяной коркой: осень выдалась морозная, больше похожая на зиму.
Скьявон поднялся по лестнице, ведущей в бельэтаж. Слабый огонек масляной лампы в его руке слегка подрагивал. Дойдя до верхней ступеньки, он открыл ключом еще одну запертую дверь и оказался в гостиной. Мебель, накрытая льняными чехлами, напоминала царство призраков. Однако прямо перед ним был большой камин, и какая-то добрая душа оставила в очаге дрова, которые только и ждали огня.
Скьявон потрогал деревяшки: как ни странно, они ничуть не отсырели. Он вытащил щепку для растопки, поджег ее от огонька лампы и бросил на дрова. Совсем скоро в камине заплясало оранжевое пламя.
Едва разгоревшийся огонь осветил комнату, Гастоне с изумлением увидел, что в одном из кресел сидит человек. От ужаса он подпрыгнул.
Как будто только сейчас заметив, какое впечатление произвело на хозяина его присутствие, незнакомец поднял голову, стянул потертую, не раз штопанную треуголку и прижал ее к груди, словно в знак благодарности.
При свете камина Гастоне Скьявон разглядел голубые, необычайно светлые и холодные глаза, в которых прочел свой приговор еще до того, как таинственный мужчина произнес хоть слово. Незнакомец поднялся, вытянувшись во весь свой немалый рост. У него были пепельно-русые волосы, такие светлые, что казались серебряными. Губы изогнулись в дьявольской ухмылке, не предвещавшей ничего хорошего.
— Кто вы? — дрожащим голосом спросил Скьявон.
— А вы как думаете? — отозвался непрошеный гость.
— Вор или разбойник.
— И думаете, в таком случае я стал бы вас дожидаться?
На этот вопрос Скьявону нечего было ответить. Незнакомец покачал головой и положил треуголку на стул.
— Даже не представляете, как давно я вас разыскиваю, — заметил он. Говорил мужчина неохотно, словно каждое слово давалось ему с трудом.
По спине Гастоне пробежал холодок. Страх усилился, когда таинственный визитер вытащил из ножен шпагу и помахал ею у него перед носом. Скьявон почувствовал, как острый наконечник упирается ему в кадык. В глазах незнакомца зажегся нехороший огонек. Может, это было лишь отражение пламени камина, а может — удовольствие от того, что добыча наконец-то оказалась у него в руках, но без слов и объяснений Гастоне отлично понял, что странный тип будет только рад причинить ему боль: весь его вид напоминал злодея из второсортного романа. Не то чтобы купец был заядлым любителем книг, но хорошо помнил, как однажды с удовольствием прочитал историю о любовных утехах какой-то девицы, имя которой уже вылетело у него из головы… Фанни… Фанни что-то там [11]. Ачеловек, стоявший сейчас перед ним, казался настоящим воплощением озлобленности и жестокости, начиная с его отвратительных зубов и зловонного дыхания, которое наполнило комнату, едва он открыл рот.
— Что вы собираетесь делать? — слабым голосом пробормотал Скьявон.
Кончик шпаги по-прежнему упирался ему в горло, и от страха хозяин дома едва мог говорить. Губы незнакомца изогнулись в жестокой ухмылке.
— Мое имя Якопо Дзаго, — сказал он. — Я капитан районной гвардии и помощник государственного инквизитора Венецианской республики Пьетро Гардзони.
Скьявон сглотнул. Ему показалось, что рот наполнился песком, к горлу подступила тошнота.
— Вы арестованы, — заявил Дзаго. — Можете пройти со мной добровольно, или же я пушу в дело шпагу. Что выбираете?
При этих словах он пару раз взмахнул клинком, словно рисуя воображаемый крест. Свист, с которым шпага прорезала воздух, прозвучал для Гастоне погребальным маршем. Впрочем, он готов был сдаться и без столь эффектных аргументов. Скьявон поднял руки:
— Я не намерен оказывать сопротивление. Разрешите мне только задать вам два вопроса. Первый — как вы сюда попали, а второй — в чем меня обвиняют.
Дзаго кивнул, как будто ждал этих слов.
— Совершенно справедливое замечание. Да, пожалуйста, — он подошел к окну и распахнул ставни. — Кто-то оставил окно открытым, и залезть в дом оказалось совсем несложно. Что же касается моих полномочий и причин вашего ареста, все есть в этих бумагах, — Дзаго вытащил из кармана камзола связку листов и швырнул их на стол.
Скьявон взял документы и сразу заметил печать государственных инквизиторов. Сломав сургуч, он развернул бумаги и углубился в чтение. Когда Гастоне дошел до конца текста, ему стало ясно, что надежды на спасение нет. Дзаго в очередной раз злобно усмехнулся.
— Как видите, я должен доставить вас во Дворец дожей, чтобы государственный инквизитор смог вас допросить. Вы дадите показания касательно преступления, совершенного у вас на глазах, информацию о котором вы скрывали от властей Венецианской республики на протяжении всего этого времени.
Скьявон вытащил из кармана батистовый носовой платок и прижал его к лицу. Тот был пропитан одеколоном, и
