— Да, тетушка… — вдруг произнес Самойлов, уже не улыбаясь и странно глядя ей в глаза… — Бывает так на свете с иным несчастным. И спасибо, если мать такого несчастного уже на том свете и не может страдать за сына…
При этом Самойлов встал и раскланялся… Выходя, он думал про себя то же, что думал и говорил теперь весь Петербург. А в столице все хотя возмущались поведением Феникса, но от самой царицы и до маленького чиновника или мелкого дворянина, от генерал-прокурора Вяземского и до последнего бунтаря — все в один голос вторили: «Поделом вору и мука!»
Графиня, понявшая, конечно, намек Самойлова, произнесла почти ему вслед раздражительно и озлобленно:
— Да, Эмилия Яковлевна, отплатил мне твой сынок. Поквитался за тебя лихо.
Между тем главный виновник ужасного деяния, как думали все, то есть Алексей, не бывал нигде и собирался во Францию. И он, конечно, не мог знать того, что уже знал весь город.
Однажды, когда он зашел по своему делу в канцелярию военной коллегии — ему почудилось, что на него все смотрят как-то особенно. В числе публики был один старик капитан с маленьким сынишкой. Алексею пришлось, поджидая, сесть около них, и когда один из военных чиновников прошел мимо, то поздоровался с капитаном и искоса взглянул на Алексея.
— Вы осторожнее, капитан, — сказал он вдруг, странно ухмыляясь… — Насчет то есть парнишки своего. Одного не оставляйте. У нас слышали, что завелось в Питере. Детей крадут у родит елей, и выкупа требуют.
Капитан не понял намека, не слыхав ничего о том, что знали все в городе. В столице ходила уже молва, что ребенок графа Зарубовского пострадал ради тайного соглашения графа Феникса с полурусским мушкетером французской королевы.
— Хорош у Марии Антуанетты конвой! — сказал кто-то. — Из каких молодцов состоит! Детокрады!..
Однажды вечером явился на квартиру Алексея дворецкий Макар Ильич и радостно передал ему приглашение быть наутро у Софьи Осиповны ради объяснения по делу.
— Что такое? Зачем? — удивился Алексей.
— Должно быть, из-за нашего графчика… Вы, родной мой, славно ее приперли к стенке. Поделом. Хорошо надумано… Грех за грех — да что ж делать. И она с вами не греши…
И Макар Ильич невольно изумился смущению и недоумению, написанному на лице Алексея.
— Да нешто вы не знаете ничего о графчике, что уворовал у нас тальянец. А как же все болтают, что вы его подкупили и теперь калым с графини требуете, чтоб отдать графчика обратно.
— Говори! Говори! Все рассказывай! Все! — вдруг закричал Алексей, хватаясь за дворецкого, чтобы удержаться на ногах. Он опустился на стул и, догадываясь уже вперед о том, что услышит, вымолвил:
— Осрамили, опозорили…
Макар Ильич повторил все то же, несколько подробнее…
Алексей, взволнованный, бросился к столу и, схватив перо и бумагу, написал дрожащей рукой несколько строк. Он писал Софье Осиповне следующее:
«Клянусь вам памятью моей матери, что я тут ни при чем, ничего не знал. Завтра я сам силой заставлю Калиостро возвратить вашего ребенка. Я сам привезу его к вам. Иначе я вызову на поединок этого негодяя, самовольно позорящего меня. Это вам обещает вами загубленный, но все-таки не потерявший честь — Алексей Норич».
Затем, отпустив дворецкого, Алексей передал все невесте и сестре. Девушки пришли в страшное волнение. Эли даже заплакала.
— Это все она — эта ужасная женщина! — воскликнул Алексей. — Она это надумала. Теперь я все понимаю. Ее намеки, ее обещания, ее слова, что в случае моего отказа действовать заодно с ними они сами получат с Софьи Осиповны целое состояние. Все понимаю теперь.
— Так вот зачем она подружилась с графиней Зарубовской? — воскликнула Лиза. — Господи, какой ужас! Какой грех!
— Но ведь этот дворецкий тебе сказал, — заметила Эли, — что граф Калиостро явился и взялся ребенка лечить потому, что он заболел. Ведь он мог и не болеть. Ведь это случайность, которую графиня Ламот и Калиостро не могли предвидеть…
— Правда, — заметила Лиза, — вот мы опять на них клевещем. Она, напротив, рекомендовала Софье Осиповне отличную няню, свою Розу, для маленького…
— О! Все понял! — вдруг закричал Алексей при этом имени и вскрикнул таким отчаянным голосом, что обе девушки вздрогнули.
— Господь с тобой, — испуганно вымолвила Эли.
Алексей ни словом не проговорился девушкам насчет своего подозрения, но повторил несколько раз:
— Я этого так не оставлю!
— Теперь ночь. Поздно… — сказала Лиза.
— Завтра рано… Мы посчитаемся. И вот какой женщине я обязан почти всем благодаря ее общественному положению и близости к королеве! Но как может королева приближать к себе подобных женщин?!
Всю ночь волновался Алексей и не мог глаз сомкнуть. Рано утром он был уже готов выходить и прощался с девушками, когда у подъезда их появился экипаж и в дом вошла графиня Ламот.
Лицо Иоанны удивило Эли своим необычным выражением. Даже Лиза заметила, что графиня как-то преобразилась и смотрит не то торжественно, не то чересчур тревожно. Один Алексей ничего не замечал, так как при виде этой женщины злоба забушевала в нем и румянец выступил на лице от волнения.
— Уйдите отсюда! Сестра, Эли… Уйдите. Оставьте нас с графиней! — вымолвил он глухо.
Девушки вышли, робко озираясь на Алексея, так как он тоже будто преобразился, подобно графине Ламот, и взгляд его горел.
— Ну-с, графиня. Мне надо с вами объясниться, — выговорил Алексей сухо, когда они остались наедине. — Вы кстати пожаловали. Я сейчас собирался к вам. Прошу садиться.
— Я тоже, Норич, явилась объясниться, или, лучше сказать, привезти вам хорошую весть…
— Хорошую?.. — выговорил Алексей, тоже садясь и таким голосом, что лицо красавицы чуть-чуть подернулось, а умные и красивые синие глаза сверкнули ярко из-под черных бровей.
— Графиня Софья Осиповна на все согласна… Вы получили от нее приглашение быть сегодня. Я предупреждаю вас, что она желает с вами свидеться, чтобы согласиться на все то, что было всегда вашей дорогой мечтой.
— Очень верю. Еще бы не согласиться. На ее месте всякая женщина, кроме разве одной графини Ламот, согласится на все, на позор, на ограбление, лишь бы ей возвратили то, что для матери всего дороже. Скажите, как могли вы… Как посмели вы! Да, как вы посмели счесть меня способным приобрести все, что у меня отнято графиней и дедом, таким путем! Путем подлого насилия, почти целым рядом преступлений… Отравление, вымогательство, угрозы, терзание сердца матери…
Алексей задохнулся и поневоле смолк…
— Вы уже знаете все, что я хотела вам рассказать. Тем лучше, — холодно выговорила Иоанна. — Но дело не в рассуждениях; теперь и нечего изощряться в чтении морали. Как намерены вы теперь действовать и что требовать от графини Зарубовской? Конечно, имя, от вас отнятое… Но затем, какую сумму?
— Вы с ума сошли!.. — крикнул Алексей.
— Нет, не я, очевидно… Но прошу вас успокоиться волей или неволей и отвечать мне на мои вопросы… Что вы потребуете?..
— Я потребую прежде всего… и не у графини Зарубовской, а у графини Ламот и ее приятеля, ей вполне подчиненного, чтобы они немедленно, сейчас отдали мне ребенка. Слышите. Через час или два я должен свезти ребенка к матери.
— Положим… Мы вам его отдадим живьем, и вы его свезете к матери… Потом, скажите, что будет. Ну-с? — иронически рассмеялась Иоанна.
— Потом… После этого, если Софья Осиповна захочет, раскаявшись, возвратит мне отнятое…
— Она не дура… Она из тех женщин, которые пользуются глупостью других. Раз ребенок будет у нее — она попросит вас вежливо и даже, вероятнее, невежливо удалиться из дома.
— Тем хуже для нее и, разумеется, для меня. Но зато я выеду из России, как приехал, — честным человеком. Итак, извольте сейчас ехать к Калиостро и убедите его, что другого исхода нет. Если он откажется загладить проступок, сделанный моим именем, то я явлюсь сам требовать ребенка. Если он и мне лично откажет и будет сочинять всякие басни, то я его убью.
— Вы кончили?.. — тихо и нетерпеливо спросила графиня.
— Кончил.
— Слава Богу. Теперь слушайте меня. Все, что вы говорили, — вздор! Все, что вы желаете, и притом воображаете еще, что можете у нас требовать, только глупо и глупо. Но главное не в этом, а главное в самообольщении, в самообмане. Вы должны делать, что я вам прикажу, а не мы будем вам повиноваться. Вы у меня в руках, а не я в ваших. И вот поэтому я вам приказываю теперь собираться и выезжать из Петербурга господином Норичем и без состояния. Коль скоро вы не желаете его получить и делиться с нами, а желаете наделать ряд глупостей, то уезжайте, а мы уже сами с графом Калиостро получим что-нибудь.
— Сами! Одни! Но моим именем, конечно! — презрительно усмехнулся Алексей.
