— Это ты Коля? Давно же ты к нам не захаживал…
— Зато теперь, судя по всему, буду у вас частым гостем, — громко ответил, улыбаясь Николай.
И тут же чутким своим ухом уловим лёгкий шорох, который раздался из соседней горенки. Повернувшись к Саше, быстро спросил:
— Михаил там?
Мать Шищенко выронила иглу, и громко вздохнула. А Саша обратился к ней:
— Ну что ты, мама, волнуешься. Ведь знаешь, какой Коля товарищ надёжный. Ему всё можно доверять.
— Знаю, знаю, — быстро произнесла мать. — Ну и пускай… Все же лучше бы про Мишу вообще никто до возвращения наших не узнают.
— Узнают, мама, — заверил её Саша, — и так узнают, окаянные, что взвоют!
Затем Коля и Саша прошли в соседнюю горенку, которая оказалась ещё меньше, чем первая. И как раз из этого помещения услышал Коля некий шорох. Но на первый взгляд, никого там не было.
— Миша, — негромко позвал Александр.
Но никакого ответа не последовало.
Тогда Саша пригнулся к полу, и ещё раз позвал:
— Ну ведь это я. И к нам пришёл человек, которому мы можем полностью доверять…
Только после этого крышка на полу немного приподнялась. Из-под пола дыхнуло прохладой недавно раскопанной земли, и оттуда же глянули два насторожённых взгляда.
Наконец, крышка полностью откинулась, и из подвала выбрался Михаил Шищенко; всё такой же насторожённый и недоверчивый. Несмотря на значимость этого момента, Коля почувствовал некоторую комичность всей ситуации, и улыбнулся.
Михаил протянул Коле руку, а Саша, тем временем, закрыл крышку в полу.
— Сумской? — спросил Михаил весьма сухим, официальным тоном.
— Он самый! — широко улыбаясь, теперь уже от надежды, что ему прямо сейчас поступит важное задание от человека, так буквально выбравшегося из подполья.
А Михаил примостился за рабочим столом своего младшего брата, и вполоборота, глядя на Николая, проговорил по-прежнему сухим и очень тихим голосом:
— Приходится быть осторожным. Тут, понимаешь ли, сказывается то, что формирование подполья проводилось через чур поспешно. В результате, в число, так называемых «подпольщиков» попали и предатели. Сколько мне известно, их стараньями уже разоблачены и расстреляны, или взяты под стражу многие действительно ответственные товарищи. Сижу здесь, а у самого нервы напряжены, как струны у гитары. Недавно полицаи заходили с обыском. Тогда ещё не было у нас этой ямы, так пришлось мне в шкаф забиться. Потом уже подумал: в шкаф то они точно заглянут. Они ж на вещи жадные. Но нет — не заглянули. Мне и самому всё это унизительно. Но что поделать?
— Бороться, конечно, — без запинки произнёс Сумской, и тут же поинтересовался. — Что же, вы так и будете в этой яме всю оккупацию сидеть?
— Есть у нас один человек хороший. Должен мне документы оформить, тогда смогу и на улицу выходить, — всё тем же напряжённым шёпотом произнёс Михаил Шищенко.
И тогда Коля Сумской сказал:
— Всё это, конечно, очень хорошо. Но я вот прямо сейчас жажду — понимаете? — Жажду! — начать борьбу. И вы не говорите мне, что сейчас ещё ничего не готово и не известно, и не известно, когда будет готово. Я так просто без дела сидеть не намерен. Так что, давайте-ка, мне какое-нибудь задание. А если не дадите, так я самостоятельно начну борьбу с оккупантами.
Так говорил Коля, и не прав был бы тот, кто бы подумал, что речь его была чрезмерно напыщенной. Ведь в том то и дело, что каждое произносимое слово, шло из самого Колиного сердца, и он готов был тут же исполнить то, о чём говорил.
И, глядя на эту юношескую, а, может, и просто мальчишескую искреннюю горячность, Михаил на мгновенье улыбнулся, простой, открытой улыбкой. А затем вновь заговорил негромким, официальным тоном:
— Есть у меня приёмник.
— Приёмник. Вот здорово! — от восторга Коля пожал руку Михаила. — Вы знаете, у нас, у кого приёмники были — все изъяли; с этим враги так же строги, как с оружием были. Не сдал оружие — расстрел; не сдал приёмник — расстрел. А уж как искали у нас приёмник — всё в доме перерыли… Ну а вы где его прятали?
— Где прятали, там его уже нет, — уклончиво ответил Михаил. — Но оказалось, что этот приёмник, который оставляли специально для использования в условиях подполья — нерабочий. Что это — халатность? Не думаю. Думаю — это умышленный акт. То есть, кто-то из наших иуд-предателей был ответственен как раз за оставление этого пресловутого приёмника, и намерено вывел его из строя.
— Вот дела. Но ведь его можно починить, правда? — спросил Коля.
На это ответил Саша Шищенко:
— Я в этом приёмнике посмотрел. И, в общем, несколько деталей надо заменить, а нескольких — просто не хватает.
— А какие детали-то? — быстро спросил Коля Сумской.
— Да детали-то так себе. То есть, в мирное время их без проблем можно было прикупить, но сейчас… В общем — днём с огнём не сыщешь…
— Да подожди, — энергичным жестом остановил его Коля. — Ведь я знаю — мне сестра говорила, что полицаи все конфискованные приёмники снесли на поляну, которая возле их полицейского участка находится. Там сначала побили их молотками, а потом — развели костёр. Но сестра говорит, что некоторые части приёмников в тот костёр не попали. Так и валяются там. Думаю, что там вполне можно подыскать нужные нам детали. А где, кстати, ваш приёмник?
— Да всё здесь же, — ответил Саша Шищенко, — указав на пол, под которым таилась яма.
А Михаил произнёс:
— Но ставить приёмник в нашей хибарке не имеет смысла. Как нагрянут сюда полицаи, так сразу его и увидят.
— Ладно. Перенесём тогда приёмник ко мне, — сказал Коля. — У нас чердак достаточно большой, и спрятать там есть.
— Но только ведь не сейчас ты его понесёшь, — молвил Михаил.
— Под покровом сумерек перенесу, — произнёс Сумской.
И через несколько минут Коля с лицом сияющим стремительно шёл к Лиде Андросовой. Он нёс радостную весть: они наконец-то начинают борьбу с врагами.
Со счастливейшим, сияющим лицом пришёл Коля Сумской в дом к Лиде Андросовой. И только входя в её комнату, понял, как же соскучился по её дивным, в вечность смотрящим очам.
И вот она вскочила к нему навстречу, и вся сразу просияла; каким-то неземным, сказочным светом.
С большим волнением, чувствуя себя счастливейшим человеком на земле и, вместе с тем, укоряя себя за то, что не заходил к ней раньше, Коля проговорил:
— Ну, вот я и пришёл.
— Что же ты, Коленька, раньше то не приходил? — спросила Лида.
— Да так, в общем…
— Ведь, признаться, я ревновала тебя.
— И к кому же?
— Ну, мало ли девушек. А вообще — прости меня. Ведь то, что я говорю: это очень глупо. Да?
— Лида. Слова твои — это самые для меня прекрасные слова. Но сейчас выслушай меня: я должен сообщить тебе кое-что очень важное.
Тогда Лида приблизилась к нему близко-близко; так что Коля почувствовал её свежее и ароматное, как лёгкий степной ветерок дыхание. И девушка вымолвила тихо-тихо, заглядывая своими печальными, добродетельными очами в самое его сердце:
— Ведь ты про сон мне хочешь рассказать? Да?
— Про сон? — переспросил Коля рассеяно, и вдруг улыбнулся.
Он улыбнулся потому, что неясное ещё воспоминание о привидевшимся ему ночью сне ожило в его сердце.
А Лида, ещё приблизилась к нему, так что Коля уже ничего не видел, кроме её очей.
Она провела ладонями по его щекам, и шептала:
— Вспомнил. Да? Вот я вижу, что вспомнил…
А сон, который видел Коля, был также хрупок, как и всё прекрасное. И сон разбился о грубые грани дня; об ругань полицаев, об его собственные, такие напряжённые, изжигающие мысли.
Но теперь, рядом с Лидой, Коля чувствовал себя также хорошо, как честный человек может чувствовать себя в своих наилучших снах, в своей собственной умиротворённой душе.
И вот припомнились Коле кое-что из того сна. Он пришёл в дом к Лиде, а она сказала ему:
— Вот и хорошо, что ты пришёл.
И они уселись рядом, на диванчике…
А теперь, когда Лида стояла так близко от него, и он созерцал её очи — Коля прямо внутри себя слышал её светлый шёпот:
— Ты пришёл ко мне, а я сказала тебе: «Вот и хорошо, что ты пришёл»…
А Коля всё вспоминал тот сон. Лида говорила ему простые слова о любви, о единении душ, но и слова эти, и окружающие их предметы были воплощённой в некую форму духовностью. Эта тёплая, сердечная духовность протиралась в бесконечность, а средоточием духовности была сама Лида…
И теперь, при свете дня, девушка говорила ему:
— Вот видишь — у нас даже и сны одинаковые.
А Коля спрашивал, счастливо улыбаясь:
— Так, стало быть, и тебе снилось то же, да?
— Конечно, — шептала она, откуда-то изнутри его.
Затем Коля начал рассказывать о Михаиле Шищенко, о радиоприёмнике, а Лида внимательно слушала его, и всё смотрела в самое Колино сердце своими тёплыми очами.
