Флот Этельреда быстро расправился с теми немногими, что оставались на борту стоящих на якоре судов, а затем огромные обмотанные веревками камни, служившие якорями, были подняты, и шестнадцать судов отбуксировали к северному берегу, где вытащили на сушу.
— Он собирался держать их там, — объяснил Стеапа, — до тех пор, пока не закончит дело, а потом привести обратно.
— Какое дело? — спросил я.
— Он хотел убить всех язычников, прежде чем мы уйдем, — ответил Стеапа.
И объяснил, как флот Этельреда мародерствовал, поднимаясь по Стуре и ее притоку, Арвану, высаживая людей на берег, чтобы жечь дома датчан, резать датский скот и, когда это удавалось, убивать самих датчан.
Набег саксов посеял панику. Люди бежали в глубь суши, но Ганнкель, оставшись без кораблей в своем укрепленном лагере в устье Стуре, не запаниковал.
— Вы не напали на лагерь? — спросил я Стеапу.
— Господин Этельред сказал, что тот слишком хорошо укреплен.
— Мне показалось, ты сказал, что лагерь был недостроен?
Стеапа пожал плечами.
— Они не достроили палисад, по крайней мере, с одной стороны, поэтому мы могли войти в лагерь и убить всех, но тогда мы потеряли бы много людей.
— Верно, — признал я.
— Поэтому вместо этого мы нападали на фермы, — продолжал Стеапа.
И пока люди Этельреда разоряли датские поселения, Ганнкель рассылал гонцов на юг, к другим рекам на побережье Восточной Англии. Там, на речных берегах, находились лагеря других викингов. Ганнкель собирал подкрепление.
— Я сказал господину Этельреду, что нужно уходить, — мрачно проговорил Стеапа. — Сказал ему это на второй день, сказал, что мы слишком задержались.
— Он тебя не послушал?
— Он назвал меня дураком, — пожав плечами, ответил Стеапа.
Этельред желал грабить, поэтому остался на реке Стуре, а его люди доставляли ему все ценное, что могли найти, от кухонных горшков до серпов.
Он нашел серебро, — сказал Стеапа. — Но мало.
И, пока Этельред обогащался, собирались морские волки.
Датские корабли явились с юга. Корабли Зигфрида — из Бемфлеота, присоединившись к остальным судам, которые прошли на веслах через устья Колауна, Хвеалфа и Панта. Я ходил по этим рекам достаточно часто и представлял себе стройные быстрые суда, скользящие через илистые отмели во время отливов: высокие носы украшены свирепыми тварями, а на борту полно жаждущих мести людей со щитами и оружием.
Датские корабли собрались у острова Хорсег, к югу от Стуре, в широкой, полной дичи бухте. Потом серым утром, под налетевшим с моря летним ливнем, во время прилива, который в полнолуние всегда сильнее, тридцать восемь судов явились из океана и вошли в Стуре.
— Было воскресенье, и господин Этельред настоял на том, чтобы мы отслужили воскресную службу, — сказал Стеапа.
— Альфред был бы рад об этом услышать, — саркастически ответил я.
— Служба была на берегу, на который вытащили датские суда, — продолжал Стеапа.
— Почему именно там?
— Потому что священники хотели изгнать из судов злых духов, — ответил Стеапа.
И рассказал, как головы чудовищ с захваченных судов свалили на песке громадной горой и обложили плавником и соломой, снятой с ближайшей кровли. А потом, под громкие молитвы священников, эту груду подожгли. Драконы и орлы, вороны и волки сгорели, пламя взметнулось высоко, и дым огромного костра, должно быть, стало сдувать в глубь суши, когда дождь закапал и зашипел в горящем дереве.
Священники молились и распевали, славя свою победу над язычниками, и никто не заметил темных силуэтов, появившихся из моросящего над морем дождя.
Я мог лишь представить себе последовавшие за тем страх, бегство и резню. Датчане спрыгнули на берег. Датчане с мечами, с топорами и копьями. Так много людей спаслось по единственной причине — потому что еще больше погибло. Датчане стали убивать — и обнаружили, что убить нужно стольких, что они не смогли добраться до тех, кто побежал к кораблям.
Остальные датские суда напали на флот саксов, но «Родбора» сдержала натиск.
— Я оставил людей на ее борту, — сказал Стеапа.
— Зачем?
— Не знаю, — уныло ответил он. — Просто у меня было дурное чувство.
— Мне знакомо это чувство, — сказал я.
Когда сзади по шее бегут мурашки; слабое подозрение, что опасность близка. Такое чувство никогда нельзя игнорировать. Мне доводилось видеть, как мои гончие внезапно просыпались, поднимали головы и тихо рычали или жалобно скулили, глядя на меня в бессловесном призыве. Тогда я знал, что происходит: надвигается гроза. В таких случаях гроза всегда приходит, но каким образом ее ощущают собаки, я не знаю. Но, должно быть, они испытывают такое же чувство — им не по себе от скрытой опасности.
— То был редкостный бой, — скучным голосом проговорил Стеапа.
Мы миновали последний изгиб, который делает Темез Перед тем, как достичь Лундена. Показалась отстроенная городская стена — новое дерево ясно виднелось на фоне старого римского камня. С укреплений свисали знамена, большинство из них были украшены изображениями святых или крестов; яркие символы, бросающие вызов врагу, каждый день рассматривавшему город с востока.
«Врагу, — подумал я, — только что одержавшему победу, которая потрясет Альфреда».
Стеапа опустил подробности боя, и мне пришлось радоваться уже тому немногому, что я от него узнал. Вражеские суда, сказал он, почти все были вытащены на восточный берег; их доволокли туда, где горел громадный костер. «Родбора» и семь других судов саксов находились дальше к западу. Берег превратился в место вопящего хаоса, когда язычники с воем убивали. Саксы пытались добраться до кораблей, стоявших дальше к западу, и Стеапа построил «стену щитов», чтобы защитить эти суда, пока беглецы карабкались на борт.
— Этельред туда добрался, — угрюмо прокомментировал я.
— Он умеет быстро бегать, — сказал Стеапа.
— А Этельфлэд?
— Мы не смогли за ней вернуться, — ответил он.
— Конечно, не смогли, — сказал я, зная, что тот говорит правду.
Стеапа рассказал, что Этельфлэд была отрезана и окружена врагом. Она со своими служанками находилась рядом с огромным костром, в то время как Этельред со священниками брызгал святой водой на носы захваченных датских кораблей.
— Он хотел вернуться за ней, — признался Стеапа.
— Что ж он не вернулся? — спросил я.
— Но это невозможно было сделать. Поэтому мы стали грести прочь.
— И те не пытались вас остановить?
— Пытались.
— И? — поторопил я.
Некоторые взобрались на борт, — сказал Стеапа и пожал плечами.
Я представил себе Стеапу с топором в руке, укладывающих врагов из абордажной команды.
— Мы сумели пройти мимо них, — проговорил Стеапа так, словно это было плевым делом.
Я подумал, что датчане должны были остановить все пытавшиеся спастись суда, но все-таки шесть кораблей ухитрились выйти в море.
— Но девять судов остались там, — добавил Стеапа.
Итак, два сакских корабля все-таки взяли на абордаж, и я вздрогнул при мысли о работе топора и ударах мечей, о днищах, ставших скользкими от крови.
— Ты видел Зигфрида? — спросил я.
Стеапа кивнул.
— Он был в кресле. Был привязан к нему.
— Тебе известно, жива ли Этельфлэд?
— Она жива, — ответил Стеапа. — Когда мы уходили, я видел ее. Она была на том корабле, который раньше стоял на пристани Лундена… На корабле, которому ты позволил уйти.
— На «Покорителе Волн», — сказал я.
— На корабле Зигфрида. Он показал ее нам. И заставил Этельфлэд встать на рулевой площадке.
Одетой?
Одетой? — переспросил Стеапа, нахмурясь, будто я задал неуместный вопрос. Потом ответил: — Да, одетой.
Если повезет, они не изнасилуют ее, — сказал я, надеясь, что говорю правду. — Она будет больше стоить нетронутой.
— Больше стоить?
Приготовься к выплате выкупа, — сказал я.
Мы уже чуяли грязную вонь Лундена. «Морской Орел» скользнул в док.
Гизела ждала меня, и, когда я рассказал ей новости, тихо вскрикнула, словно от боли. Потом она дождалась, пока на берег сойдет Этельред, но тот не обратил на нее внимания, как и на меня, и с бледным лицом зашагал вверх по холму к своему дворцу. Его люди — те, что уцелели — окружили его защитным кольцом.
А я нашел выдохшиеся чернила, очинил перо и написал еще одно письмо Альфреду.
Нам запретили плыть вниз по Темезу.
Епископ Эркенвальд отдал мне этот приказ, и первым моим побуждением было огрызнуться. Я сказал, что корабли саксов — все до последнего в широком устье — должны безжалостно разорять датчан. Он позволил мне высказаться, не перебив ни единым словом, — и похоже, проигнорировал все сказанное мной. Епископ писал, копируя какую-то книгу, лежащую на высоком столе.
