Санин стряхнул землю с волос, отпихнув ординарца: жив и славно, остальное потом. И вперед, на доты.
Минут тридцать и все было кончено. Они взяли высотку и погнали немцев за деревню.
Закончился еще один рядовой бой, миг войны, унесший лейтенанта Синицина и еще около сорока душ.
— Огромные потери, огромные, — докладывал в штаб, отпихиваясь от Светланы, что пыталась его перевязать. — В личном и офицерском составе. Да!
— Будет пополнение. Закрепляйтесь на новых рубежах, майор.
— Есть!
Санин отдал трубку Осиповой и качнулся. Поплыло на минуту перед глазами.
— Коленька, Коля, — завыла Мила, оттащила вместе со Светой мужчину к бревенчатой стене. — В госпиталь надо!
— Сейчас отправим, — перетянула ему руку сестра.
— Нет! — отрезал поднимаясь. Тряхнул волосами. — Пройдет.
В санбат он больше не попадет. Точка. До конца войны каких-то пара месяцев осталась, а он их на койке проведет? Ничего подобного!
Прибежал Грызов:
— Ну, чего?!
— Закрепляемся! Передай ротным — окапываемся, укрепляемся.
— У меня от ротных хрен с маслом остался! Голушко — в госпиталь! Синицин убит!…
— Сейчас рожу!! — рыкнул Коля.
— Ай, — отмахнулся, отпрянув капитан и бегом.
Санин рожу оттер, встал, сплевывая землю, кровь, что из разбитого в пылу драки носа в рот попала. Дошел до бочки, стряхивая увивающуюся Милу, голову в воду сунул и лицо вытер. Прояснилось. Теперь можно дальше воевать.
Часть Николая шла в атаку, а Лена таранила полковника Бангу:
— Сегодня комиссия.
— Выйдите, лейтенант…
— На фронт!
— Я сказал, вон! — рявкнул, не сдержавшись.
— Хорошо, — разозлилась. — Тогда я приду на комиссию и объявлю всем, почему вы меня держите в госпитале, хотите комиссовать!
— Это блеф!
— Посмотрим?
Ян махнул рукой: уйди от греха. Достала!
— Хорошо. Я пойду сейчас к Булыгину, пойду к подполковнику Кравцову! А не отпустите — сбегу! Пешком пойду, понятно?!!
Ян смотрел на нее и понимал одно — сил с ее упрямством справиться у него не хватит.
— Погибнуть хочешь, да? — кивнул. И задумался: а имеет ли он право решать за нее как ей жить и умирать? Что он знает? Как он сам смог бы жить, пройдя, что прошла она?
Возможно, он тоже выбрал бы смерть, а с ней покой, которого при жизни у нее уже не будет. Она калека не только физически, но и психически, а это уже не исправить.
Врач выдвинул ящик, достал документы, расписался и кинул Лене.
Та глянула на них, подняла с пола — не гордая, и молча вышла.
Вот и все. Теперь собраться и на пересылку. А там куда пошлют, без разницы.
— Лена, машина пришла, — заглянула в палату Сима.
Вот и все. Все, — забилось сердце как у кролика попавшего в силки. Взгляд упал на альбом и сумку. Кто его сохранит? Нельзя чтобы память о людях живших канула, чтобы жизнь ими как бы прожита не была, была забыта.
Взяла и пошла к Банге. Пусть он не признает ее дочерью, но кому она еще может отдать частицу четырех жизней: ее, Надину, Игоря… и мамину, той женщины, которой она никогда не увидела и не узнала.
Зашла без стука, Галину Сергеевна на нее уставилась, Ян недовольно поморщился:
— Что опять, лейтенант Санина?
Лена смутилась, впервые за все дни и недели, она робела от своего поступка, от взгляда отца. Прошла и поставила на стол сумку, положила альбом.
— Что это? — доктор нахмурился бледнея.
— Не знаю, — призналась, давясь словами. — Я не заглядывала… Страшно. Это все что осталось от трех жизней… Возможно четырех. Сохраните. Хоть это-то вам не трудно? — усмехнулась горько, разглядывая мужчину: прощай отец.
Развернулась и вышла. Прихватила вещ мешок, что у кабинета на подоконнике оставила, прошла медленно по коридорам и бегом по лестнице вниз, как в воду с кручи — в настоящее, перечеркивая прошлое.
Ян долго рассматривал чем-то знакомую сумку, альбом с пыльной обложкой и уставился на Галину.
Женщина подвинула к себе альбом, открыла.
Фото хранили моменты радости и печали одной семьи, одной из множества множеств по всему Союзу. И было жутко смотреть на счастливые лица тех, кого уже нет, на девочку со смешными бантиками, которой скорей всего тоже не будет.
Галя закрыла альбом и тихо спросила:
— А если б она действительно была вашей дочерью?
Ян сглотнул вязкую слюну. В голе першило — то ли слезы царапали, то ли сожаление.
— Значит… у нее была бы такая же жизнь, как у всех. У нас у всех, одна судьба и одно горе, Галина Сергеевна. Мы все, так или иначе, дети войны. Три поколения. Три! Минимум.
Женщина молча положила перед мужчиной альбом:
— Посмотрите. Знаете, я сомневалась, думала она контуженная… Но она похожа на вас. Я не понимаю вас, Ян Артурович, неужели вам было трудно сказать этой искалеченной девочке то, что она ждала? Признать ее дочерью. Пусть не родная! Пусть… От вас бы не убыло, а она бы хоть немного отогрелась. Вы же знаете, через что она прошла… Иногда мне кажется, у вас нет сердца.
— У меня есть долг. Я не дарю иллюзий, Галина Сергеевна. Потому что когда они разбиваются, бывает больнее, чем когда их просто лишают.
— Не буду с вами спорить, — встала. Пошла к выходу и вдруг остановилась. — Но точно знаю, тепло человеческое не иллюзия и оно порой нужно сильнее чем, медицинская помощь.
И вышла. А Ян так и остался сидеть, раздумывая над ее словами и глядя на альбом и сумку. Скорбные дары, корсиканские. Уверен был, с подтекстом.
Открыл альбом, полистал и замер над одним снимком — смеющаяся девочка шлепала ножками по гальке у кромки воды. "Сочи. 30 год", — было подписано.
Банга оттер лицо, мгновенно покрывшись холодным, липким потом — девочка была слишком сильно похожа на его жену Марту. Схватил сумку, высыпал содержимое и осел, в прострации глядя на до боли знакомые вещи погибшей жены. И не спутать их — сам дарил…
— Неееет!! — рванул ворот кителя и в тумане нахлынувшем, накрывшим с головой доковылял до окна, открыл створку и застонал, подставляя лицо ветру.
Он отказался от собственной дочери!
Он послал девочку на смерть!
Что за судьба отмерилась ей, считаться мертвой и при этом жить? Что за рок?!
А он, он — то как мог? Ведь чувствовал неладное!…
Глава 30
На «пересылке» с ней разговаривали недолго. Оглядели, спросили, где служила. Она и доложила: партизанила, большой развед и боевой опыт.
Майор хмыкнул, переглянулся с товарищем, что-то написал в документе, хлопнул печать и подал:
— Западный фронт. Свободны, лейтенант.
До штаба Западного фронта добиралась на попутках, те вязли в грязи. И приходилось выпрыгивать, помогать подталкивать бойцам. Но они с улыбками оттирали ее в сторону:
— Сами, товарищ лейтенант.
Один солдатик, чуть задержался у прогалины, а когда залез в кузов, подал Лене одуванчик.
Она смотрела на него, как на чудо и улыбнулась в ответ на светлую, даже светящуюся улыбку мужчины.
— Сержант Ерофеев, Сергей. В свой взвод возвращаюсь. А вы, простите, за вопрос?
— В штаб армии, — покрутила одуванчик.
Машину тряхнуло, и Лена чуть не улетела за борт, не придержи ее сержант.
— Зовут вас, как простите?
Выходило у него легко, по-доброму и девушка представилась:
— Лена.
— Здорово. Вы б к нам попросились.
— Куда?
— Батальон Санина. Отличный мужик, майор, и батальон отличный. Полгода уже с ребятами, да вот зацепило, сестричкам привет передавал, — заулыбался смущено. — А вы?
— И я передавала.
Отвернулась.
"Санина" — ожгло, мигом хорошее настроение выветрило.
Машина остановилась на повороте, Лена вылезла и пошла искать штаб, а сержант поехал дальше.
В штабе было накурено, жужжал связист, бубня что-то в трубку. За столом чаевничал лощеный с виду лейтенант, а за дверью кто-то разговаривал, периодически покрикивая.
— Чего? — оглядел ее мужчина, отодвинув кружку. Лена взяла под козырек и доложила:
— Лейтенант Санина. Направлена в распоряжение штаба Западного фронта.
— Санина? — хмыкнул. — Документики-то давай.
Она подала, немного смущенная странными взглядами мужчины, не менее странным приемом. Тот придирчиво ознакомился с предписным и опять уставился:
— Разведка? — не верил.
— Разведка, — поджала губы.
— И опыт имеется?
— Два года в тылу врага, — чуть преувеличила, специально чтобы хоть так по носу пацана щелкнуть. А то сидит тут, чай пьет и ее словно кобылу на ярмарке оглядывает, а сам зелень — зеленью, может на год ее и старше.
— Обалдеть! — хохотнул, восхитившись. — Ну-у, жди.
Шинель на табурет скинул, в двери бочком зашел. Через минуту вышел с другим мужчиной, в возрасте и в усах.
— Майор Семеновский, — представился, оглядев девушку цепким, но придирчивым взглядом и видно ничего зазорного не нашел. Сел на край стола, документы бегло пролистал, опять на девушку уставился. А та стояла вытянувшись, спокойно ждала:
