Николай дописывал письмо. Дотянул до последнего, месяц, вымучивая из себя строчки, откладывая. Впрочем, не до того было — фашистов гнали, ликовали, пьяные от реальных побед. Но через шесть часов наступление и он должен успеть, оправить Валюше послание.
"Скоро буду дома. Береги себя", — подписал и уставился исподлобья на появившегося политрука. Цвел тот, как розовый куст по весне:
— Что?
— ЧП у нас, — хохотнул, на лавку приземлившись. Закурил, а улыбка с лица не сходит.
— Не понял, — подобрался Санин. — Что стряслось, Владимир Савельевич?
— Так… подрались наши павлины, понимаешь, за призовой взмах ресниц одной нашей местной королевны, — хмыкнул. — Пацанята. Та их развела, как цыплят, а они сцепились.
— Это кто с кем? Кто там у нас с ресницами?
— Да Осипова Синицина с новеньким столкнула, Гаргадзе. Горячий парень, ревности не сдержал и вломил нашему Кириллу по самое не хочу.
Санин нахмурился, изучая сияющее лицо политрука:
— А чему вы радуетесь, Владимир Савельевич? — спросил с прищуром.
— Жизнь, — развел тот руками. — Налаживается! Война к концу подходит! Страсти кипят не военные — что ни наесть, самые обычные, человеческие!
— Хреновая дисциплина!
— Да ладно, — отмахнулся и головой качнул, ухмыляясь. — Это тебе майор шпилька.
— Миша!! — гаркнул ординарца Санин. Того с лавки скинуло, шинель в одну сторону, ноги в другую. Заметался спросонья, очнулся, вытянулся перед Николаем:
— Лейтенантов Синицина и Гаргадзе ко мне. Быстро!
— Сщаз!
— Какой "щаз"?! Так точно!
— Точно, точно, товарищ майор, — и вылетел, чуть лбом косяк блиндажа не снеся.
— Распоясались, мать твою! — проворчал в сердцах Санин. Так и знал, устроит Осипова что-нибудь, чуял, по взглядам да откровенным заигрываниям судил. Ему на нервы давила, так и не сообразив, что плевать ему, с кем она закрутит.
Немного, в блиндаж лейтенанты ввалились, друг друга отпихивая как бойцовские петухи. Вытянулись перед майором. Следом капитан протиснулся, плащ-палатку, что вместо двери навешана была отогнул, поглядывая на командира за спинами своих «орлов».
Ну, понятно, своих Грызов всегда прикрыть готов.
Николай смотрел на расписные морды мужчин и желваками на лице играл: петухи, точно. Идиоты, малолетние! У одного «фонарь» под левым глазом навешан, у второго под правым. Красота!
— Боевые командиры? Я вас спрашиваю, какого хрена вы мне в батальоне устраиваете?!! Под трибунал захотели?!!
— Никак нет! — дружно гаркнули дуэтом, вплотную друг к другу притиснувшись.
Это немного Николая утихомирило.
Пацаны, действительно, что с них возьмешь. Натравила дура, а те без ума и разума.
— Доложите об инциденте!
— Никакого инцидента, товарищ майор, — вытянувшись заверил Синицин. А вроде опытнее, не первый месяц на фронте.
— Что вы не поделили с лейтенантом Гаргадзе? Ну?!
— Да… Столкнулись у сортира, — уставился в потолок мужчина.
За спиной Санина приглушенный смешок послышался — Семеновского разбирало. Замполит, мать его, тоже!
— После наступления, обоих на "губу"! — процедил.
— Так точно, — заверили опять дружно.
— Можно идти, товарищ майор? — спросил Отар.
— Через пять часов наступление!
— Мы готовы, — заверил Синицин.
Дети малые, неужели неясно, что через каких-то пять часов им не до Милочки — стервы-девочки будет?! Что и тот и другой могут погибнуть, и плакать она по ним не будет. Играет стерва сердцами, как жонглер в цирке шарами, а эти и повелись. Полудурки.
— Свободны! На свои позиции и не шагу от своих взводов! — рявкнул, сатанея за пацанов. — До наступления себя целыми сохранить не могут, боевые офицеры!
Те развернулись и вышли вместе с Грызовым. Тот нарываться не стал, все правда после наступления само уляжется, а нет, так поговорит с Саниным. Мальчишки, чего уж. Но без претензий друг к другу же. Тихо, по-мужски, встретились, вопрос обсудили. Да, кулаками, ну, что ж теперь. И такое бывает.
— Лейтенанта Осипову, ко мне! — рыкнул Николай уже Михаилу.
Он нос почесал, поглядывая на майора — смешно было наблюдать, когда Николай Иванович сердился. Ну, прямо гроооозеен, ага! Фырр! Ха! Салаг только и пугает, а Миша пуганный, знает, что Санин человек не злой, отходчивый. Вломить конечно может, мама не горюй, но то по делу и строго не вынося сор из избы, то есть из родного батальона. Ну, вот сейчас, чего завелся? «Трибунал», как же. Ага. Станет он лейтенантам карьеру ломать из-за дуры связистки? Не-а! Поорет, погрозит, а ни «губы» лейтенантам не будет, ни с Осиповой ничего не сделает.
И ошибся на счет последней.
— Лейтенант Осипова, после наступления я буду ходатайствовать о переводе вас в другую часть, — сказал ей сходу, как отрезал.
Она растерялась, замерла у порога, не зная, что сказать, за что немилость такая. На Санина и Семеновского таращилась. На Михаила покосилась. Тот плечами пожал: сам не ожидал, и бочком в свой закуток, чайник согреть.
Семеновский крякнул. Поерзал, на суровую физиономию Николая поглядывая и, вышел: пусть-ка сами разбираются. Пристрастие у Осиповой к Санину давнее — не ему в их разборки лезть.
Николай ухом не повел, письмо дописывал, и даже забыл, что Осипова здесь.
Глянул, взгляд ее почувствовав, лист отодвинул, закурил:
— Вам что-то не понятно, лейтенант?
— За что? — чуть не плакала та.
— За разболтанность, за подрыв дисциплины в части, за адюльтеры! — процедил. — Ты когда мужиков стравливала, что хотела? Чтоб я за это тебя по голове погладил?
— Манакова вон тоже, крутит! — всхлипнула, нервно выкрикнув.
— Тихорецкий морды за нее не бьет!
— Я причем?
— Ничего объяснять не собираюсь. Сама в курсе. Все. Вещи готовь, после наступления съезжаешь.
— Это ты от ревности, да?
Николай дымом подавился. Откашлялся, уставился на дурочку:
— Все?
— Но ты же знаешь, ты мне нужен, а не они!!
Санина перекосило: он же и виноват? Здорово!
Пригладил волосы на затылке, бросил:
— Я все сказал. Свободны, лейтенант.
Осипова губы пождала, надулась, видимо решая, что сказать, и вылетела вон, плащ-палатку сорвав.
Миша поправил, головой качнув:
— Ох, бабы. Ну, до чего народ нервный. А чего вы, товарищ майор, правда? Дура, конечно, но симпатичная. Вы бы с ней ласково, она бы с вами, срослось бы, глядишь. На войне оно не лишнее…
И осекся, встретив взгляд Николая, крякнул и чайник выставил:
— Вскипел, — заверил.
Он жил на войне, он жил войной и был ее частью, как солдаты слева и справа, как те, кто засел на той стороне, кого предстоит гнать с родной земли. И все равно, каждый раз перед наступлением Николай нервничал. Миг, в котором умещались все страхи и опасения, тревоги и переживания, заканчивался с первым криком «ура». Дальше не было ничего, кроме цели — взять рубеж, убить врага; кроме ярости, которая питала тело и несла к цели.
Первый залп, первое "Ура!!!" и бег к вражеским окопам, как на ту сторону реки, на тот берег, который станет твоим только, когда ты на него вступишь. И не мыслей, ни сомнений — вперед по своей земле и дать сволочам, как под Сталинградом, чтоб в пух и прах их!
Батальон шел в атаку, но был встречен ожесточенным огнем и залег почти у цели, в каких-то ста метрах от немцев. Зенитки ухали, вскрывая траншеи фашистов, но с той стороны вели ответный огонь батареи противника, работали доты. А отойти нельзя, никак нельзя.
— Ну, вперед же, родные! — шептал Санин, глядя на бойцов в бинокль. И вот поднялся Синицин:
— За Родину!! За Ста…
И лег.
Николай выматерился, скинул фуражку в руки Миши и, прихватив автомат, перебежками ринулся к цепи залегших бойцов. Пули свистели, но он видел только одно — высотку, которую нужно взять — все остальное не имело значения.
— Вперед!! — заорал, достигнув первого солдата. Выпрямился и бегом к окопам противника. — За Родину!!
Бойцы поднялись, грянув «ура», рванули за ним.
По плечу майора чиркнуло, ожгло пулей, но и это он не заметил — он уже видел первого фрица, засевшего в окопе. Прыгнул на верзилу в каске, выбивая зубы с разворота прикладом автомата. Выстрелы, грохот разрывов. Батальон как стая чертей прыгала на врага и рвала его. Крики, мат, тарахтенье очередей, выстрелы.
Санин уже ничего не соображал, как всегда бывает, входя в раж. Он бил не щадя, выкладывался, отдавая с каждой пулей, с каждым ударом дань погибшим и давая фору живым.
Что-то ударило по голове, останавливая его. Он рухнул лицом в землю, на минуту потеряв ориентиры. Сел и замотал головой, чувствуя звон в ушах.
— Товарищ капитан! Ранило вас! — орал ему в лицо Мишка.
— Ты здесь как?! — рявкнул, рванув парня за ремень на себя. Во время — буквально в двух метрах от того места, где он стоял, разорвался снаряд. Грохнуло так, что показалось, голова взорвалась.
