было через него пробираться. И мысль о том, что тело мое будет лежать под всем этим удушающим снегом, мне совсем не нравится.
Услышав о Шотландии, Лили говорит:
– У меня когда-то была благодетельница, которая хотела, чтобы я поселилась в ее шотландском замке.
– Правда? – удивляется Джулия Бьюкенен. – А ты знала, как положено вести себя в замке?
– Нет. Вряд ли я бы справилась. Подозреваю, что леди Элизабет это поняла, правда?
– Да.
– Снег над замком я себе точно никогда не представляла. Но, насколько я понимаю, там он тоже идет.
– Конечно, идет, Лили. Снег помолвлен с шотландскими холмами.
Лили и Джулия Бьюкенен заходят в ворота, и их останавливает молодой человек, который называет себя одним из смотрителей кладбища Кенсал-Грин. Он окидывает придирчивым взглядом этих посетительниц в дешевых чепцах и рабочей одежде и, вероятно, собирается сказать им, что они зря сюда заявились, но тут Лили достает банкноту в пять фунтов и объясняет, что они пришли по поручению мисс Белль Чаровилл из «Лавки париков Чаровилл» и желают выбрать нишу в катакомбах и внести за нее аванс «на случай ее смерти».
– А-а, – говорит смотритель, – что ж, это правильная мысль. На нашем кладбище практикуется персональный подход. Место здесь с ходу не ухватишь, как безделушку с лотка на рынке.
– Вы хотите сказать, что отказываете в погребении покойникам? – спрашивает миссис Бьюкенен.
– Мы всегда отказываем в погребении покойникам, мадам, если они не внесли задаток и не выбрали место заранее. «Лавка париков», говорите? Никогда не слышал об этом предприятии. Я думал, что парики вышли из моды еще в прошлом столетии. Но если мисс Чаровилл готова заплатить, то мы найдем для нее место. Следуйте за мной, и мы спустимся на нижний уровень.
Они идут вниз по тесной лестнице с кирпичными ступенями, и в это время солнце, так мило наводившее глянец на мир, пока они ехали в омнибусе, скрывается за деревьями, и их внезапно окружает столб холодного затхлого воздуха. Лестница приводит их в темное подземное помещение, и миссис Бьюкенен говорит:
– Господи, да что же Белль здесь будет делать без своей печки?
Они идут за смотрителем туда, где по обе стороны от прохода в нишах установлены гробы. Тут и там горят факелы – безжизненно, словно вот-вот погаснут, но даже в их неверном свете Лили и Джулия видят, что здесь уже сотни покойников. Чтобы достичь отсека, где есть пустующие ниши, им приходится пройти подальше, и, когда они доходят до нужного места, смотритель останавливается, указывает на ниши и, словно продавец в галантерейной лавке, который нахваливает свои ленты, тесьму и серебристое кружево, заявляет:
– Можете выбрать любую из этих ниш. Ниши, расположенные на высоте человеческого роста, стоят дороже, чем те, что находятся ниже, поскольку люди склонны думать, что после погребения их будут навещать, и опасаются, что посетители не захотят присаживаться, чтобы с ними повидаться, но вы удивитесь, насколько редко сюда захаживают родственники. Думаю, их отталкивают холод и запах… того, что можно назвать… смертностью. Покойники – народ одинокий.
Лили и миссис Бьюкенен стоят, упершись взглядами в пустые ниши. Прошмыгнувшая мимо тень оказывается здоровой крысой, убегающей дальше в тьму, миссис Бьюкенен тихонько говорит Лили:
– Ты видела ту крысу, Лили? Я, пожалуй, все-таки предпочла бы горную долину в Шотландии.
И Лили представляет себе Белль, одетую в какое-нибудь броское алое платье из тафты, нарумяненную и с плюмажем в волосах, и решает, что нет, она не сможет упокоиться здесь и остаться в одиночестве, навещаемая лишь крысами.
– Что думаете? – спрашивает смотритель. – Если ваша миссис Париков – крупная леди, то она здесь, конечно, не поместится. Чуть дальше у нас есть места пошире, хотите посмотреть?
– Нет, спасибо, – отвечает Лили. – Мы уже достаточно увидели.
– Тогда какой этаж выбираете? Ниши пронумерованы. У нас здесь номера с четырехсотого по четыреста пятый. Четыреста пятая ниша – самый комфортабельный вариант. Желаете внести за нее задаток?
Лили открывает рот, чтобы сказать, что им пора и нужно все обдумать и посоветоваться с мисс Чаровилл, и тут миссис Бьюкенен говорит:
– Знаете, сэр, крысы – это позор. Руководству похоронной компании стоило бы позаботиться о том, чтобы здесь не было паразитов. И пока вы этого не сделаете, мы никак не можем внести задаток за такое место, правда, Лили?
– Да, – торопливо подтверждает Лили. – Да. Нам пора. Нам нужно на свежий воздух.
Они разворачиваются и как можно скорее шагают к лестнице и последним лучам вечернего света. Лили убирает пятифунтовую банкноту Белль обратно в карман. Когда они выходят в меркнущую зелень кладбища, Лили снова оглядывается на мраморные склепы и говорит Джулии:
– Я думаю, что Белль куда больше пришелся бы по вкусу какой-нибудь из них, согласитесь?
Миссис Бьюкенен оценивает их придирчивым взглядом постижера, качает головой и говорит:
– Думаю, они не по карману даже Белль. У каждого есть предел возможностей.
Лили кивает, но про себя задается вопросом, неужели не мог бы сеньор, так обожающий Белль, раскошелиться на ее последнее пристанище, и представляет, как он приходит сюда и смотрит на усыпальницу, которую купил, и стоит, вспоминая то бешеное возбуждение и исступленную страсть, которые испытывал, и то, как Белль заставляла его пыхтеть и стонать, будто морж, на пути к наслаждению, которого никто больше не мог ему доставить, а затем касается холодного мрамора и чувствует не знакомое ему доселе горе.
Она поворачивается к смотрителю и, указав на монолит из полированного гранита, спрашивает:
– Сколько должна заплатить мисс Чаровилл, чтобы для нее зарезервировали нечто подобное?
– Милая моя барышня, – говорит смотритель, – подобное не резервируют. Это фамильные склепы, здания, которые проектируются архитекторами и строятся в соответствии с высочайшими требованиями дворянства и самых высокопоставленных лиц Лондона, к которым ваша миссис Париков явно не относится.
– Вы явно ошибаетесь, – говорит Лили, – она ведь все-таки любовница принца Уэльского.
И она берет Джулию под руку, и женщины быстро уходят прочь, но миссис Бьюкенен, не удержавшись, оглядывается на смотрителя и говорит Лили:
– Он так и стоит с отвисшей челюстью! Говорят, что если ветер подует в другую сторону, то челюсть останется в таком положении навсегда.
Проходят дни, и весна в очередной раз остывает.
Лили усердно трудится над георгианскими париками, которые уже почти готовы. Белль возвращается на Лонг-Акр, бледнее и медлительнее себя прежней, но она снова у себя в кабинете – заглушает боль глоточками джина, выселяет оттуда Джулию Бьюкенен, поддерживает огонь в своей печке. Лили рассказывает ей о жутких катакомбах Кенсал-Грин
