— Вот что, Иван,— продолжая глядеть в бинокль, заговорил он, когда Шеверда, позванивая своими консерваторскими шпорами, приблизился. — До сей поры вы, братцы мои, скажу прямо, не слишком-то много сражались. Все больше для парада существовали. Но я всегда знал, что рано или поздно вы нам нужны будете позарез. Ложись-ка. Видишь эти голые холмы? Пейзаж, скажу тебе, удивительно напоминает центральный Казахстан. Никогда там не бывал? Так вот какая перед тобой ставится задача: весь эскадрон, до последней сабли, должен будет от зари и до зари маячить по этим вершинам небольшими разъездами по четыре-пять всадников. Необходимо, чтобы у голубчиков этих создалось представление, что здесь накапливается не меньше чем кавалерийский корпус. Нe поверят? Еще как поверят. У страха глаза велики. Мне важно, чтоб они не вздумали послать сюда свою пехоту и обойти нас по бездорожью. Улавливаешь, как много от вас зависит? То-то же. Действуй!
Меньше чем через две недели при допросах захваченных бригадой пленных подтвердилось, что хитрость Лукача удалась. Фашистское командование не только заметило конников у себя на левом фланге, но и придало успешно сыгравшим свою роль «статистам» Шеверды такое значение, что держало специальный заслон из целого стрелкового батальона, подкрепленного легкой батареей.
Несмотря на обнадеживающее, в общем, начало, порой возникали совершенно непредвиденные опасности. Одна из них появилась на пятый день непрерывных артиллерийских обстрелов н авиационных бомбежек и была результатом сочетания фашистской наглости с анархистским легкомыслием. Около полудня, в сравнительно небольшой (метров триста) разрыв между Двенадцатой и Семидесятой, за которым обязан был наблюдать правофланговый батальон последней, начали незаметно просачиваться предприимчивые фашистские ударные группки. Всего накопилось там авантюристов этих что-нибудь около четырехсот. Обнаружили их уже больше чем в километре от передовой. Старый Мориц, в одиночку проверявший свою проводку по тылам к штабу Кампесино, заинтересовался, что это там за люди, он посмотрел в бинокль и не без некоторого содрогания узнал в руках у них итальянские винтовки. Поскольку наступил священный час обеда, проникший в республиканское расположение отряд был занят едой, однако направление их рейда сомнений не вызывало: они шли параллельно фронту и, судя по всему, должны были выйти прямо на командный пункт генерала Лукача. Мориц попятился от одного дерева к другому, а выбравшись за пределы видимости, пустился бегом. Почти в то же время дежурный по штабу Кампесино предупредил свое командование, что в лесу позади Семидесятой расположилось что-то около полубатальона, неизвестно откуда взявшегося, скорее всего, это дезертиры из анархистской бригады, но кто их знает; хорошо бы в этом все-таки убедиться.
Лукач обратился с этим к командиру танковой роты капитану Демченко, выведшему свой танк из боя, потому что неприятельским снарядом на нем заклинило пушку. Он поставил свою боевую машину за домом, где находился командный пункт Двенадцатой, занялся ремонтом, но скоро убедился, что своими силами не обойтись, и зашел доложить генералу о необходимости отойти на базу. В бригаде этот танковый капитан был своим человеком: он свободно говорил по-польски, его еще с Харамы постоянно посылали содействовать польскому батальону. Да и сейчас он возвратился от поляков. Так что обращенная к нему просьба Лукача была вполне естественна.
— Отложи это на час, а? Ведь туда и обратно ты в десять раз скорее смотаешься, а стрелять из пушки в своем тылу не понадобится.
В этот момент вбежал задыхающийся Мориц.
— Туважиш хенерал! Але там у тентом лесичку фашистске итальяни! И они иду тута!..
Невозможно было утверждать, что эта новость не произвела на присутствующих никакого впечатления. Но обмениваться общей всем обеспокоенностью явно было некогда. Белов начал быстро считать вслух наличные силы: вместе с генералом Лукачем всех офицеров семь, телефонистов трое, пять бойцов охраны, три шофера и один мотоциклист — Луиджи. Еще имелись четверо легкораненых, ожидавших машины, на которой Беллини должен привезти обед, а на обратном пути захватить их. Оружия, однако, не хватало. У охраны был, правда, один «льюис», но винтовок не насчитать и десяти, почти половина из тех, кому идти в лес, располагала лишь пистолетами.
— Кроме начальника штаба и раненых, все выходим навстречу фашистам,— заявил Лукач.— Давайте собираться, и быстро.
Но Петров остановил его:
— Я здесь старший и по партийному, и по жизненному стажу, кроме того, за мной и академия. И я обязан тебе напомнить, что мы не в партизанском отряде. Ты командир бригады, и никто тебя от этих обязанностей не освобождал. Ты и Белов обязаны оставаться здесь. Останется и твой шофер, чтобы в случае прямой угрозы оба вы, захватив раненых, могли бы добраться до наших позиций. А ты, Демченко, хотя и придан нам, но танк твой в аварийном состоянии, и чтобы тебя не отрезали, чеши-ка ты, братец, поскорее к себе...
Демченко вытянулся:
— Разрешите, товарищ полковник, с вами. Машина моя на ходу, а без нее они вас не сильно испугаются.
Лукач подошел к Демченко, взял за плечи и поцеловал в обе щеки.
— Спасибо. Танк все решит, увидишь. Откуда им знать, что пушка твоя не стреляет? И чем ближе ты подойдешь, тем лучше. Только давайте поскорее...
Демченко побежал к своему чудовищу. Все вышли за ним. Капитан по-польски пригласил Морица в люк — показывать дорогу. Трое из четырех раненых — один был в горячке,— узнав в чем дело, вызвались пойти со штабными.
Танк переполз через кювет, и смешанный отрядик, в котором не насчитывалось и двадцати человек, двинулся за ним через шоссе.
Белов, косолапя, поспешил к коммутатору. Лукач же остался снаружи и, заложив руки за спину, прохаживался по шоссе. Минут через двадцать из леса донеслась дальняя винтовочная перестрелка, но вскоре затихла. С шоссе было слышно, как Белов разговаривает по телефону, потом он долго крутил рукоятку, пытаясь сам куда-то дозвониться, но безуспешно. Расстроенный, он вышел к Лукачу.
— Кампесиновцы информируют, что в толпе дезертиров возникла стрельба, после которой они повернули обратно на позиции. Но вот новая беда: связь с нашими батальонами нарушена...
Лукач вдруг повернулся к лесу и прислушался. Похоже было, что танк возвращается. Вскоре стало видно, как он идет, выбирая дорогу между старыми деревьями и укладывая на землю некоторые молодые стволы. В открытом люке стояли улыбающийся Демченко и мрачнейший Мориц, а на броне, держась за цепи, сидели три раненых поляка. Танк вышел на шоссе, ссадил раненых и Морица и развернулся на Гвадалахару.
— Без выстрела побежали,— крикнул Демченко.— Только люк опустил, будто иду давить их. Как дадут врассыпную! Даже странно. Видно Т-26 на нервы им действует.
— Еще и еще раз спасибо, мой дорогой! — закричал в ответ Лукач.
Демченко отдал честь. Его водитель почти с места включил предельную скорость.
— Чем ты, Мориц, недоволен? — удивился Белов.
— Та проклета тварж со своима гусеница уси мои проволоки зрушила. Тилько с Кампесиной зустали порушены,— отвечал Мориц, считая, что говорит по-русски.
— Не расстраивайся, чудак. Ты радуйся, что сам да и все мы целы. А провод — дело наживное...
Из лесу счастливой толпой вывалили офицеры штаба, охрана, телефонисты, два шофера и Луиджи с «льюисом» на плече. Позади всех широко шагал Петров, безотчетно продолжавший размахивать стиснутым в правой руке маузером. Увидев встречающего их комбрига, он спохватился, на ходу раскрыл деревянный футляр и уложил в него громоздкую свою пушку.
Опасный день миновал, прошел еще один, и еще почти в таких же тревогах.
— Как ни дорого обошлась нам эта победа, но ее военные, а еще больше политические последствия уже и сейчас таковы, что я утверждаю: они окупили все наши потери,— вслух размышлял Лукач, когда через неделю после разгрома экспедиционного корпуса дуче штаб бригады продолжал стоять все в том же Фуэнтес-де-Алкаррия, недавно находившемся меньше чем в двух километрах от передовой, а теперь оказавшемся в глубоком тылу.
На участке Двенадцатой успех стал наиболее впечатляющим и завершился ночным взятием Бриуэги, откуда неполных три месяца назад батальоны Андре Марти, Домбровского и Гарибальди выходили под Новый год отбивать три небольших горных селения.
Республиканское контрнаступление началось, едва рассвело, уже к девяти часам батальоны Кампссино и Лукача, так же как Одиннадцатая и листеровцы, при поддержке танков сбили врага с его позиций, захватили несколько решающих высот и в течение всего дня продвигались медленно, но верно. При этом каждая атака советских истребителей заставляла итальянских резервистов терять самообладание.
