Представление было в разгаре. Внезапно евнух Ли Лянь-инь, громче всех смеявшийся, замолчал, поднялся со своей скамеечки, стоящей неподалеку от императорского трона, и попытался тихонько ускользнуть. Однако Мать императрица, от глаз которой ничего не ускользало, знаком показала ему вернуться, что он и сделал с несколько пристыженным лицом.
— Куда это ты? — спросила она. — Почтительно ли тебе уходить, когда на помостах — твой начальник?
— Ваше высочество, — проговорил Ли Ляньинь шепотом, — вид этого иностранного негодяя напомнил мне об обещании, которое я дал молодому императору и про которое позабыл.
— Что же это за обещание? — поинтересовалась она.
— Он где-то прослышал об иностранной игрушке: повозке, которая ездит сама, без лошади, и приказал купить ему такую. Но где же ее найти? Я спросил у главного евнуха, и он сказал, что, возможно, в магазине, который содержит один иностранец в посольском квартале. Туда я сейчас и пойду искать эту игрушку.
Мать императрица нахмурила прекрасные черные брови.
— Я запрещаю! — воскликнула она.
— Ваше высочество, — принялся ее уговаривать евнух, — молю вас, вспомните, что у молодого императора крутой характер и я буду побит.
— Я сама ему скажу, что, как и прежде, запрещаю играть в чужеземные игры, — заявила Мать императрица. — Игрушку захотел! Он уже не ребенок!
— Ваше высочество, — умолял евнух, — я сказал «игрушку», потому что понял, что нет надежды найти во всей стране настоящую повозку.
— Игрушка или нет, это иностранный предмет, — не уступала Мать императрица. — И я запрещаю. Сядь на место.
Ли Ляньинь подчинился, но больше не смеялся, хотя на сцене Ань Дэхай превосходил самого себя, пытаясь рассмешить Мать императрицу. Но и она не смеялась. Час или около того, пока продолжалось представление, ее красивое лицо сохраняло серьезность. Затем она сделала своим фрейлинам знак и удалилась во дворец, где по дальнейшему размышлению послала за главным евнухом.
Он пришел, красивый, несмотря на все увеличивающиеся размеры. У него были дерзкие темные глаза, но перед императрицей он смягчил взгляд. Она не перестала любить его, узнав, что в других местах его взгляд достаточно бесцеремонен. Ходили слухи, что Ань Дэхай не настоящий евнух и у него есть дети в императорских стенах, но Мать императрица научилась не проявлять любопытства, если не хотела что-то знать. Теперь же она сурово смотрела на своего приспешника.
— Как ты смеешь интриговать против Ли Ляньиня? — осведомилась она.
— Ваше высочество, — выдохнул главный евнух. — Я? Интрига? Ваше высочество?!
— Показывать моему сыну иностранную повозку!
Он попробовал засмеяться.
— Ваше высочество, разве это интрига? Мне хотелось развлечь императора.
— Ты же знаешь, я не хочу, чтобы он привыкал к иностранным вещам, — выговаривала Мать императрица суровым голосом. — Разве можно, чтобы душа правителя отрывалась от своего народа?
— Ваше высочество, — взмолился главный евнух, — клянусь, у меня не было такого намерения. — Мы все делаем так, как желает император, разве не таков наш долг?
— Нет, если он требует того, что пойдет ему во вред, — неумолимо утверждала она, — я предупреждала, что не допущу, чтобы он обучался порокам, каким научился его отец. Ты и дальше собираешься потакать ему во всем?
— Ваше высочество, — начал было Ань Дэхай. Но Мать императрица нахмурилась:
— Вон с глаз моих, неверный слуга!
Тут главный евнух перепугался. Он долгое время был ее любимцем. Однако каждый евнух знал, что милость правителя менее постоянна, чем солнечный свет ранней весной. В любой миг ее могут лишить, и столь же скоро голова евнуха может покатиться с его плеч.
Он бросился к ее ногам и заплакал.
— Ваше высочество, моя жизнь — ваша! Ваше приказание для меня выше всего на свете!
Но она оттолкнула его ногой.
— Вон с глаз моих… Вон с глаз моих…
Он уполз на четвереньках. Очутившись за дверями, евнух побежал к тому единственному, кто мог спасти его от гнева. Он бегом отправился к Жун Лу, чей дворец находился на расстоянии мили.
В этот час Жун Лу обычно изучал доклады, которые на следующий день будут представлены Трону. Когда-то это было обязанностью принца Гуна, но теперь, как Верховный советник, Жун Лу это делал сам. В одиночестве он сидел в библиотеке за огромным столом из черного дерева, склонившись над разложенными перед ним страницами документов.
Вслед за слугой появился главный евнух и, как только его имя было объявлено, почтительно поклонился и произнес приветствие.
— Что привело вас сюда? — спросил Жун Лу.
В нескольких словах Ань Дэхай изложил свою просьбу.
— Заклинаю вас, спасите меня от императорского гнева, — молил он.
Жун Лу не дал согласия сразу. Вместо этого он указал главному евнуху на стул и произнес:
— В последнее время меня беспокоит то, что происходит в императорском дворце.
— А что происходит? — Главный евнух побледнел в свете свечей.
Жун Лу повернул к нему суровое лицо.
— Отец молодого императора Сяньфэн был погублен евнухами, одним из которых были вы, Ань Дэхай. Правда, вы не были главным евнухом, но в ваших силах было наставить правившего императора на чистые мысли и праведные действия. Вместо этого вы потакали ему, а он любил вас, потому что вы были человеком молодым и очень красивым. Вместо того чтобы наставлять его на путь праведности, вы направляли его в бездну порока, используя его слабости и страсти. В итоге он умер, можно сказать, стариком в свои тридцать лет. Теперь его сын…
Жун Лу прервался, лицо его исказилось гневом, и он поднес правую руку ко рту — сильная рука, сильный рот.
Ань Дэхай задрожал от страха. Он пришел в надежде на поддержку, а на него обрушился шквал обвинений.
— Почтенный, — сказал он, — очень трудно быть евнухом и не подчиняться своему повелителю.
— Однако это можно сделать, — сказал Жун Лу, — и в конце концов вам это зачтется. В каждом человеке, даже в императоре, есть как хорошее, так и плохое. Одно можно уничтожить, а другое развивать. Вы выбрали зло.
— Почтенный, — заикаясь, пробормотал евнух, — я не делал такого выбора… мне никогда не было дано выбирать.
— Вы знаете, что я имею в виду, — сказал Жун Лу резко. — Когда ныне покойный император испытывал боль, вы давали ему опиум, когда он нервничал, вы утешали его недобрыми путями. Короче, научили его искать утешение в пороке всякий раз, как он был озабочен или болен. Он обессилел, прежде чем стать мужчиной, и не мог наслаждаться жизнью в полной мере.
Ань Дэхай не был трусом, но не был и глупцом. Пришло время использовать опасное оружие.
— Почтенный, если мужские качества императора ставятся под сомнение, как же это он породил сына, и притом такого крепкого, как молодой император?
На лице Жун Лу не дрогнул ни единый мускул. Он пристально смотрел на евнуха.
— Если императорский дом падет, — сказал он, — то с ним падете и вы, и я, а с нами и династия. Следует ли нам губить молодого человека, в коем заключена единственная наша надежда?
Так Жун Лу отклонил кинжал, занесенный главным евнухом. А главный евнух понял, что лучше иметь верного союзника, чем врага, и притворился удивленным.
— Я пришел сюда с просьбой о защите от гнева императрицы. В чем дело, я не знаю, началось все с игрушки, которую Ли Ляньинь забыл купить молодому императору. Я не понимаю, как ничтожная вещь может стоить человеческой жизни.
Жун Лу устало провел рукой по глазам.
— Я попрошу за тебя, — пообещал он.
— Почтенный, это все, о чем я прошу, — главный евнух почтительно поклонился и быстро пошел прочь. Его коварный и жестокий вопрос просвистел как меч, но Жун Лу сумел увернуться.
Жун Лу долго еще сидел в одиночестве. Его нежная жена тихонько пришла посмотреть на него и снова ушла, не осмели-1 ваясь заговорить. Молодая женщина прекрасно знала, что он никогда не полюбит ее настоящей любовью, но она любила его всей душой. Ей хватало его мягкой приветливости, нежности, любезности. Он никогда не был близко к ней, даже когда спал рядом и держал в своих объятиях. Она не боялась его, поскольку уверена была в его неизменной доброте. Но разрушить стену между ними была не в силах.
Ночь приближалась к концу, и тревога заставила Мэй пересилить стеснительность. Она подошла к мужу беззвучными шагами и положила руку на его плечо так легко, что он не почувствовал.
— Уже светает, — нежно сказала она, — а вы еще не ложились.
Жун Лу вздрогнул и повернул к ней лицо, и такая невыносимая боль была в нем, что она обвила руками его шею.
— О, любимый, что случилось?
Он весь напрягся и в следующее мгновение освободился от ее объятий.
— Старые заботы, — пробормотал он, — старые проблемы, которые никогда не разрешить! Глупо думать о них. Пойдем спать.
