Но спорить не хотелось. Хусен глубоко вздохнул и молча побрел домой.
Хасан с Рашидом взяли нож и мешок и вышли из дому.
– Куда вы? – пристали к ним Зали и Мажи.
– За семь гор!
– А зачем нож заточили? – спросила Зали.
– Тебя зарежем!
На счастье, Гойберд был во Владикавказе. Не то не отпустил бы их в ночь, да в такую темную. Земля сплошь как черной буркой укрыта. Не видно ни ям, ни бугров.
За селом шли степью. Наконец добрались до нужной канавы и дальше пробирались ею. Оба молчали, чтобы не выдать себя. Хасан думал о матери. Как бы она волновалась, знай, где сейчас сын. Определенно прибежала бы и преградила ему путь своими обычными словами: «Только через мой труп ты пойдешь дальше! Твой отец честным ушел в могилу. Нечестного нам не надо!»
«Нечестное, нечестное! – досадует Хасан. – А разве честно нажито все, что имеет Угром? Разве честно держать в одних руках столько земли, столько скота? Помещик и не узнает об исчезновении одной овцы. Зато, если ее найдут в канаве, станут допытываться, кто виноват, что нога у нее сломана, и тогда несдобровать. В лучшем случае нам не заплатят за работу. Пусть грешно брать чужое, но эту овцу надо унести. И мы унесем ее! Бог не простит? А почему он все прощает Угрому и Сааду? Почему он позволил обманщику всучить нам краденую лошадь?»
Много вопросов роилось в голове у Хасана. Но он вдруг споткнулся обо что-то мягкое и уже ни о чем не думал. В ногах у него овца – знакомый лекарственный запах бьет в нос.
Овца стонала, как человек. Рашид взял ее за ноги и придавил своими коленями к земле. Хасан держал голову и пытался перерезать ей горло. Но овца – не курица. С ней не так-то легко сладить.
Наконец все было кончено. Ребята уложили тушу в мешок, присыпали кровь землей и тронулись в путь. Мешок несли по очереди. Овца хоть и небольшая, а тяжелая.
До села добрались благополучно. Не встретили в пути ни души. Проснулись Мажи и Зали. И не спали, пока не разделали тушу и не наелись жаркого из легких и печени.
Еще до рассвета, оставив большую часть своей доли (надежно присыпанную солью), Хасан взял увесистый кусок баранины, пошел домой.
– Вададай! Почему ты вернулся ночью? – изумилась Кайпа.
– Не больно-то хорошо там на соломе! Дома в постели лучше! – сказал Хасан и протянул матери сверток. – Да вот и мясо надо было принести.
– Что это за мясо?
– За работу дали. Вместо денег. Мне и Хусену, на двоих.
И радость и удивление смешались в глазах Кайпы.
– Столько мяса?! Да отблагодарит их бог. Нам хватит на два-три дня.
– Мы еще и завтра принесем! – счастливый радостью матери, выпалил Хасан.
– Нет, завтра вам придется остаться дома!..
– Почему?
– Вечером здесь был двоюродный брат вашего отца, Мурад, сказал, что завтра к нам собирается Саад с сельскими стариками.
– Это еще зачем?
– Придет просить о прощении крови. Есть же в пашем народе такой обычай. Вот он и хочет им воспользоваться…
– Простить ему кровь? – Глаза Хасана потемнели, бровь поползла вверх.
В памяти юноши ожила незабываемая картина: искаженное лицо отца и его последние слова: «Хасан, отомсти». Ошеломленный такой вестью, он некоторое время молчал.
– А что ты сказала Мураду? – спросил он наконец.
– Что я могла ему сказать? Обещала оставить вас дома…
– Вот возьмем и не останемся!
– Нельзя так. Мурада надо послушаться. Ближе, чем он, у нас нет никого.
– Ну и делай, что он тебе велит. А я не стану. Да если бы твой Мурад был мужчиной, Саада уж давно земля бы не носила.
– Не надо, Хасан. Не говори так.
– А что ты хочешь от меня? Хочешь, чтобы я простил этому извергу кровь своего отца? Так знай же, не бывать тому!
– Я хочу, чтобы вам троим ничего не угрожало, – сказала Кайпа ласково и очень тихо.
Хасан весь кипел.
– Не потому ли ты держишь нас как на привязи? Может, скоро в сундук запрешь?
– Да что тебя прятать, – махнула она рукой, – и в сундуке будешь мне досаждать! Горяч ты больно!
– Горяч или холоден, а за деньги своего отца не продам! Так и передай Мураду.
Чуть свет Хасан с Хусеном ушли на работу. Мать не противилась. В душе она гордилась Хасаном. Проводив сыновей, Кайпа сбегала к Мураду и сказала, что прощения Сааду не будет. Мурад разошелся: он уже почти пообещал Сааду, а тут…
– Сыновья не хотят этого! – твердо сказала Кайпа.
– Вот тебе и раз! – вскочил тот с места. – Не собираются ли твои сыновья отомстить Сааду?
– Не знаю.
– А что ты тогда знаешь? Разве не ты их мать? Распустила своих детей! Я-то думал, что ты заменила им отца!..
– Если бы ты приглядывал за моими сыновьями, как того велит долг, – глаза Кайпы налились слезами, – знал бы, что они уже не дети. А ты всегда чуждался нас. По какому же праву требуешь, чтобы теперь они слушались тебя?
– Не послушаются – им же хуже! Сааду они ничего не смогут сделать. А свои шеи сломают! Это уж точно!
По правде говоря, Мурад больше за себя беспокоился. Он боялся, что в случае чего и ему не миновать беды. Саад и его родичи никого не оставят в покое. Ведь он, Мурад, один из самых близких родственников… Таков уж обычай.
– Знаешь, Кайпа, – сказал он миролюбиво, – я передам, пусть они сегодня не приходят, скажу, что не успел переговорить с вами. Это даже придаст нам весу! А ты попробуй еще раз уговорить мальчиков!..
– Они сыновья Беки. А Беки – твой двоюродный брат. Мы живем не за горами, идти недалеко. Вот ты приди и попробуй поговори. А мне больше нечего сказать им.
И Мурад пришел. Но Хасан был тверд. Он не изменил своего слова. Хусен стоял рядом с братом и, сжав губы, сурово смотрел на родственника.
Поклявшись, что больше не переступит порога этого дома, Мурад ушел.
3
Поняв, что его замысел не удался и прощения не будет, Саад забеспокоился не на шутку. Надо искать новых путей. Другое дело, когда сыновья Беки были несмышленышами. Прошло время, они подросли. Старший, говорят, уже юноша. Опасность с каждым днем все ближе. Любым способом их нужно убрать. Особенно Хасана. Не убивать. Нет! Ни к чему брать на свою шею кровь еще одного человека. Саад знает, что парни работают в угрюмовском поместье, купают овец. Это натолкнуло его на мысль, которая и привела к дому старшины.
Ази внимательно выслушал своего покровителя и успокоил, обещал сделать все возможное.
Проводив Саада, старшина тотчас же пошел к Соси. В разговоре с ним он и имени Саада не упомянул. Говорили вроде бы ни о чем. Ази в какой уже раз подчеркнуто важно сообщил Соси, что он, старшина, а никто другой в ответе за все, что происходит в селе. Заученные слова сами собой слетали с языка. Потом Ази сказал, что, если за проступки сельчан его вдруг снимут с должности, кому-кому, а Соси от этого один только вред. Кто его знает, каким еще будет новый старшина. Соси слушал и согласно кивал головой.
Когда наконец Ази дошел в разговоре до угрюмовских овец и до сыновей Беки, Соси неожиданно вспомнил, что на днях, выйдя во двор, он почувствовал неприятный лекарственный запах со стороны соседского двора. И, боясь, как бы у него, чего доброго, не отнялся язык, если он обо всем не расскажет старшине, взахлеб протараторил все, что знал.
– Ты считаешь, что запах шел от бараньей шкуры? – спросил Ази.
– А от чего бы еще?
– Это очень важная весть. Ты не спускай с них глаз. Уверен, стоит лишь принюхаться, присмотреться – и не то еще выведаем.
– Даст бог, даст бог! – закивал Соси, провожая гостя.
И лавочник снова принялся за грязное дело.
Через два-три дня он вдруг узрел сквозь щели в плетне, как Кайпа подвесила над дверью большой кусок мяса. Бедная женщина, ничего не подозревая, решила подсушить его на солнце: сушепое можно сохранить подольше. На дворе ведь лето, день-другой – и все портится.
«Откуда у них столько мяса? – подумал Соси. – Не иначе краденое! Скорей к старшине».
Ранним утром другого дня в дом Кайпы вломились казаки из полицейского участка.
