Нет, Эсет не станет возражать Хусену, не будет ссориться с ним.
– Идем к нам. Мне скучно, – попыталась она перевести разговор.
– Отчего же скучно? У тебя гармошка, вот и весели себя!
– Мне и с гармошкой скучно!.. Одной!.. – сказала и зарделась. А голос при этом был такой нежный, такой просящий, будто ребенок ластится к матери.
– Не могу я уйти к вам. Мальчишки залезут и оберут вишни, – уже дружелюбно ответил Хусен. – Идем лучше ты. Досыта вишен наешься.
– Нани будет ругать, если узнает, что я уходила…
Они бы еще долго спорили – и плетень им не мешал, да Султан услыхал про вишню, снова захныкал и потянул брата в сад. Хусен и сам не прочь полакомиться. Еще не согретые солнцем ягоды особенно вкусны с сискалом.
Эсет так и не пришла к ним. Дела были сделаны, теперь и Хусену скучно. У Гойберда – никого. Рашид, как обычно, ушел в поместье купать овец, все остальные – у родственников, полют кукурузу. Мажи еще с вечера радовался этому, предвкушая сытную еду в поле. О том, что целый день будет жариться на солнце, он не думал.
С соседского двора неслись нестройные звуки гармошки: Эсет учится играть.
Конечно, если бы не сад, Хусен охотно пошел бы к соседям. И ничего обидного не сказал бы Эсет. Сегодня 1 он вдруг почувствовал какую-то нежность к ней и теперь уже твердо решил больше никогда не ссориться. Ведь она с ним всегда миролюбива и ласкова, всегда старается порадовать, сделать что-то приятное. Раньше Хусен не думал об этом, но сегодня… Сегодня случилось что-то непонятное. Правда, и на этот раз он чуть не обидел ее. Из-за Дауда. А ведь давно пора поверить, что Эсет не способна на подлость. К тому же Дауда никто не разыскивает и не преследует. С тех пор как убили Сями, больше не было никаких обысков п засад. А Дауд чаще обычного приходит в село.
Хусен ругает себя за то, что обидел Эсет. А звуки гармошки становятся все громче и увереннее. Они уже нравятся Хусену. Ему хочется подойти к плетшо и крикнуть: «Эсет, я больше никогда не обижу тебя». Но он не делает этого. Внезапно, будто о чем-то вспомнив, бежит домой. Взяв у матери конопляных ниток, он выскочил в сад. Нарвал вишен, привязал их к палочке – и вот готова красивая гроздь. Очень красивой она получилась. Хусен направился к плетню. Гармошка молчала. Может, Эсет ушла домой? Надо крикнуть ее! А вдруг не услышит? Но в эту минуту его будто кто толкнул в грудь. Хусен обернулся и увидел входящую к ним в ворота Эсет. Хусен спрятал гроздь за спиной, медленно пошел навстречу девочке и, подойдя, торжественно подал ей.
– Ой, какая красивая! – вырвалось у ошеломленной Эсет.
Она замерла, и только горящие глаза ее перебегали с грозди на Хусена.
– Бери, это я тебе, – смущенно сказал Хусен.
– Мне?! – Взяв обеими руками подарок, она прижала его к груди. – Как красиво ты сделал!
Они уже сидели у двери, а Эсет все еще восхищенно смотрела на гроздь, не решаясь сорвать с нее ягодку.
– Я не буду их есть, Хусен! – сказала она.
– Ешь. Я еще сделаю. Красивее и больше этой.
– Красивее?! Что может быть лучше!
Терпение Эсет было недолгим. Срывая вишни одну за другой, она быстро разделалась с гроздью.
– Я очень люблю вишни, – проговорила Эсет и недовольным взглядом обежала свой голый двор, где, кроме акаций вдоль забора, не было ни деревца, – Только у нас их нет.
– А у нас сколько хочешь, – похвастался Хусен. – У меня даже оскомина от них.
– У моей дяци тоже их много. Только они не едят. Возят в Моздок, продают.
– Нани тоже повезет в следующий раз. И знаешь, что она мне купит?
– Штаны? – спросила Эсет.
– Какие штаны!.. – Хусен прикрыл руками коленки, чтобы Эсет не увидела латки.
– А что же тогда?
– Мяч! Настоящий резиновый мяч!
– Интересно, куда Тархан задевал свой мяч? – встрепенулась Эсет. – Пойду поищу его. Если найду, отдам тебе.
Хусен уговаривал ее не ходить. Сказал, что вовсе ему не нужен мяч. Но Эсет не послушалась, убежала.
Вернулась она только к полудню. Вряд ли так долго искала мяч. Наверно, занималась другими делами. И хотя Хусен отговаривал Эсет, но, увидев ее с пустыми руками, он все же против воли погрустнел.
– Так и не нашла! – виновато сказала Эсет. – Тархан, видно, потерял его.
Хусен разжигал огонь в очаге. Он сделал вид, что ему все равно, нашла она мяч или нет.
Помолчали.
– Дай-ка я растоплю? – опускаясь на корточки рядом с ним, попросила Эсет.
Ей хотелось сделать ему что-нибудь приятное… Вместо мяча.
– Не надо. Я сам.
– Это не мужское дело! – совсем осмелела Эсет.
– Ну, тогда разжигай, – согласился Хусен и поднялся.
Мигом управившись, поднялась и Эсет.
– Зачем тебе огонь? – спросила она. – Ты что, обед хочешь приготовить?
– Мы сейчас сварим яиц!
Хусен уже давно слышал кудахтанье кур в сарае. Это верный признак, что снеслись.
Он хотел пойти в сарай, но Эсет удержала его.
– Я пойду. Это тоже не мужское дело! – лукаво улыбнулась она.
Хусен не узнавал своей подружки. Она была какая-то необычно смелая, будто взрослая. И чувствовала себя как дома. Сходила в сарай. Положила яйца в котелок, налила воды, подвесила его над огнем и уселась у очага. Но через минуту отодвинулась и стала тереть свои белые ноги.
– Обожглась? – спросил Хусен, но к огню не пододвинулся. Боялся, как бы Эсет опять не сказала, что это не мужское дело – хлопотать у очага.
– Обжечься пока не обожглась, но очень там жарко.
– Потому, наверное, ты сегодня и на прополку не пошла, – улыбнулся Хусен, – что любишь, где попрохладнее.
– Нани не взяла меня. Боится, загорю на солнце. Она говорит: девушке нельзя загорать, надо быть белой как снег! Я не понимаю зачем. Разве не все равно, будешь белая или черная? А, Хусен?
Хусен молча пожал плечами. А сам почему-то не мог оторвать глаз от ее коленок. Эсет и вся была белая, как молоко, и очень нежная. Хусен сравнивал ее с распустившимся цветком. Только про себя, конечно…
Кабират и Соси в последнее время очень нежат и холят свой «цветок». Но мысль о том, для чего и для кого они это делают, еще не приходит в полудетскую голову Хусена. Не знает он и того, что красота Эсет едва расцветет… тотчас и померкнет, что растопчет ее жестокий человек. Ничего не знает пока Хусен. Не знает и Эсет. Им сейчас весело.
Хусену, как никогда, хочется, чтобы Эсет подольше побыла у них. Но время бежит. Кабират обещала вернуться к вечеру, и Эсет торопится.
Хусен совсем поник. Уж лучше бы она вовсе не приходила. Теперь ему особенно грустно одному. А раньше он ведь не скучал без нее! Может, и сегодня было бы как прежде? Но вот пришла и, уйдя, оставила ему грусть…
С приближением вечера Хусен немного рассеялся. Скоро вернутся мать и Хасан. Надо наколоть дров, принести воды, чтобы Кайпа сразу принялась готовить.
Султан уже спал, а Хусен, сидя у порога, не спускал глаз с улицы. Хотелось поскорее услышать скрип приближающейся арбы. Дважды проезжали мимо их двора арбы. Наконец третья остановилась у ворот. С нее сошли двое – Кайпа и Хасан. Арба поехала дальше.
Хусен застыл от удивления. Сначала он подумал, что кто-то еще был на их арбе и повез дальше свой груз. Но почему тогда Хасан не поехал с ним? Арбу-то назад надо пригнать. И почему не сняли мешок с мукой? Хусен готов был сам кинуться за арбой.
– Куда она поехала? – с нетерпением спросил он, не дождавшись объяснения.
– К себе домой. Куда же еще? – тяжело вздохнула Кайпа.
– Куда домой? Разве это не наша арба?
– Не паша, не наша! – прикрикнул Хасан, словно в том, что арба эта чужая, есть какая-то вина Хусена. Прикрикнул и пошел вслед за матерью в дом.
– Тогда где же наша? – ничего не понимая, спросил Хусен.
– Где наша? В пропасть свалилась!
– Что ты кричишь на него? – вмешалась Кайпа.
– А чего он пристал?
– Не пристал, а тоже хочет знать.
– Хорошо. Расскажем, раз хочет знать. Наша арба осталась в Моздоке. А лошадь отобрал хозяин. Ясно? Доволен?
