добрался сюда.
Когда я жил здесь прежде, у меня появился друг. Вспоминая те годы, я понимаю, что, наверное, за всю жизнь только он и был моим другом, поэтому в растерянности и печали меня потянуло сюда. Он тоже был рабом купца, но, когда я вернулся, лавка исчезла, и я не смог его отыскать. Расспрашивать о дяде Хашиме я не решился: вдруг долг отца перешел на меня.
— И правильно сделал. Осторожность никогда не помешает, ты и сам это знаешь. Я скажу тебе, что случилось с купцом Хашимом Абубакаром, — улыбнулся Халифа, довольный, как всегда, что можно сообщить новость, поделиться сплетней. — Юноша, который управлял лавкой, сбежал со всеми деньгами, какие были в доме, и молодой женой купца, его второй женой. Оба исчезли, и с тех пор о них никто ничего не знает. Это было перед самым началом войны, и кто знает, что с ними сталось? В войну многие сгинули. Для купца это был громкий скандал, он распродал оставшееся и куда-то уехал. Последнее, что я слышал о нем, — он не то в Могадишо, не то в Адене, не то в Джибути, где-то там. Он был одним из последних караванщиков, и дни его все равно были сочтены. Немцы хотели положить конец караванной торговле и заправлять всем самостоятельно. Как звали твоего друга, который работал на Хашима Абубакара?
— Его звали Фариди, — ответил Хамза.
— Точно, так звали того юношу. — Халифа с удовольствием шлепнул себя по ляжке: история обрастала любопытными подробностями. — Каков пройдоха! Украл жену и деньги! Твой дружок, наверное, тот еще плут.
— Когда меня привезли сюда, я был совсем ребенок, он заботился обо мне как брат. Мы здесь никого не знали, день и ночь работали в лавке. Иногда ходили в город, но Фариди тоже его не знал. Мы брели наугад. Раз он скрылся с деньгами перед самой войной, значит, это было вскоре после того, как сбежал я. Молодая жена, с которой он сбежал, — его сестра. Ее тоже отдали в рабство дяде Хашиму.
В ответ Халифа только вздохнул: эта новая подробность так украсит его историю, что никто в нее не поверит.
— Значит, вот ты кто, — сказал он. — Я работал на купца-пирата, а ты со своим другом в это время на другом конце города обдумывал, как разорить другого пирата. Я рад — сам не знаю почему, — что твой друг Фариди сбежал и опозорил того купца. Мы-то все полагали, будто все придумала молодая жена. Иначе откуда ему знать, где купец держит деньги? Вот так пройдохи эти двое, всё забрали. Надеюсь, их не найдут, ведь воровать нехорошо, пусть даже Фариди твой друг.
— А что случилось с домом? Он стоял в конце дороги, что идет вдоль побережья. Там был прекрасный сад. Я ведь правильно помню, да? — спросил Хамза.
— Дом купил индийский делец, снес его и выстроил особняк, который стоит на том месте сейчас. Не все любят сады. Делец приехал с англичанами. После победы над немцами англичане привезли своих людей вести здесь дела. Привезли купцов из Индии, из Кении, и эти новички-индийцы взялись за дело проворно и круто: они по-прежнему здесь. Заправляют всей торговлей и заявляют правительству, мы-де британские граждане, нам положены те же права, что и мзунгу, с нами нельзя обращаться так, будто мы ничем не лучше местных.
* * *
В четвертый и последний день Ида — в утреннем воздухе еще витал дух праздника — Афия толкнула дверь в комнату Хамзы, она принесла ему завтрак, кусок хлеба и кружку чая. По случаю Ида хлеб был не простой, а гренок, вымоченный во взбитом яйце. Он забрал у нее поднос, поставил его на столик, и она скользнула в его объятия. Тогда-то он и спросил ее. Он сказал Халифе, что сам у нее спросит, потому что хотел, чтобы она сказала, что тоже этого хочет. Халифа ответил, что так не делается. Он, Хамза, должен поговорить с Халифой, тот поговорит с Би Ашой, а она спросит Афию. И потом ему таким же образом передадут ответ. Вот как делается — и как будет сделано после того, как Хамза поговорит с Афией, но если он хотел спросить ее лично, надо взять и спросить.
Держа Афию в объятиях, он произнес:
— Ты не против, если мы поженимся?
Она отстранилась, посмотрела ему в лицо — наверное, хотела убедиться, что он не шутит. Увидев, как серьезно его выражение, улыбнулась, обняла его крепче и сказала:
— Ид мубарак, я ничуть не против.
— У меня ничего нет, — продолжил Хамза.
— У меня тоже, — ответила она. — У нас обоих ничего нет.
— Нам негде жить, кроме этой комнатки, в которой нет даже москитной сетки. Надо подождать, пока я не смогу снять нам что-то более подходящее, — произнес он.
— Я не хочу ждать, — сказала она. — Я и не думала, что когда-нибудь полюблю. Я думала, ко мне кто-то посватается, и у меня не будет выбора. И вот ты посватался, и я не хочу ждать.
— Здесь негде помыться. Здесь есть только циновка, чтобы спать. Ты будешь жить как зверь в норе, — ответил он.
— Не преувеличивай, — рассмеялась она. — Мыться и готовить можно в доме, а на полу заниматься любовью когда захотим. Как будто мы с тобой отправились в путешествие и непременно найдем дорогу, даже если наши тела будут вонять застарелым потом. Она годами мечтала сбыть меня с рук. Говорила, ей не нравится, как он смотрит на меня. С тех самых пор, как я стала взрослой. Она сказала, он хочет на мне жениться — Баба Халифа. Сказала, все мужчины животные. Не знают удержу.
— Я понятия не имел об этом, — признался Хамза. — Ты говорила, это твой дом.
— У Би Аши озлобленная душа. Ее раздражало, что я стала молодой женщиной. Она мечтала сбыть меня с рук, но сердилась, когда на меня смотрели юноши. Стоило кому-то взглянуть на меня на улице, и она принималась меня упрекать. Говорила, ей противно, что мужчины пожирают меня глазами. Говорила, мол, я сама их поощряю, хотя я ничего такого не делаю. Она мечтала сбыть меня с рук, но ей хотелось, чтобы ко мне посватался зрелый мужчина и взял меня второй женой. Она не хотела, чтобы я чувствовала себя молодой и красивой, она хотела, чтобы меня взяли потешиться, унизить меня своими желаниями. Она озлобилась, вот и стала жестокой. Когда я была ребенком, она обращалась со мной иначе. Она была такая же строгая, как сейчас, но жестокой не была. Она стала такой, когда я превратилась в
