начал крепчать. Манолис же еще целый час стоял на палубе, вцепившись в поручни. Океан оказался очень уединенным местом.
Манолис вспомнил, когда в последний раз смотрел на волны, – на следующий день после смерти Анны, когда были еще совсем свежи воспоминания о ее прикосновениях и рана в его сердце горела огнем. В тот день в кармане его брюк лежала сережка Анны. Годы спустя он все еще хранил это маленькое сокровище и теперь нащупал его в кармане своей куртки.
Оно блеснуло на его ладони, и Манолис в последний раз представил себе, как сережка свисает с нежной мочки ее уха, представил себе ее улыбку… А затем он повернул ладонь, и украшение выпало из руки. Оно долго летело вниз, и цвет камней сливался с цветом моря. Манолис не видел, как сережка коснулась поверхности воды. Наконец он смог оставить воспоминания об Анне в прошлом.
Вскоре в Айос-Николаосе София впервые испытала настоящее горе. Мусатос-Паппус подхватил легочную инфекцию и больше года прожил в семье своей дочери. Однако оправиться так и не смог и осенью 1969 года мирно скончался в своей постели.
Когда умер Александрос Вандулакис, София была слишком мала, чтобы понять всю силу такой потери, но в этот раз она горевала безутешно, и Марии было труднее справиться с ее печалью, чем со своей собственной. Несколько недель София плакала по ночам. Казалось, со смертью дедушки закончилось ее детство, она стала взрослой.
Мария не навещала Андреаса все то время, что ухаживала за отцом. Ей не хотелось рисковать здоровьем своих близких.
После похорон и сороковин Мария решила первым делом поехать в Неаполи. За прошедший год она часто думала об Андреасе, но из-за нехватки времени не написала ему ни строчки, и ее мучила совесть. «Недостаточно просто переживать за кого-то, – как-то раз сказала она Николаосу, который надеялся, что визиты Марии в тюрьму наконец прекратятся. – Ты должен непременно показать этому человеку, что переживаешь за него».
Когда Мария вошла в камеру, Андреас лежал на кровати – лежал так тихо и неподвижно, что женщина подумала, будто он спит или заболел.
– Андреас? – тихонько позвала она. – Андреас, это Мария…
Подойдя ближе, она увидела, что глаза ее зятя открыты.
– Мария? Ах это ты, – раздался слабый голос.
Андреас выглядел сильно изможденным. Он попытался сесть и едва смог приподняться и прислониться спиной к стене.
За прошедшее время Андреас сильно изменился. Мария представляла себе его просветленным и улыбающимся, но как далек был этот образ от реальности! Тюремная одежда висела на нем мешком, и он казался старше своего возраста лет на десять.
Андреас, очевидно, был полностью погружен в себя. Он не задал ни единого вопроса, даже не поинтересовался, как дела у Софии. Единственное, что ему в тот момент было важно, – это его собственное душевное состояние.
Марии пришлось наклониться, чтобы расслышать слова Андреаса, настолько слабым был его голос.
– Я постился, – пояснил он. – Это сближает меня с Господом.
– Я тоже иногда пощусь, – ответила Мария. – Пару дней как минимум на Страстной неделе.
Она честно пыталась воздерживаться от принятия пищи во время Страстной недели, но обнаружила, что не может совмещать пост с работой в больнице. Ведь ей приходилось заботиться о пациентах, и слабость от недоедания сильно этому мешала.
– Я соблюдаю пост не несколько дней в году, Мария. Я делаю это месяцами. Начал поститься еще в прошлом году. Ты знаешь, что наш Господь провел в пустыне сорок дней и ночей без еды?
– Да, Андреас. В память об этом мы и соблюдаем Великий пост, разве не так?
– Именно так, и поэтому сорок дней ни еда, ни питье не касались моих губ. Я так близко подошел к Нему, Мария. Он был со мной – рядом со мной, внутри меня…
Мария разрывалась между религиозными и научными представлениями о человеческом теле. Она не хотела быть циничной, но между тем отлично осознавала, какие галлюцинации может вызвать столь длительное голодание.
– Ты знаешь Господа, Мария? Он посещал тебя? Сидел рядом? Ты чувствовала исходящее от Него тепло? Свет? – Андреас при этом активно жестикулировал, и Марии его ладони показались неестественно большими – настолько исхудали, иссохли его плечи и предплечья.
От вопросов Андреаса Марии стало слегка не по себе. Они бросали вызов ее собственным, очень личным представлениям о вере и духовности.
Да, она знала о мире Господнем. Марии также было известно, какую силу человеку может придать вера. Все эти годы, проведенные на Спиналонге, она наблюдала силу духа у стольких пациентов, для которых не было никакой надежды на исцеление от проказы. Марии приходилось провожать в мир иной десятки людей, и она видела, как в самом конце их поддерживала вера в то, что это не конец, а начало. Присутствие Бога рядом с ними она ощущала почти физически, даже если пациенты умирали в страшных муках.
Вместо ответа Мария сдержанно кивнула, и Андреас продолжил:
– После сорока дней поста я хотел только одного – не есть или пить, нет, – я хотел остаться с Господом. Я видел Его в окружении света, в окружении ангелов. Мне было видение небесной благодати, Мария.
Она просто сидела и слушала. Казалось, большего от нее и не требовалось. Подобный фанатизм не нуждался в ответе.
– С каждой минутой я все ближе к Нему. Каждый день я съедаю кусочек хлеба и делаю несколько глотков воды, и все.
Мария внимательно посмотрела на своего собеседника. Было очевидно, что он болен или даже умирает. Она хотела что-нибудь сказать, но слова застряли в горле. Перед ней был человек, который медленно убивал себя.
Тон Андреаса внезапно изменился, будто что-то придало ему сил.
– Я иду Ему навстречу, Мария. Я имею в виду, что вскоре навеки с Ним соединюсь. Он зовет меня, Мария. Я знаю, что Он ждет меня!
В голосе Андреаса было столько нездорового возбуждения, что Мария в ужасе отпрянула. Ей придется оставаться наедине с этим фанатиком до тех пор, пока не явится охранник…
– Но на моем пути к Нему что-то стоит! Что-то мешает! Что-то разделяет нас, Мария! Я чувствую Его терновый венец, как будто он надет на мою голову! Чувствую, как гвозди впиваются в мои руки! И в ноги! Но есть какое-то препятствие…
Мария с опаской посмотрела на Андреаса. Затяжное голодание часто вызывает галлюцинации. С каждой минутой Андреас распалялся все сильнее. Марию лишь немного успокаивала мысль, что, если он бросится на нее, она легко сможет себя защитить. Андреас был
