Свернув под арку, он толкнул дверь с белой табличкой, вошел в комнату и спросил у сидевшего за столом адъютанта, можно ли видеть начальника.
— А кто вы будете, товарищ?
— Командир полка Лихарев.
Адъютант поднялся со стула, быстро прошел в соседнюю комнату и тут же вернулся, сказав, что командира полка просят войти.
Ипполитов встретил Лихарева у порога кабинета.
— Очень, очень рад видеть вас, Всеволод Александрович, — говорил он, крепко пожимая руку командира полка, — Слышал, как вы лихо разделали Кур-Ширмата. Командующий фронтом очень вами доволен.
Лихарев пожал плечами.
— Я здесь совершенно не при чем, Дмитрий Романович, — произнес он с обычным спокойствием.
— Как то есть? Ваш же полк!
— Мало ли что… Там, я говорю, все дело решил головной эскадрон. Дудкин отличился. Старый буденновец, — продолжал Лихарев, по знаку Ипполитова присаживаясь напротив него. Он снял фуражку и провел рукой по зачесанным назад волосам, — Я преследовал уже разбитого противника. Не велика победа, я говорю.
— Не будем спорить. Нам все отлично известно… — Ипполитов помолчал, — Да. Так чем могу служить? — Ипполитов с глубокой симпатией посмотрел на командира полка.
— Я по поводу нового назначения.
— А что, не устраивает?
— Не понимаю, в чем дело. С Ферганой освоился. Все тропинки знаю. С комбригом Ушаковым сработался. А тут переводят к Мелькумову.
— И с Мелькумовым сработаетесь, — подхватил Ипполитов. — Замечательный командир! Кавказец. Это он вместе со своими локайцами выгнал эмира из Бухары… Ваше назначение объясняется совершенно особыми обстоятельствами. Вы — боевой командир, отлично владеете местными языками, и лучшей кандидатуры, чем ваша, не сыскать.
— А что это за обстоятельства, Дмитрий Романович, — спросил Лихарев.
— А вот послушайте…
И тут Лихарев узнал, что Энвер-паша собрал армию до пятнадцати тысяч. Основное ядро — турки, бывшие военнопленные, а также прибывшие на этих днях из-за кордона; много всякого уголовного сброда, навербованного в Каршах и Гузаре. Есть и белогвардейцы. Правда, полного единодушия в этой так называемой «армии нет, потому что между Энвер-пашой и Ибрагим-беком идет борьба за верховную власть. События таят в себе серьезную опасность.
— Поэтому, — говорил Ипполитов, — принято решение в самом спешном порядке разбить Энвер-пашу одним ударом. Основная задача возлагается на кавбригаду Мелькумова, которая сейчас сосредоточена в Гузаре, — пояснил он. — На днях в Ташкенте ожидается главком Каменев. Он возглавит операцию. Теперь, надеюсь, вам понятно новое назначение? — спросил Ипполитов, с дружеской улыбкой взглянув на командира полка.
— Да. Это очень интересно, — произнес Лихарев, испытывая охватившее его волнующее чувство. — Энвер-паша, конечно, не Кур-Ширмат, и разбить такого противника будет гораздо труднее. Ну что ж, хорошо. Только смогу ли я быстро добраться в Гузар? У меня в Самарканде остались лошади и коновод.
— Мы дадим вам вагон… В Ташкенте вас ничего не задерживает?
— Нет. Могу ехать немедленно.
— Ну и прекрасно. Я попрошу прицепить ваш вагон к ближайшему поезду. Доедете до Карши. Там конечная станция. А дальше, до Гузара, сорок верст походным порядком. И вот еще что…
Ипполитов остановился на полуслове: в комнату вошел адъютант.
— В чем дело? — спросил Ипполитов.
Адъютант доложил, что прибыл джигит Мухтар.
— А-а! Вот это кстати! — обрадовался Дмитрий Романович, — Прекрасный джигит… Ранен при преследовании Энвер-паши, — пояснил он Лихареву. — Впустите его.
Юноша вошел, держась по-горски прямо. На нем был сильно поношенный красный чапан, крепко перехваченный в талии широким кожаным поясом, и тиковые шаровары в полоску, заправленные в желтые сапоги верблюжьей замши с острыми носками. Синяя чалма со спущенным на левое ухо концом оттеняла его совсем юпое лицо с греческим носом, подтверждавшим происхождение юноши от древних бактрийцев.
Остановившись у двери, он с молчаливым достоинством смотрел на сидевших.
— Каков красавец, — понизив голос, произнес Ипполитов. — Возьмите его в полк. Он из Восточной Бухары и будет хорошим проводником.
— Надо узнать, хочет ли он? — сказал Лихарев.
— А вы спросите.
— Мухтар, дело есть. Хотите служить в моем полку? — предложил Лихарев. — В полку есть много ваших товарищей. Скучно не будет.
Мухтар внимательно посмотрел на командира. И, по-видимому, тот понравился ему. Он, немного подумав, утвердительно кивнул головой и сказал с обычной краткостью: «Хоп. Майли. С вами, катта-командир, я буду служить».
7
Тем временем Саид-Абдулла, вопреки сомнениям Касымова, проявил невиданную ранее деятельность.
Он не только связался с Маймуном и Абду-Саттар-ханом, но и организовал небольшую шайку, вооружив ее за свой счет. Теперь у него было все готово к налету на Каттакурган.
В этот день солнце палило с какой-то особенной яростью. В воздухе стоял удушающий зной. Но была пятница, базарный день, и, несмотря на жару, по узким улицам города сновали толпы людей в чалмах, киргизских меховых малахаях и в белых войлочных шляпах.
Больше всего людей было под камышовой крышей базара, где, как стойла для скота, теснились десятки полутемных лавчонок, забитых самым разнообразным товаром. Тут были керосиновые лампы, замки, грецкие орехи, скобяные изделия, дешевые конфеты с длинными бумажными хвостиками, связки плеток, подвешенные под потолок головы сахара, нитки стеклянных бус, пачки чая, кожаные калоши, медные подносы с разложенными на них шариками курта — едой бедняков, гвозди, фисташки, помада для усов и деревянные тарелки с халвой. Пакетики с кардамоном, перцем, шафраном, гвоздикой, мускатным орехом источали сладковато-пряные запахи.
Перед лавочками в величавой неподвижности застыли поджавшие ноги купцы. Подле каждого стояли чайник и пиала.
На противоположной стороне базара торговля происходила по строго ремесленному признаку. Там медники и ювелиры, седельщики и гончары со степенным достоинством предлагали свои изделия медленно снующему люду.
Обилие товаров создавало обманчивое впечатление благополучия. Стоило присмотреться к покупателям, чтобы впечатление это рассеялось. Люди больше толкались у прилавков, глазея на товары. Покупателей было немного.
Базар поражал множеством нищих. Всюду были видны жалкие фигуры в лохмотьях, сквозь которые просвечивало коричневое истощенное тело. Гнусавыми голосами они вымаливали себе подаяние, призывая на помощь Гукмата, Гуквара и Богоутдина.
Лекарь — табиб, творя вслух молитву, водил на цепи заросшего до самых глаз сумасшедшего в длинной до пяток рубашке. Сумасшедший пускал изо рта пузыри, подвывал и кривлялся.
Старый дервиш, сидевший в нише между лавчонками, зорко поглядывал по сторонам. Сейчас его взгляд остановился на заезжем афганском купце в черном сюртуке и круглой меховой шапке. Купец, жестикулируя, расхваливал каракулевые шкурки сухому старику с тонкой сморщенной шеей. Старик то чесал затылок под синей чалмой, то принимался высчитывать что-то, загибая тонкие черные пальцы.
Вдруг дервиш насторожился: по улице шел Улугбек. Он подошел к дервишу и, нагнувшись, шепнул ему что-то. Потом Улугбек бросил монету в деревянную чашку и направился вниз по базару.
Дервиш поднялся и, опираясь на посох, заковылял мимо торговых рядов.
В саду за мечетью стояла лошадь. Дервиш бросил посох, молодо вскочил в седло и пустил лошадь вскачь по дороге к видневшимся на холме развалинам древней крепости каттакурганских беков…
Перевалило за полдень. Среди толпы на базаре появились босоногие водоносы с бараньими бурдюками.
В глубине улицы послышались крики:
— Пошт! Пошт! Берегись!
Вырастая на фоне синего неба, под базарную крышу входил караван. В тяжелом воздухе плыл медный перезвон колокольчиков.
Верблюды шли медленной поступью, поводя по сторонам надменными мордами. Свалявшаяся шерсть, как хлопья нечесаной пакли, болталась на их худых голых ногах. Караван проплыл меж жавшихся к лавкам людей и вышел на открытый базар. Здесь, с самого края, в тени тополей звонко стучали кузнечные молоты. Красноватое пламя отбрасывало багровые отблески на обнаженные до пояса мускулистые фигуры кузнецов, работавших у наковальни. То один, то другой, оставив молот, отходил в сторону, споласкивал руки в ведре и, вытерев их о прожженный кожаный фартук, вновь принимался бить молотом по раскаленному добела металлу, брызгавшему золотистыми искрами.
Дальше торговали овощами и фруктами. Целые груды плодов занимали пространство вплоть до стен белой мечети. Здесь были морковь, огурцы, абрикосы, алыча, маленькие скороспелые дыни — джюмджа, красный перец, кабачки, баклажаны, яблоки прошлогоднего сбора и гроздья беловатого с синим оттенком мелкого скороспелого винограда. Все это, разложенное на длинных прилавках, разогретое солнцем, испарялось на жаре, наполняя воздух терпкими запахами.
