Общее внимание собравшихся привлек новый тиковый в полоску халат Назара-ака. Обычно все привыкли видеть на нем лишь лохмотья. Рядом со стариком шел красивый юноша, сын его Ташмурад. За ухом у него были заткнуты веточка мяты и роза — знак того, что он стал женихом.
Юрчинский чайханщик Гайбулла, пожилой уже человек, с большой бородавкой на толстой щеке, первым заметил Назара-ака.
— Привет вам и вашему дому, Назар-ака, — сказал он, делая два маленьких шага навстречу ему. (Гайбулла страдал ревматизмом, и хотя, по совету местного табиба, он дважды в день жег паклю на животе, ему почему-то не помогало). — Привет вам, Назар-ака! Говорят: «Если увидишь бая в новом халате, поздравь его, а если увидишь бедняка в новом халате — спроси, чей это халат».
— Поистине чудные дела стали твориться на свете, уважаемый, — отвечал Назар-ака, слезая с осла и здороваясь с Гайбуллой. — Благодать сошла на моего троюродного дядюшку, бая Рахманкула, у которого, как вам известно, я работаю пастухом уже более тридцати лет. Раньше он награждал меня за работу ударами палки, а вчера вдруг подозвал к себе, спросил, как мое здоровье, и подарил мне этот великолепный халат. Кроме того, он покупает жену сыну моему Ташмураду.
— Видимо, благодать снизошла не только на вашего бая, — заметил молчавший до сих пор Али-бобо, сморщенный старичок из Денау. — Сегодня утром мой хозяин велел прислать на внутреннюю половину мою жену, чтобы она позавтракала вместе с его женами. Откуда такая любезность? Называет меня акой, все время шутит со мной, смеется, будто мы с ним старые друзья или товарищи.
— А мой вчера пригласил меня в гости, — сказал чернобородый дехканин в рваной чалме.
Гайбулла в раздумье потрогал бородавку на щеке.
— Однако зачем нас созвали сюда? — спросил он, поглядывая на своих собеседников.
— Во всяком случае, не на той, — заметил старый дехканин. Он многозначительно кивнул на стоявших поодаль вооруженных нукеров Ибрагим-бека.
— Да, да, — вздохнул Гайбулла, — кто знает, что с нами случится сегодня?
— Не случится ничего, что не было бы предопределено судьбой, — мрачно сказал Али-бобо. Он достал из поясного платка тыквинку для табака — наса, насыпал на ладонь добрую порцию и только было собрался смахнуть ее в рот, как из юрты послышался шум. Все упали на колени, склонившись головами до земли.
Из юрты медленно выходила процессия. Народу еще не приходилось видеть такое пышное зрелище. Впереди всех важно выступал Абдул-Рашид-бей. Его накрученная репой белоснежная чалма с сверкавшими блестками, казалось, плыла в воздухе. Два ишана в халатах из серебристой парчи вели его под руки. Рядом с ним шел Энвер-паша. За ними в сверкавших парчовых халатах выступали беки, ишаны и прочая чиновная знать. Появившиеся невесть откуда странствующие монахи-дервиши в лохмотьях, обвешанных талисманами, с суковатыми посохами в руках и юродивые замыкали это пышное шествие.
Абдул-Рашид-бей взошел на устланное ковром возвышение, поднял руки к небу и, медленно опустив их, обратился к народу.
Народ понял, что Абдул-Рашид-бей хочет говорить, и стремительно хлынул к нему. Назар-ака схватил Ташмурада за руку и попробовал пробраться вперед.
Когда Назара-ака остановила толпа и он огляделся, Ташмурада рядом не оказалось. Увидев отца, Ташмурад стал расталкивать народ и вскоре пробрался к нему. Их теснили, толкали со всех сторон и чуть не сшибли с ног.
Когда он немного оправился и огляделся вокруг, то в нескольких шагах увидел Ташмурада. Юноша, видимо, как и он, отделался ушибами: ни розы, ни мяты у него, за ухом не было. Увидя отца, он стал расталкивать парод и вскоре пробрался к нему.
— Вы слышали, отец, что говорил Абдул-Рашид-бей? — спросил он взволнованно.
— Как же я мог слышать, когда меня, как мешок с соломой, мотали по всему полю? — сердито сказал Назар-ака.
— Война, отец!
— Война? — изумился старик. — С кем война?
Но Ташмурад не успел пояснить: послышались громкие крики. Поднявшись на холм, кричал калека дервиш.
— О шариат! О шариат! — кричал он, размахивая руками. — Люди, братья! Вы слышали, что сказал благородный Абдул-Рашид-бей? Слушайте, я все скажу вам!
Назар-ака, схватив сына за руку, насторожился. Остатки волос зашевелились у него под чалмой: из Туркестана вместе с неверными русскими идут нечестивые мусульмане, изменившие своему государю, вере отцов, шариату. Они сыны дьявола, и поэтому у них хвосты, вместо ног копыта, а на голове рога. Они берут себе чужих жен, а потом убивают. Всех же правоверных они распиливают пополам деревянной пилой, а имущество, землю и скот отбирают.
Назар-ака и раньше слышал, что далеко-далеко, в той стороне, где садится солнце, живут какие-то русские, которыми правит ак-падишах. Потом пронесся слух, что русские прогнали ак-падишаха, за что, как говорил бай Рахманкул, их постигла страшная кара, и злой дух Азраил, спустившись с неба, испепелил почти всю их страну.
Раньше Назар-ака испытывал к этим неизвестным ему русским чувство страха, смешанного с любопытством. Теперь, после слов дервиша, он стал ощущать ненависть к ним. Как, у него отнимут жену, за которую он отдал единственную пару волов и стал навсегда рабом Рахманкула? Нет! Дудки! Этого он не допустит! Во всяком случае, без боя он ее не отдаст. Пусть только сунутся сюда эти неверные! Он выйдет в бой против них вместе с сыном Ташмурадом.
Так думал Назар-ака. Но если он по своему простодушию верил каждому слову дервиша, то такие люди, как Али-бобо, смотрели на это иначе. Али-бобо думал: «До сих пор беки и баи били нас, а теперь, выходит, мы должны биться за них?» Своей мыслью он поделился с Гайбуллой. Чайханщик испуганно взглянул на него и приложил палец к губам. Тогда Али-бобо совершенно резонно заметил, что на его старую Ходичу вряд ли кто позарится, так же как и на его имущество. Ведь у него, да и у большинства присутствующих, своей земли нет.
Теперь уже по всей котловине разносился исступленный вой дервишей.
Братья-медники Абдулла и Рахим стояли неподалеку от юрты. Дело заваривалось не на шутку. Чего доброго, им придется сменить молот на орудие. Посоветовавшись, братья решили покинуть под шумок место сборища. Незаметно выбравшись из толпы, они направились к скалам, за которыми начиналась сбегающая к Сурхану тропинка. Но едва они, ведя лошадь в поводу, прошли еще несколько шагов, из-за ближайшей скалы с криком выскочили сидевшие в засаде джигиты Ибрагим-бека. В ту же минуту братья оказались сбитыми с ног, и нукеры, скрутив им руки назад, потащили их к юрте.
— Ах вы, шелудивые псы! — гневно закричал мирза Мумин, когда нукеры, притащив братьев, бросили их к ногам мирзы. — Трусливые шакалы, сбежавшие еще до боя! Смотрите на этих изменников, пока я не приказал накроить ремней из их подлой шкуры!
— Кто вы такие? — сурово спросил, подойдя к ним, Ибрагим-бек.
— Мы б-братья-медники из Юрчи, — заикаясь и дрожа сказал толстый Абдулла.
— Медники? Гм… Ну ладно. Будете состоять при нашей особе и делать патроны, — милостиво сказал курбаши. — А пока дать каждому из них по двадцати палок, чтобы больше не убегали! — приказал он, повернувшись к джигитам, смотревшим жадными глазами на новые халаты задержанных.
Крики юродивого заглушили вопли братьев.
— Правоверные! — кричал он. — Вступайте в священное войско светлейшего эмира Бухары! Или неверные кяфиры придут в ваши дома, выволокут за волосы ваших жен и дочерей и возьмут их в свои нечистые гаремы!
А сухой, как палка, дервиш с крашеной бородой вторил ему:
— Властью священного хазрета: все, кто откажется вступить в битву с неверными, будут подвергнуты казни, имущество их будет предано разграблению, а дети обращены в рабство!
«Вот действительно случай, — думал чайханщик Гайбулла, все имущество которого составляли пятиведерный самовар, три пары пиал и фунтов шесть зеленого чая. — Как ни поверни, а выходит, что придется на старости лет вступать в отряд бека».
Но, к его большой радости, оказалось, что стариков не принимают, а берут только молодых — по одному человеку с пяти домов кишлака или аула.
Среди народа большинство поверило лживым речам дервишей. Назар-ака одним из первых вписал сына своего Ташмурада в списки джигитов.
Так юноша Ташмурад вступил в отряд своего помещика Мустафакул-бека и стал его нукером…
В эту же ночь тысячи семей, не желавшие идти в бой за эмира, потянулись в глухие горы. Люди ехали и шли, озираясь, прислушиваясь к шорохам ночи. Но пока вокруг все было спокойно. Только в стороне Бабатага в темном небе, трепеща, разливался Красноватый отблеск огня. Это по приказу Энвер-паши жгли-кишлаки, отказавшиеся дать джигитов эмиру бухарскому.
6
По широкому коридору, устланному ковровой дорожкой, шел легкой походкой молодой худощавый командир невысокого роста.
