Он бросил взгляд на разделяющую солар деревянную ширму, затем снова на мальчика. Через секунду поднялся и повернулся к окну.
Затянувшаяся тишина вновь всколыхнула в Уилле тревогу. Он редко видел Овейна таким задумчивым, таким зловеще молчаливым. «Может быть, я ошибся и наставник исключит меня из участия в турнире? А может, и того хуже… может быть… Неужели изгнание?..»
Прошло несколько минут, показавшихся Уиллу бесконечностью, прежде чем Овейн повернулся к нему.
— Я знаю, Уильям, о произошедшем в Шотландии. — Он видел, как мальчик распахнул глаза и отвел взгляд. — Если ты хочешь загладить вину, то выбрал плохой путь. Что сказал бы отец о твоем поведении? Мне бы очень хотелось похвалить тебя, когда он вернется со Святой земли, а не говорить о своем разочаровании.
Уилла как будто ударили в живот. Из легких ушел весь воздух, закружилась голова.
— Откуда?.. Откуда вы знаете?
— Твой отец рассказал перед тем, как отбыть на Святую землю.
— Он вам рассказал? — проговорил Уилл слабым голосом. Опустил голову, затем снова вскинул.
— Я прошу вас, сэр, назначить мне наказание и разрешить удалиться.
Овейн в очередной раз удивился. Мальчишеская слабость покинула Уилла так же быстро, как появилась. Он стоял, стиснув зубы, на виске пульсировала жилка. Рыцарь узнал эту твердую решимость. Точно таким запомнилось ему лицо Джеймса Кемпбелла, когда он советовал ему не отправляться в Акру. Джеймс не был крестоносцем и имел троих детей: кроме Уилла еще двух дочерей, — а также молодую жену в Шотландии. Но отец Уилла отказался последовать совету Овейна.
— Нет, сержант Кемпбелл, ты не можешь удалиться. Я не закончил.
— Я не хочу говорить об этом, сэр, — тихо произнес Уилл. — Не хочу!
— Мы не будем говорить о событиях в Шотландии, — спокойно сказал Овейн, снова садясь на скамью, — если ты начнешь вести себя как надлежит сержанту. — Он внимательно посмотрел на мальчика. — У тебя острый ум, Уильям. А твой энтузиазм и способность к обучению на турнирном поле достойны похвалы. Но ты не желаешь сосредоточиться на выполнении основных правил нашего ордена. Ты думаешь, святой Бернар написал устав для своей забавы? Нам всем нужно прилагать усилия к достижению предписанных им идеалов в соблюдении порядка, чтобы быть достойными воинами Христа на земле. Уметь хорошо сражаться недостаточно. Бернар говорит, что бесполезно бороться с внешним врагом, пока не победишь того, кто сидит внутри тебя. Ты понял, Уильям?
— Да, сэр, — отозвался Уилл. Слова наставника задели что-то глубоко внутри.
— Ты не имеешь права пренебрегать уставом, полагая его бессмысленным и скучным. Уильям, ты должен выполнять его всегда, а не только когда захочется. Если не научишься дисциплине, тебе не будет места в ордене. Ясно?
— Да, сэр Овейн.
Рыцарь удовлетворенно кивнул:
— Хорошо. — Он взял один из лежащих на столе свитков. Развернул пергамент, расправил ладонью. — Тогда слушай: тебе предстоит нести мой щит на переговорах между королем Генрихом[4] и магистром де Пейро.
— Король? Он прибывает сюда, сэр?
— Через двенадцать дней. — Овейн поднял глаза. — Визит частный, так что говорить об этом запрещено.
— Даю слово, сэр.
— А до тех пор в наказание за пренебрежение сегодняшними обязанностями ты назначаешься на конюшни. В дополнение ко всем остальным работам. Это все, сержант. Разрешаю тебе удалиться.
Уилл поклонился и направился к двери.
Секунду спустя Овейн его окликнул:
— Уильям.
— Да, сэр?
— Не советую впредь испытывать мое терпение. Ты привык воспринимать мои угрозы не очень серьезно, но предупреждаю: еще одно нарушение, и я без колебаний изгоню тебя из прицептория и с позором отправлю домой к матери. Гони прочь искушение. Ибо, как сказано в Писании: «Не смотри на вино, как оно искрится в чаше. Впоследствии, как змей укусит, оно и ужалит как аспид».[5] Понял?
— Да, сэр.
Проводив глазами Уилла, Овейн устало потер лоб.
— Ты слишком снисходителен к мальчику, брат, — произнес появившийся из-за деревянной ширмы высокий рыцарь с жесткими седыми волосами и кожаной повязкой на левом глазу. Он приблизился к Овейну с пачкой пергаментов в руке. — Это большая честь — нести щит тамплиера. Еще большая с учетом обстоятельств. Так что наказание скорее похоже на награду.
— Возможно, ответственность удержит его от опрометчивых поступков, брат.
— Или побудит совершить еще более тяжкие. Боюсь, Овейн, привязанность к мальчику тебя ослепила. Ты ему не отец.
Овейн нахмурился, собравшись возразить, но рыцарь с жесткими волосами продолжил:
— Подростков следует воспитывать, как собак. Тут хлыст полезнее, чем слово.
— Не согласен.
Рыцарь слегка пожал плечами и положил пачку пергаментов на стол.
— Тебе решать, конечно. Я просто высказываю свое мнение.
— Твое мнение учтено, Жак, — произнес Овейн спокойно, но с нажимом и взял пергаменты. — Ты прочел?
— Прочел. — Жак подошел к окну, постоял немного. Отметил про себя уже начавшие блекнуть листья на деревьях. — А магистр де Пейро? Он уверен, что Генрих уступит нашим требованиям?
— Вполне. Я занимаюсь этим вопросом уже несколько месяцев, поэтому магистр де Пейро доверил мне тактику ведения переговоров. Я изложил ему свои мысли, и он согласился с необходимостью собрать сведения, на что именно потратил король деньги, которые мы ссудили ему из нашей казны в прошлом году. Мне понадобится твоя помощь.
— Ты ее получишь.
Овейн кивнул:
— Это послужит укреплению нашего дела.
— Однако король вряд ли останется доволен.
— В этом нет сомнений. Конечно, нам следует действовать осторожно, но в любом случае у Генриха нет выхода. Станет отказываться, папа принудит его согласиться на требования ордена.
— Ты прав, брат, осторожность необходима. Король не властен над орденом, но может затруднить нам жизнь. В прошлом он несколько раз пытался конфисковать наши владения. А сейчас, — сурово добавил Жак, — рассвирепеет не на шутку. — Он придвинул табурет и сел напротив Овейна. — Ты говорил утром с магистром. Получены какие-то сообщения из Заморских территорий?
— Нет, не получены. Обсудим положение на следующем собрании капитула. Монголы совершили набеги на Алеппо,[6] Дамаск и Багдад, мамлюки двинули свою армию им навстречу. Для меня последние события — дополнительный стимул как можно жестче востребовать с короля долги. Грядет новая угроза, и нам понадобятся все деньги, какие есть. Если мамлюки победят монголов, то их султан может пожелать захватить наши земли. — Овейн распрямил кончиками пальцев стопку пергаментов и покачал головой. — Это очень опасно.
Айн-Джалут (озеро Голиафа), Иерусалимское королевство
3 сентября 1260 года
Лагерь возбужденно шумел. Воины ликовали, празднуя победу. Среди песен и радостных возгласов слышались отрывистые команды атабеков, призывающих воинов к порядку. У шатра султана Бейбарс натянул поводья. Поставил коня на привязь около покосившегося шеста, затем оглянулся на оставшееся далеко позади ущелье. Солнце садилось за холмы. Через всю долину протянулись тени. Был слышен глухой стук топоров — рубили осадные орудия монголов на дрова для погребальных костров. С поля битвы медленно тянулась колонна раненых мамлюков. Способных идти поддерживали товарищи, тех, кому повезло меньше, везли в повозках, с грохотом подпрыгивающих на каменистой почве. Лекари в лагере наверняка все измучились, но самая тяжелая работа досталась копателям могил. Бейбарс направился в шатер. Вход охраняли двое воинов дворцовой стражи в белых плащах. Гвардия султана. При его приближении они с поклоном посторонились.
Внутри в нос ударил крепкий аромат сандалового дерева. Мягкий желтоватый свет от масляных ламп создавал лишь полумрак. Когда глаза привыкли, Бейбарс разглядел деревянный помост с троном под балдахином из белого шелка. Символ власти султана был великолепен — обитый расшитой тканью, с подлокотниками, увенчанными отлитыми из золота львиными головами. Хищники грозно рычали на каждого, кто стоял перед султаном. Но сейчас трон пустовал. Бейбарс перевел глаза на низкое ложе, частично спрятанное за сетчатой ширмой, где на пышных подушках и коврах полулежал султан Кутуз, владыка мамлюков, правитель Египта. Массивную фигуру плотно облегала мантия из узорчатой парчи цвета нефрита. Длинная черная борода блестела, смазанная ароматными маслами. Как обычно, султан находился с приближенными. Бейбарс уже давно приучил себя, входя в помещение, быстро оценивать, сколько там человек и чем они вооружены. Сейчас здесь присутствовала вся свита, она-то и делала Кутуза султаном, а вовсе не опоясывающая лоб тонкая золотая лента. По шатру между советниками, атабеками и правителями провинций проворно сновали слуги с подносами, полными фруктов, и кубками ароматного, настоянного на розах напитка. Далеко в тени прятались воины дворцовой стражи.
