группу вольнонаемных: брамины, писарь, маркитант-счетовод, толмач
каястха [9], служивший переводчиком у офицеров, и полковой казначей, отвечавший за денежное содержание сипаев и оплату аттестатов для их семей. Все они ехали на одной подводе, угощаясь пан-масалой.
Почта была в ведении писаря, именно он раздавал письма сипаям. Придержав коня, Кесри сообщил ему о прибытии курьеров и о том, что рассчитывает получить весточку от родных.
– Отложите мое письмецо, мунши-джи, – сказал он. – Я вас разыщу, как только прибуду в лагерь.
На дороге стало чуть свободнее, и Кесри проскакал мимо телег, на которых орудийные расчеты перевозили полковую артиллерию – разобранные гаубицы, мортиры и легкие пушки. За ними следовали передвижная тюрьма, в которой везли пленных бирманских солдат, и подводы с офицерским провиантом – ящики с консервами, бочонки пива, бутыли с вином и бочки с виски. По пятам двигался полковой лазарет – длинная череда повозок с парусиновым верхом, в которых везли хворых и раненых.
Затем возникло новое препятствие – бредущее стадо коз, овец и бычков, уготованных к офицерскому столу. Погонщики попытались расчистить путь для хавильдара, но тщетно. Чтобы не терять время, Кесри свернул с дороги на пустошь, густо поросшую травой.
Это оказалось верным решением, ибо вскоре он увидел батальонных офицеров-англичан, которые, покинув колонну, направлялись к песчаному взгорку, отделявшему дорогу от реки.
Заметив Кесри, офицеры остановились. Капитан Невилл Ми, адъютант батальонного командира, подъехал к нему, остальные укрылись в тени дерева.
– Вижу, у тебя курьерская сумка, хавильдар?
– Так точно, Ми-саиб.
– Можешь отдать мне. Благодарю. – Адъютант взял сумку и добавил: – Подожди здесь, ты, возможно, еще понадобишься.
Издали Кесри наблюдал за тем, как капитан Ми передает сумку командиру. Майор Уилсон глянул бумаги и хлопнул капитана по спине, видимо поздравляя. Через минуту и другие офицеры пожимали ему руку, восклицая: “Ах ты, везунчик!”
Кесри стало любопытно: неужто капитан получил повышение? Долго же он его ждал – с последнего производства в чин минуло почти десять лет.
Так вышло, что Ми был “дитем” Кесри в том значении слова, какое оно имело в туземном пехотном полку: когда Ми восемнадцатилетним лейтенантом, только что окончившим военную академию в Аддискомбе, прибыл в батальон, Кесри стал его первым денщиком. Он был чуть старше своего командира, но уже прослужил три года, понюхал пороху и считал себя ветераном. Занимаясь “воспитанием” подопечного, Кесри наставлял его в правилах полковой жизни, обучал приемам индийской борьбы кушти, ухаживал за ним в болезнях и приводил в чувство после ночных попоек и карточных игр в офицерском клубе.
Многие сипаи точно так же опекали своих “деток”, которые часто о них забывали, поднимаясь по служебной лестнице. Однако в случае с Кесри и Ми было иначе: с годами их связь становилась только крепче.
Капитан был высок ростом и широкоплеч, но за внешностью смуглолицего, чуть лысеющего добряка с квадратным подбородком скрывалась натура весьма острая на язык и вспыльчивая. Молодым офицером он частенько попадал в неприятности, заслужив прозвище “капитан Задира”. Время ничуть не обтесало его, с годами он, похоже, стал еще более колючим и резким.
Однако Ми выказал себя отличным офицером, бесстрашным в бою и душевным к солдатам. У Кесри имелся особый повод быть ему благодарным: на заре их знакомства капитан, узнав о потаенном желании своего денщика овладеть английским, взялся его обучить и так натаскал, что в беглости речи тот превзошел всех в батальоне, даже толмача. Между ними возникла дружба, выходившая далеко за пределы служебных отношений. Когда капитану требовалась девица на ночь, он полагался на суждение Кесри о том, кто из контингента Гулаби полная никчемность, а кто стоит потраченных денег; когда Ми испытывал финансовые затруднения, что происходило постоянно, ибо он, по его собственному признанию, вечно был на мели, то его заимодавцем становился Кесри, но не банкиры “Палмер и компании” или полковой казначей.
Многие офицеры, картежники и выпивохи, были обременены долгами, но все же не такими крупными, как Ми, – одному лишь Кесри он задолжал сто пятьдесят рупий. Другой бы на его месте запустил руку в полковую кассу или подыскал себе денежную должность, но не таков был Ми. Пусть буйный и несдержанный, он оставался человеком безукоризненной порядочности.
Хоть Кесри и капитан были очень дружны, оба знали, что их отношения зиждутся на правилах, кои нельзя нарушать. Кесри никогда не дерзнул бы спросить, с чем офицеры поздравили адъютанта. Но капитан сам о том заговорил, подъехав к хавильдару.
– У меня новость. Дело вообще-то секретное, а потому держи язык за зубами, договорились?
– Так точно, сэр.
– Депеша, что ты доставил, касается меня. Мне приказано явиться в калькуттский форт Уильям. Я прослышал, что верховное командование формирует экспедиционный корпус для заморской миссии, и подал рапорт. И вот я назначен командиром роты сипаев-волонтеров. Унтер-офицера я могу выбрать по своему усмотрению, вот почему я тебе все рассказываю. Кроме тебя, хавильдар, на примете никого. Что скажешь? Не желаешь прокатиться за море?
За восемь месяцев гарнизонной службы на дальней точке у границы Ассама и Бирмы Кесри подустал и мечтал об отдыхе, у него и в мыслях не было куда-то отправляться добровольцем, однако он полюбопытствовал:
– А куда посылают корпус, сэр?
– Пока не знаю, все еще на стадии планирования, но денежное содержание обещают хорошее.
– Правда? – На миг Кесри поддался искушению записаться “баламтёром”.
– Точно! – ухмыльнулся капитан. – Я по уши в долгах, и это мой последний шанс из них выбраться. С надбавками я буду получать четыреста пятнадцать рупий! А уж с такими-то деньгами я расплачусь со всеми, включая тебя. Ну что, хавильдар, махнем в загранку?
– Нет, сэр, – решительно сказал Кесри. – Я шибко устал. Извините.
– Жаль, я на тебя рассчитывал. – Капитан огорченно поджал губы. – Но ты все же подумай, время еще есть.
Захарий вышел пораньше, дабы не опоздать на встречу с миссис Бернэм.
Вефиль, обитель Бернэмов, располагалась в дальнем калькуттском пригороде Гарден-Рич, где богатейшие английские предприниматели возвели дома-дворцы. Район этот лежал к югу от киддерпорской верфи, на берегу Хугли.
Имение Бернэмов было одним из самых роскошных: огромный дом в окружении других построек, занимавших береговую территорию более двух акров. Захарий дважды бывал здесь в качестве гостя. Оба раза в парадных дверях главного дома его встречал дворецкий в расшитой ливрее, имя его громогласно объявлялось, когда он входил в залитую огнями гостиную.
Но в те времена Захарий был на коне: только что получил должность второго помощника на “Ибисе” и владел целым сундуком нарядных одежд. С тех пор он утратил свое положение в свете, и о перемене его жизненных обстоятельств ему ясно дали понять, едва он возник в воротах имения. В дом его провели черным ходом и передали под опеку двух укрытых накидками служанок, которые узкими коридорами и лестницами препроводили его к комнате для рукоделия – небольшой светелке, где на столиках высились шкатулки с шитьем, а на стенах висели вышивки.
За одним столиком сидела миссис Бернэм в строгом платье из белого ситца и кружевном чепце. Она склонилась над пяльцами и не подняла головы, когда ей доложили о Захарии.
– Ах, этот молотчик? Пусть войдет.
Миссис Бернэм, рослая статная дама с темно-каштановой шевелюрой, излучала благодушную холодность. В прошлые встречи они с Захарием не обменялись и словом, что, наверное, было к лучшему, ибо он, напуганный ее отстраненным вальяжным видом, вряд ли нашелся бы с ответом.
Вот и сейчас мадам, не шелохнувшись и не отрывая глаз от вышиванья, произнесла:
– Здравствуйте, мистер…
