э-э…
– Рейд, мэм. Доброго утра.
Изготовившись к рукопожатию, Захарий сделал шаг вперед, но тотчас поспешно отступил, ибо миссис Бернэм не прервала своего занятия. Теперь он понял, почему его принимают не в одной из множества гостиных, но в комнате для рукоделия: хозяйка хотела подчеркнуть, что нынче он на положении не гостя, а слуги и должен вести себя соответственно.
– Я надеюсь, вы опытный молотчик, мистер Рейд?
– Да, мэм. Я плотничал на балтиморской верфи Гарднера.
Миссис Бернэм по-прежнему смотрела в пяльцы.
– Мистер Дафти, конечно, разъяснил, что от вас требуется. Полагаете, вы сумеете привести баджру [10] в божеский вид?
– Да, мэм. Приложу все старания.
Миссис Бернэм наконец подняла голову и нахмурилась.
– Для опытного молотчика вы слишком молоды, мистер Рейд. Однако мистер Дафти о вас отзывается очень высоко, а я склонна ему доверять. Он также поведал о ваших финансовых затруднениях, уверив, что вы достойны нашего милосердия.
– Он очень добр, мэм.
Миссис Бернэм продолжила, как будто ее не перебили:
– Мы с мужем всегда сочувствовали несчастным белым, оказавшимся в Индии. Печально, но их здесь избыток – они приезжают с Запада, надеясь сколотить состояние, однако все заканчивается крахом. Мистер Бернэм считает нашим долгом делать все возможное, дабы эти несчастные создания не запятнали престиж правящей нации. Мы стараемся всегда быть великодушными к нуждающимся, вот почему я намерена предложить вам работу.
– Спасибо, мэм. Вы не пожалеете.
Миссис Бернэм еще больше нахмурилась, словно говоря о том, что благодарность преждевременна.
– Позвольте узнать, мистер Рейд, где вы намерены квартировать, получив рабочее место?
Захарий, не ожидавший подобного вопроса, замешкался:
– Ну как, мэм… я снимаю комнату в Киддерпоре…
– Извините, так не пойдет, – оборвала его миссис Бернэм. – Ночлежки эти – известные рассадники болезней, преступности и порока. Такого я не допущу ни в коем случае. Кроме того, ночью баджру придется охранять, а у меня нет лишнего сторожа.
И тут до Захария дошло: ему намекают, что он должен жить на судне. Вот уж невероятная удача! Он и не надеялся, что получит возможность распрощаться с блохастой ночлежкой!
– Я готов поселиться на судне, мэм, – сказал Захарий, сдерживая радость. – Если вы, конечно, не против.
Теперь миссис Бернэм отложила вышиванье и окинула Захария пристальным взглядом, от которого он покрылся испариной.
– Усвойте, мистер Рейд, – жестко сказала мадам, – у нас приличный дом, где существуют определенные правила. Во все время вашего пребывания здесь вам надлежит вести себя безоговорочно достойно. Никакие посетители, мужского или женского пола, не допускаются. Вам это ясно?
– Да, мэм. Вполне.
Морщина на лбу хозяйки стала глубже.
– Вскоре я ненадолго отъеду, нужно отвезти дочь в поместье моих родителей в Хазарибагхе. Надеюсь, в мое отсутствие не будет никакой расхлябанности?
– Никакой, мэм.
– Если что, я обо всем узнаю, не сомневайтесь. Мне известно, что вы моряк, и, признаюсь, это вызывает мое особое беспокойство. Вы, конечно, наслышаны о скверной репутации, какой мореходы пользуются у почтенных людей?
– Так точно, мэм.
– Имейте в виду, мистер Рейд, вы будете под неусыпным наблюдением. Хоть баджра пришвартована вдали от дома, не воображайте, что расстояние позволит вам скрыть какую-либо непристойность.
– Так точно, мэм.
Миссис Бернэм смолкла, пронзив собеседника взглядом, острым, как игла в ее руке. Казалось, она видит его насквозь. Захарий поежился.
– Что ж, хорошо, – сказала мадам. – Приступайте к делу как можно скорее.
Предсказание аскета о вестях из дома так воодушевило Кесри, что в лагерь он помчался галопом.
На подъезде к биваку хавильдар увидел своего денщика Дхиру, который бежал ему навстречу.
– Субедар Нирбхай Сингх ждет вас в своей палатке! – крикнул Дхиру. – Прямо сейчас!
Кесри осадил коня.
– Не знаешь, что ему нужно? – спросил он.
– Субедар получил письмо из дома. Похоже, вести дурные. Вам лучше поторопиться, хавильдар.
К командирской палатке подтягивались люди, многие из которых были близкими родственниками субедара. Судя по их виду, семья понесла какую-то утрату. Кесри слегка польстило, что он включен в число избранных.
Спешившись, он едва не столкнулся с батальонным писарем.
– Что стряслось, мунши-джи? Что происходит?
– Вы еще не знаете? – сказал писарь. – Субедар получил чрезвычайно скверное известие. Его брат Бхиро Сингх-джи погиб.
Кесри обомлел. Он-то всегда думал, что Бхиро Сингх всех их переживет.
– Погиб? Но как же так?
– Это случилось в море, уже довольно давно. Бхиро Сингх подрядился конвоировать переселенцев. Все произошло, когда корабль был на пути к Маврикию. Есть кое-какие другие новости, потому-то субедар и послал за вами. Поспешите.
Кесри взял писаря за плечо:
– Сейчас иду, мунши-джи, только скажите, для меня есть письмо?
Писарь покачал головой:
– Сожалею, хавильдар, вам еще пишут.
Кесри огорченно прикусил губу.
– Может, вы проглядели? Неужели ничего нет?
– Ничего. Право слово, ступайте к субедару.
Кесри вошел в палатку. Нирбхай Сингх, внушительный мужчина, чье широкое, грубо вылепленное лицо украшали роскошные усы в сильной проседи, сидел на циновке.
– Вы хотели меня видеть, субедар-саиб? – сказал Кесри.
Нирбхай Сингх обратил на него воспаленный взгляд.
– Да, хавильдар. Плохие вести.
– Я слышал о вашем брате. Большое горе…
– Но это еще не все, – перебил субедар. – В письме из дома говорится и о моем племяннике Хукаме Сингхе, женатом на твоей сестре.
– Вохке кучх бхаэль ба? С ним что-то случилось?
– Хукам Сингх мар гоэль. Он тоже умер.
Известие оглушило.
– Умер? Но как? Что произошло?
– В письме об этом ничего не сказано. Однако сюда едут мои родственники, скоро они прибудут на нашу базу в Рангпуре и тогда обо всем поведают. У тебя-то что? Родные написали о твоей сестре?
– Нет, субедар-саиб, ни слова. Я наделся получить письмо с нынешней почтой, но писарь говорит, для меня ничего нет.
Кесри понурился. Невероятно, что родичи не сообщили ему о вдовстве Дити. Чем же вызвано такое странное молчание?
Шагая в свою палатку, он увидел Паглу-баба и сорвал на нем досаду:
– Что ж ты наплел про письмо? Кучхо нахин! Ничего нет!
Нищий расплылся в ухмылке:
– Я не говорил о письме, хавильдар-джи. Я только сказал, что ты получишь весть о родных. И ты ее получил, верно?
Солнце уже садилось, когда Захарий с котомкой через плечо взошел на борт баджры. Там повсюду высились горы мусора, трапы были завалены палой листвой, поломанными ветками и обрывками снастей. Вешая котомку на мачту, Захарий споткнулся о кофель-нагель [11], и грязная железяка покатилась по дощатой палубе.
Впервые он увидел сей плавучий дворец меньше года назад, но за этот короткий срок судно так обветшало, что казалось, будто оно горюет по умершему хозяину, точно осиротевшая лошадь или собака: серо-голубая покраска корпуса выцвела, от семейной эмблемы Расхали – стилизованной головы тигра – остался лишь еле видимый контур. Однако, несмотря на запущенное состояние, было видно, что судно, хорошее и крепкое, построено в угоду вкусам богача.
Первый беглый осмотр обнадежил: предстоящая работа в основном заключалась в уборке, подкраске, полировке и небольшом ремонте. Замены несущих конструкций корпуса не требовалось. Однако придется перестелить доски палубы, подновить покраску форштевня и верхней части носа, изящные резные боковины которого прогнили и требовали серьезной поправки. Провисшие тросы ватер-вулинга
