— Поэтому и нельзя ждать, пока Борис войдет в силу и займет стол в Киеве!
Встретив холодный и сильный взгляд, Ярослав, как загипнотизированный, не отводя взгляда от глаз воеводы, поднял табуретку и сел напротив воеводы.
Воевода, также не отводя глаз, вернулся на свое место.
Ярослав глядел так, как будто желал заглянуть в душу воеводы. Будый взгляд князя выдержал с трудом. Но затем в его глазах как будто что-то резко переменилось, он ухмыльнулся, и его зрачки также блеснули странным багровым отблеском.
Ярослав хорошо знал этот взгляд старого воина, он появляется, когда тот, готовый убить всех, кто встанет на его пути, видит перед собой море крови.
— Нельзя ждать, — подтвердил Ярослав, отводя взгляд в сторону.
Будый снисходительно усмехнулся. Горяч его воспитанник, но не ему тягаться с тем, кто видел предсмертные корчи тысяч людей, убитых собственной рукой, кто бросал грудных детей на съедение псам, кто, изнасиловав девчонку, недрогнувшей рукой вспарывал ей окровавленный нежный живот. Все это было — и давно, и недавно... И может быть, старый варяг и хотел бы забыть многое из того, что он натворил и что теперь ужасало его самого до дрожи. Но память цепко хранила в своих глубинах все горе, которое он принес окружающим, и в ночных кошмарах эти убитые и искалеченные шли перед ним каждую ночь бесконечной вереницей.
Мальчишка пока Ярослав... Испорченный властью мальчишка! И он, и его воспитатель хотели одного — власти! Над всей Русью, над всем миром, над всей вселенной. Ибо нет слаще удовольствия, чем безграничная власть.
Но до сих пор и он, и его воспитатель отличались малым. Будый хотел открытой битвы за власть, а Ярослав считал, что воевода желает слишком прямолинейно решить проблему, у которой нет простого решения. Но на воеводу Ярослав не сердился: Будый — воин. А потому он и поступает, как воин — наиболее простым и эффективным способом.
Будый догадывался о сомнениях Ярослава и тех крамольных мыслях, которые давно уже таились в его голове, но которые Ярослав пока боялся сказать даже своему воспитателю, заменившему ему отца и мать. Однако эти мысли рано или поздно должны быть высказаны вслух, так как иначе проблему не решить. Рубикон должен быть перейден!
Поэтому Будый решил, что раз Ярослав боится, то эти слова скажет он. Сейчас наступило самое подходящее время сказать эти слова. И Будый повторил:
— Если мы хотим сидеть в Киеве, решение надо принимать сегодня, завтра будет поздно.
Какое решение имел в виду Будый, Ярослав мгновенно сообразил. Но он все-таки еще не хотел прямо говорить о своем греховном замысле. Поэтому перекрестился и притворно покорно проговорил:
— На все воля Божья, и каждому отмерен свой срок...
— Всякому человеку срок можно укоротить, — сердито заметил Будый, уже начинающий терять терпение от уловок Ярослава.
— Я свои руки не запятнаю убийством отца, — наконец, прямо выдохнул Ярослав.
Будый победоносно усмехнулся — все же, хоть и крутил, как хитрый лисенок, Ярослав, а пришлось говорить ему открыто. Будый успокоил его:
— Это уже не твое личное дело. Ущемляя твои законные права, Владимир оскорбляет и твою дружину. Ты принял решение, а для исполнения есть другие люди.
— И кто? — спросил Ярослав, у которого от сказанных им слов похолодело в душе, все же Ярослав считал себя примерным христианином, а сейчас вынужден ради власти переступать через библейские заповеди Христа.
«Но богу богово, а цезарю цезарево... Чистыми руками власть и богатство не берутся, — философски заметил в уме Ярослав и утешил себя. — Бог любит раскаявшихся грешников больше, чем праведников. Придет время, и я тоже покаюсь, как кается сейчас великий грешник Владимир».
— Ну, к примеру, для того пригодится и боярин Блуд, — проговорил Будый, с любопытством наблюдая за отражающейся на лице Ярослава борьбой между грешником и праведником. Но борьба была недолгой, — у темной стороны слишком велики соблазны. Через мгновение на лицо Ярослава вернулась привычная приторно-сладкая маска благообразия.
— A-а, помню, — спокойно проговорил Ярослав. — Этот воевода предал своего князя Ярополка. Старый предатель...
— Кто предал один раз, предаст и другой. Пока Владимир жив, он живет. Но как только Владимир умрет, ему станет плохо, — проговорил Будый. — Никто, — повторяю, — никто из сыновей князя его не любит. А не дай бог придет на киевский стол Святополк, — вообще отрубит ему голову или утопит в Днепре...
Ярослав обеспокоенно заметил:
— Если Святополк возьмет себе киевский стол, то не только одному Блуду придется худо!
Будый продолжил:
— Блуд не глупый и прекрасно это понимает. Так что если ему пообещать...
— Когда умрет Владимир? — деловито перебил Ярослав, который, как оказалось, уже считал убийство отца делом решенным.
Будый на секунду прикинул в уме сколько времени ему понадобится на то, чтобы связаться с боярином Блудом. В том же, что он договорится с ним, он даже не сомневался. Честно говоря, он уже провел с ним тайные переговоры, еще когда привозил дань в Киев.
Подсчитав в уме время, он тут же ответил:
— К концу лета этого года Владимир умрет.
— Тогда не надо везти дань в Киев, — скаредно рассудил Ярослав. — Лучше отдам ее своей дружине.
— Правильно, — одобрил Будый. — После смерти Владимира нам предстоит воевать, и преданность дружинников ох как понадобится. А лучше всего преданность покупается золотом.
— Дружинники мне милее и роднее отца моего — они мои псы, я с ними богатство добываю, они жизнь мою сторожат. С ними добьюсь и власти над всей Русью, — сказал Ярослав и добавил: — Так и Владимир учил...
Будый довольно кивнул и заметил:
— Только придется много заплатить Блуду.
По лицу Ярослава пробежала желтая тень испуга, перемешанного с жадностью. Он заметил лукавство воеводы, который проговорился о том, что с Блудом об убийстве Владимира он все уже решил. Но Ярославу это было уже безразлично, так как его интересовало другое. Ему не хотелось отдавать золото чужому человеку.
Ярослав быстро спросил:
— Он много просит?
— Бочку золота и чести, — сказал Будый с кривой презрительной усмешкой.
— Обещай ему, чести дадим, сколько захочет. Отцом даже назовем, — это нам ничего не будет стоить, — весело сказал Ярослав. — А вот насчет золота...
Он задумался и с глубоким сожалением медленно проговорил:
— Ладно, и золота дадим... Из дани Владимиру... Только небольшую бочку. На этом мы ничего не потеряем, — золото все равно надо либо отдавать Владимиру, либо оплатить им его гибель. Выгоднее оплатить гибель отца, потом мы больше вернем.
Ярослав махнул рукой:
— Так что езжай, Будый, езжай скорее к старому предателю и купи его.
Будый поднялся, но уходить не стал. Однако ничего и не сказал, замялся.
Ярослав нетерпеливо спросил:
— Ну что еще?
Будый задумчиво проговорил:
— Видишь ли, если план с Владимиром удастся, то возникнет вопрос и в отношении твоих братьев...
— Какой вопрос? — не понял Ярослав.
— Они будут мешать тебе занять киевский стол, — сказал Будый.
— Так в чем же проблема? Прими меры! — легко бросил Ярослав.
— Но их придется убить, — со смятением в голосе сказал Будый.
Ярослав потянулся к кувшинчику с вином и с досадой проговорил:
— Ах, не забивай мне голову ерундой. Надо — значит надо! Все равно придется воевать — так какая разница, как они умрут? А потом, кто они мне? Мой брат умер. А с остальными у нас только общий отец. Но у нашего отца столько женщин, что я не удивлюсь, если пол-Киева окажется мне в братьях.
Будый склонил голову:
— И в самом деле, какая разница, как умрут соперники?
Он поклонился и вышел из комнаты.
— У этого щенка зубы больше пасти, — подумал Будый.
А Великому князю Владимиру нездоровилось. Вот уже несколько дней он лежал в постели и слабой рукой крестился на суровый лик святого, слабо освещенного крохотным огоньком лампады. И день и ночь святой укоризненно смотрел на обессилевшего Великого князя.
По ночам Владимиру мерещились хороводы убитых им людей, а совращенные им девки устраивали дьявольские пляски, охально вихляясь обнаженными телами. Их много. Так много, что Владимир не помнит ни их лиц, ни их имен.
А прошедшей ночью пришел давно убитый им брат Ярополк. Его лицо было темно, как у святого, что на иконе, и он зачем-то скалил зубы и грозил черным костлявым пальцем.
Владимир хорошо помнил, что Ярополк был очень крепкий человек, и, когда его убивали, он сопротивлялся так яростно, что если бы Блуд не нанес предательский удар мечом в спину, то положил бы Владимира и варягов, которые пришли его убивать.
Владимир признавал, что духу Ярополка было отчего сердиться, — Владимир не только убил своего брата, но и нанес ему тяжкое оскорбление, насильно взяв его жену в наложницы. Владимир оправдывался, — но он же объявил его сына Свято-полка своим сыном, и даже дал ему удел. Правда, был часто несправедлив к нему, но все-таки не покушался на его жизнь, и даже женил на дочери сильного польского короля. Так что духу Ярополка не стоило так сердиться, его семя живо.
