первый раз оказывая старшему услугу; привели, таким образом, пару свежих верховых лошадей и, сев на них, они поехали на побоище.
Король как раз повторно с князем Витольдом его объезжал, а Болеминский его вёл. Но уже мало что можно было увидеть, кроме места и каменных ядер, которые кое-где лежали, глубоко зарывшись в землю, так как из тел значительная часть была убрана, а другие, приведённые люди, складывая в большие кучи, как раз присыпали землёй, чтобы выставленные на жаре, они не зародили мора и болезней.
И эта ровная поверхность впереди покрывалась многочисленными кучками, возвышавшимися вдоль как стояло войско, на которых, едва ушли люди, сели вороны, чуя там добычу, которую у них отобрали.
Таким образом, не много было дел у Дингейма и Брохоцкого, таким образом, заглянув на некоторые кучки и нигде ничего подобного не видя, а дальше уже были засыпанные курганы, быстро должны были вернуться в лагерь. Дингейм ехал задумчивый, но уже какой-то более мягкий. Начал его, поэтому, пан Анджей потихоньку допрашивать, сначала, почему он пристал к крестоносцам и за них воевал?
Признался, как бы неохотно, молодой человек, что ему в доме со старшим братом в Бурге на Дингейме было тесно, потому что и брат притеснял его с правом первородства и невестку имел злую, из-за которой там жить не мог; по этой причине надев доспехи, как говорил, пошел с крестом на язычников.
– На каких же, чёрт возьми, язычников? – спросил пан Анджей. – Где же ты их видел, и где они здесь? Мы их тут нигде не знаем, только правоверные христиане, каковыми мы и весь народ являемся.
– Всё-таки Орден провозглашал и говорит по сей день, что на язычников нужно оружие.
– А вы настолько неосведомлены о вещах, что верите им? – добавил Брохоцкий. – Если здесь кто-то может назвать себя язычником, пожалуй, те, которые на нас это имя налажили, так как языческая эта работа – наезжать на чужие земли и чужую собственность грабить.
На это граф ничего не ответил, подняв голову вверх, словно рассуждать об этом не хотел. Брохоцкий также перестал говорить со своим пленником, которого, сопроводив назад в палатку, хорошим образом его уговорил, что он ему всё-таки рыцарское слово дал, что без его ведома и разрешения не отдалится.
– Если выкуп с меня ждёте, – добавил он, – вы сильно заблуждаетесь. Ни брат, ни невестка гроша за меня не дадут, скорее радоваться будут, что я в путах оказался.
Брохоцкий рассмеялся.
– Такого обычая у нас нет, чтобы мы шляхтич с шляхтича выкуп брал, – сказал он, – но угодить своей фантазии каждый рад, а у меня тоже есть моя. Носишь ту же самую эмблему на щите, что и я… ты должен у меня погостить.
С тем его уже оставил в палатке, сам идя к королю, где снова проходила красивая церемония. Ибо когда Ягайло, воротившись с поля, сел перед шатром отдыхать, все пошли с Витольдом и князьями Мазовецкими и с восемью панами военной Рады, и главнейшим рыцарством благодарить его за ту одержанную победу.
Поводом к этому был ксендз Януш Мазовецкий в Черске и Варшаве, которому крестоносцы послужили причиной, от наездов, насилий и пленений, какие он у них терпел, вынужденный поднимать кандалы. Итак, он, первый, упав на колени, начал восклицать сильным голосом, благодарить Бога и короля за месть над вероломными.
– Прадед мой Конрад, – говорил он, – соблазнённый фальшивой их набожностью и притворным смирением, которая в действительности была языческой подлостью, принял их, как попрошаек, притулил, на то, чтобы эти гадюки, согретые на нашем лоне, грабили его наследие, а в гордости и силе поднявшись, собственных благодетелей преследовали.
После чего предложил ксендз Януш свою помощь и верную службу королю, а за ним и другие, обнимая Ягайловы ноги, благодарили его, тронутые. Брохоцкий тоже пошёл присмотреться к этому обряду, а Дингейм, когда с глазу на глаз остался с ксендзем Яном, начал открыто его расспрашивать о родстве с Носковой.
Старичок рассказал ему всё своё приключение, не жалея упрёков в адрес самовольного ребёнка, и удивляясь, что он мог подвергать себя таким опасностям.
Кто другой, более внимательный, чем ксендз Ян, легко бы догадался, что пленник проявлял к девушке нечто большее, чем жалость, по той причине, что вздыхал, говоря о ней, и его глаза увлажнялись.
Так окончился этот день, а следующий начался ещё в том же самом месте. Как наступил день, проснувшись, король, огромную массу безоружных людей необдуманно отпустил под слово, раздетых одарив одеждой и провизией на дорогу, и весь этот день толпа с проводниками шла к Остероде, которую позже крестоносцы, не обращая внимания на слово, назад к полкам притянули.
На следующий день войско уже двинулось, чтобы от поля битвы и эпидемии отойти к замку Высокий Камень, который сдался, не защищаясь. Также было некому против такой численности защитить, и встретила бы его судьба Гилгенбурга. Таким образом, открыли ворота; заместитель комтура и горсть, какая там была, сдались королю.
Здесь, когда уже поздним вечером сделали лагерь, а Витольд шёл к своему шатру на отдых, дали ему знать, что ксендз, который уходил из полона от крестоносцев, или также из их земли ехал, родом поляк, желал с ним говорить.
Так, хоть пора была поздняя, приказал его привести к шатру. Человек был уже немолодой, покорного лица и уклада, который начал с того, что отдавал себя опеке князя и напоминал ему, что якобы видел его в Вильне либо в Троках.
Князь Витольд в действительности ни лица, ни человека не помнил; но он достаточно ласково его принял и начал спрашивать откуда и зачем ехал.
Признался отец Мартин, что ушёл от крестоносцев, жалуясь, что там вообще мирскому и иному орденскому духовенству было очень тяжело жить.
– Не станет их здесь скоро, – проговорил князь Витольд, – и иная власть должна наступить. Король Ягайло изгонит оттуда Орден и сам эти земли займёт.
– Дал бы Бог, – ответил ксендз, – хотя нам, которые на их мощь привыкли смотреть, кажется это очень трудным, даже после победы, какой Бог короля и великому князя благословил.
– Есть ли у них ещё какая сила? Мариенбург должен сдаться.
Священник молчал.
– Не знаю, – ответил он через мгновение, – но замок сильный и без людей не остался.
– Всё должно нам сдаться, – докинул Витольд, – также, как сегодня Хохенштейн, только мы пришли. А вот и епископ Варминский послов сегодня в лагерь отправил, прося о мире и сохранении его земли.
– И, несомненно, милость эту получил? – спросил отец Мартин спокойно.
– Нет, – сказал
