Мы слушали также передачи «Голоса Америки»; это были объективные передачи, сообщавшие о событиях, которых советская печать не касалась ни словом – таких, например, как террористические акты против Израиля.
Постепенно Израиль вошел в наш дом как реальность, а не как далекий мираж. Письма от мамы, разумеется, тоже способствовали этому. Тон первых писем был довольно мрачным. Мама писала, что их поселили во временном лагере, носящем название «маабара», в маленьком отдельном домике, который считается бараком, но оснащен всеми удобствами. Она прислала фотографию: оба на фоне домика, похожего на колхозную избу. Папа борется за признание его права собственности на половину дома, приобретенного в начале 30-х годов.
Папа и мама возле своего барака в маабаре
Через некоторое время мама написала, что папа сумел доказать свое право владельца и что они получили небольшую компенсацию за годы, когда домом управлял генеральный опекун государства, взимавший с жильцов квартплату. По ее словам, сумма компенсации их очень разочаровала. Жить в своем доме они не могут, так как все квартиры заселены и у них нет права выселить кого-либо из жильцов.
С течением времени тон писем стал оптимистичнее. Мама писала, что один из жильцов, одинокий человек, скоропостижно скончался, в результате чего освободилась двухкомнатная квартира. Сначала они не могли вселиться в нее, потому что совладелица дома, вдова папиного друга, с которым дом был куплен на половинных началах, требует для себя одну комнату в освободившейся квартире. Дело дошло до суда. Судья постановил, что две семьи не могут жить в одной квартире: «Мы не в России, не будем создавать здесь коммуналки». Вместе с тем он признал право совладелицы дома на часть квартиры и постановил, что родители должны выплатить ей компенсацию за отказ от реализации этого права. Родители были счастливы: они смогут покинуть барак во временном лагере и жить в нормальной квартире в центре города. Я порадовалась за них.
Папа остался верен своему принципу, что не нужно брать деньги от государства. Он отказался от пособия национального страхования по старости и заявил, что доходов от дома им хватает на жизнь. Доходы, правда, были невелики, так как квартиры были сданы жильцам «под ключевые» – специфическая форма сдачи, дающая жильцам право постоянного проживания за низкую квартплату. Это похоже на советскую прописку, с той разницей, что здесь речь шла о частных домах и что за право вселения нужно было уплатить определенную сумму, называемую «ключевыми».
Заселение домов «под ключевые» происходило в 40-х и 50-х годах, когда большинства владельцев домов еще не было в стране, и вместо них деньги взимала казна. Домовладельцы, прибывшие в страну позже, оказались перед лицом свершившегося факта: их недвижимость, приобретенная задолго до основания государства, почти не приносила доходов, квартплаты едва хватало на самое скромное существование.
Не знаю, существует ли в других странах система сдачи квартир «под ключевые»; думаю, что это оригинальное израильское изобретение. Я не стала бы останавливаться на этом, если бы проблема касалась только моих родителей. Но в свое время это была общая проблема: такой порядок сдачи квартир оказался смертным приговором для центра Тель-Авива. Владельцы домов, получавшие грошовые доходы от своего имущества, не могли выделять нужные суммы на ремонт и поддержание домов в приличном состоянии. В результате исторический центр Тель-Авива, города относительно молодого, выглядит старым и запущенным и превратился в большой район бедноты.
Мои родители не знали о таком положении вещей до их прибытия в страну. Но они не жаловались и даже старались сэкономить немножко денег, чтобы раза два в год посылать нам небольшие посылочки, особенно вещи для детей.
Вернемся, однако, к рижским делам. Рига была одним из первых городов в Советском Союзе, где «еврейство молчания» пробудилось. Евреи вдруг стали очень заметны, они были всюду. Если раньше они старались не говорить на идише в публичных местах, теперь стали говорить громко, словно бросая вызов окружающим. Концерты еврейских песен в исполнении певиц Нехамы Лифшиц и Сиди Таль шли при переполненных залах, люди сидели даже в проходах. На гастрольные концерты Рики Зарай, певицы из Израиля, невозможно было достать билеты. Люди в концертных залах смотрели друг на друга с немым вопросом в глазах: и вы тоже еврей? И он? Кто бы подумал! Оказалось, что нас много, и у нас тоже есть свой язык и культура. Где мы были до сих пор, где прятались? Почему мы инстинктивно старались не бросаться в глаза, походить на русских или латышей? Теперь мы перестали бояться подчеркивать свое еврейство, исчезла неловкость, гнездившаяся глубоко в нашем подсознании и оттеснявшая нас в тень.
Изменение произошло и во мне. Я спрашивала себя: что случилось с моим интернациональным мировоззрением? Ведь я всегда думала, что национальная принадлежность человека не имеет никакого значения, ведь все люди равны! В течение всей жизни, начиная с девятилетнего возраста, меня воспитывали в таком духе. Я думала, что национальные чувства – это пережиток прошлого, чуждый прогрессивному человеку. Я в душе осуждала латышей за их преданность своим национальным корням, за их ненависть к русским и к процессу русификации их страны, за упорное стремление сохранить свой язык и культуру. Что же происходит со мной теперь, почему я плачу на концертах Нехамы Лифшиц, почему еврейская народная песня возбуждает во мне такие острые чувства, каких я раньше не знала?
Это было похоже на беременность, в конце которой должна родиться новая Ривка. Не Рива, как меня называли русские, а именно Ривка, как написано в моем свидетельстве о рождении. Ривка – имя из Торы, имя одной из четырех матерей – прародительниц еврейского народа. Человек, прошедший коммунистическую промывку мозгов, умирает, а новый человек выходит на белый свет.
Я пыталась навести порядок в своей внутренней борьбе между разумом и сердцем. Как человек рациональный, я искала идейную базу, на которую могла бы опереться. Вывод оказался простым: каждый человек имеет свои характерные особенности, определяющие его индивидуальность. В одном ряду с такими признаками, как рост, возраст, пол, цвет глаз и т. п., стоит и его национальная принадлежность. Невозможно быть «просто человеком»; каждый человек является англичанином, французом, поляком, русским, евреем. Это часть его идентичности. Ведь и я, независимо от моих убеждений, не была в сибирском селе «такой, как все», хотя и старалась. Всегда отличалась от русского окружения.
Уже задолго до того, а точнее – с 1949 года, когда в разгаре была «кампания против космополитов», в моем отношении к советской идеологии появились глубокие трещины. Разоблачения Хрущева о преступлениях Сталина разбили костяк идейной платформы на куски, за которые я еще держалась, не желая быть совсем безыдейной. К середине 60-х годов мне было уже ясно, что реальная действительность в Советском Союзе полярно противоположна официальной идеологии. Взять, к примеру, национальную политику. Если национальная принадлежность человека не имеет значения, то почему в паспортах имеется статья «Национальность»? Этот знаменитый «пятый пункт» – сколько страданий он причинил евреям, сколько анекдотов, связанных с ним, курсировало в обществе! «Жених красив, умен, приветлив, но вот беда – пятый пункт у него кривой!»
К определению национальности гражданина власти подходили с показным либерализмом, на деле весьма тенденциозным. Любой гражданин, достигший шестнадцати лет и пришедший получать свой первый паспорт, может объявить себя русским – и его без возражений запишут русским. Моя подруга рассказывала мне со смехом, что отец ее был поляком, мать – немкой, а сама она русская. Как же это возможно? «Я сказала так служащему в паспортном отделе!» Многие евреи тоже записывались русскими, особенно дети из смешанных семей. Но не было случаев, чтобы русский, или наполовину русский, избирал себе нерусскую национальность. Если бы избрал, его стали бы переубеждать. Тенденция была ясна: желательно, чтобы было как можно больше русских и как можно меньше «нацменов», особенно евреев. Быть русским – это почетно, и самое лучшее – влиться в состав великого русского народа. Правда, все нации равны, но некоторые «равнее».
1966 год подходил к концу. С начала 1967 года, на фоне обострившегося положения на Ближнем Востоке, мы были охвачены тревогой и страхом за судьбу еврейского государства. Нападки на Израиль в прессе стали беспрецедентными по своей резкости. Нередко публиковались речи Насера, который хвалился мощью своей армии и обещал своим московским покровителям «в ближайшем будущем уничтожить форпост американского империализма на Ближнем Востоке». Покровители отвечали на это комментариями, полными злорадства по поводу предстоящей гибели Израиля. Центральная власть в Москве была убеждена, что опасное пробуждение советского еврейства – следствие существования Израиля. Москва с нетерпением ожидала момента, когда «подстрекающий фактор» исчезнет с мировой карты. Все это сочеталось, нелепым образом, с дипломатическими отношениями и присутствием советского посла в Тель-Авиве.
