Было ясно, что приближается война. Члены Лиги арабских государств обещали Насеру полную поддержку. Простая логика подсказывала, что крохотное молодое государство не сможет выстоять против объединенных сил арабского лагеря, пользующегося советской поддержкой. С душевной болью мы думали, что Израиль обречен.
В мае мама написала нам, что один из американских племянников, сын ее покойной старшей сестры, пригласил ее и папу в гости и прислал им авиабилеты. В ближайшие дни они вылетят в Балтимор, где проживает большинство родственников – люди второго поколения, уроженцы Америки.
Из трех сестер и двух братьев мамы, эмигрировавших в Америку в молодом возрасте, к тому времени оставался в живых только младший брат Яков, тот самый дядя Яков, который много помогал нашей семье во время войны и в первые годы после нее. Мама мечтала о встрече с ним, но к тому времени с дядей произошло много непонятных вещей. После того, как мои родители поселились в Израиле, он прислал им одно или два письма – и затем оборвал переписку. Мама умоляла его объяснить, что случилось, но не удостоилась ответа. Не думаю, что мама могла в письме чем-то обидеть его; проблема была в нем самом.
За несколько лет до визита моих родителей в США он совершил ряд странных и необъяснимых поступков: покинул Балтимор, переехал в город Чарльстон в штате Индиана, порвал отношения со всеми родственниками, за исключением того племянника, который пригласил родителей, да и с тем переписывался недолго и затем перестал отвечать на письма. Это было тем более странно, что они были ровесниками и очень дружили в молодости. Он даже оставил профессию врача, которой так добивался, и стал составителем словарей медицинской терминологии. На новом поприще он очень преуспел, разбогател и прославился.
Мама надеялась помириться с ним, в этом для нее заключалась главная цель полета в Америку. Родные в Балтиморе сказали ей, что шансов на это мало, но она отказывалась верить им.
Выяснилось, что они были правы. Когда мама позвонила своему брату из дома племянника, его ответ был краток: «Я не могу приехать к вам, и вы не можете приехать ко мне». Он всегда был, что называется, «человеком не от мира сего». По-видимому, у него были душевные проблемы, которые с течением времени обострились и превратились в болезнь. В редких письмах племяннику он писал о себе в третьем лице и именовал себя «мистер Икс».
Я разделяла боль и разочарование мамы; она поняла, что потеряла брата, последнего, кто еще оставался в живых из многодетной семьи ее родителей. Но главные мои заботы были отданы в те дни другой проблеме. С тех пор, как силы ООН, дислоцированные в Синае и служившие «перегородкой» между Египтом и Израилем, были выведены оттуда по требованию Насера, стало ясно, что война стоит на пороге.
В ответном письме маме я умоляла, чтобы родители не возвращались в Израиль: «У вас в Америке столько родных, невероятно, что никто из них не может дать вам место в его доме, в качестве убежища от войны! Разве не достаточно тех страданий, которые вы перенесли во время другой войны? Доходы от дома можно переводить вам туда, вы не будете ни от кого зависеть материально!» Я послала несколько писем такого рода; мама не ответила ни словом на мои предложения.
Я тогда еще была, несмотря на мой интерес к Израилю, еврейкой из диаспоры. Человек диаспоры с легкостью может переехать из одной страны в другую: ни та, ни другая – не его страна. Мои родители изменились, стали израильтянами – это я поняла позднее. Честь своей принадлежности к еврейскому государству они не променяли бы не только на комнату – даже на целый дом в чужой стране.
И вот она вспыхнула – война, вся цель которой, с точки зрения врага, состояла в уничтожении крохотного еврейского государства. Неужели двухтысячелетняя надежда народа будет разрушена? Мы душевно приготовились к самому худшему. Шансы Израиля выстоять казались нам ничтожными.
В течение первых двух дней войны радио и газеты были полны воинственных сообщений о «мужественных арабских силах, которые бьют израильских агрессоров». В этих сообщениях не было никаких конкретных подробностей – ни о местах сражений, ни о глубине проникновения арабских армий на территорию противника, ни о потерях. Только лозунги о близкой победе арабов, которые звучали, при отсутствии подробностей, истерично и фальшиво.
На второй или третий день войны, когда ситуация еще оставалась туманной, к нам в корректорскую вошел по привычке начальник производства З. выпить чашку кофе. В смене работали в тот день еще одна еврейка по имени Фрида, одна латышка и я. Радио было включено, и мы следили за новостями. Трудно было понять, что происходит, но торжествующий тон сообщений сменился сухим и лаконичным.
– Новости слушаете? – спросил З., и в его голосе мне послышалась ироничная нотка. – Смотрите, не пропустите ошибки в корректуре!
– С чего бы нам пропускать ошибки? – спросила я как бы между прочим.
– Ну, вероятно, вы будете взволнованы, когда услышите, что ваше государство пало! – сказал он небрежно, будто речь идет о вещи, упавшей со стола.
– Мое государство? Ведь оно и ваше государство, не так ли? Наше государство!
– С какой стати? Мое государство – советская Латвия!
Не помню, бывал ли у меня когда-либо раньше такой приступ гнева. Обычно я человек уравновешенный, владеющий собой. Но слышать, что еврей говорит в таком тоне о возможном падении еврейского государства! Не случайно, видимо, на собраниях не произносят его имя и отчество – он отрекается от своего еврейства! Теперь я была уверена в этом. Вся кровь бросилась мне в голову. Я встала.
– Мое государство не падет! – закричала я. Неудержимый порыв заставил меня запеть:
Пока внутри, в сердце
Душа еврея бьется…
Фрида, моя коллега по смене, тоже поднялась с места. Это уже было слишком для парторга типографии. Еще донесут, что он участвовал в сионистской демонстрации!
– Прекратите! – бросил он мне и шагнул к двери.
Но я допела «Ха-Тикву» до конца, в старом варианте, как ее пели в диаспоре до создания государства:
Еще не погибла наша надежда
Та, что веками в нас горит –
Вернуться в землю праотцев наших,
В город, где стоял Давид.
Только закончив, я села на место, и Фрида тоже. Наша коллега, латышка, смотрела на нас с уважением.
На четвертый день войны тон сообщений прессы и радио изменился коренным образом. Место победных реляций заняла паника. Главной темой новостей было обращение советского правительства в Совет Безопасности с требованием о немедленном прекращении огня. Москва обратилась также к правительству США и просила присоединиться к ее обращению. Сообщалось также, что Ирак прислал подкрепления в помощь «мужественным арабским силам».
Требование о прекращении огня говорило само за себя. Русские не выступили бы с таким требованием на фоне блестящих побед той стороны, которую они поддерживают.
Краска вернулась на побледневшие лица евреев.
Мы старались узнать как можно больше подробностей из передач «Голоса Израиля» и «Голоса Америки». Это было нелегко, так как власти привели в действие сильные глушители. Они и прежде старались глушить передачи, особенно «Голоса Америки», но с меньшей мощностью. Все же нам удалось уловить кое-какие подробности о занятии Синая, Западного побережья Иордана и Восточного Иерусалима. Мы знали, что бои продолжаются на сирийском фронте.
Мы уже не тревожились за судьбу Израиля и с нетерпением ожидали сообщения об окончательных результатах войны. Нам стало известно, что силы Израиля заняли Сирийское плато, которое было переименовано в Голанские высоты, и гору Хермон.
Возмущению Москвы не было предела. Советский Союз объявил о разрыве дипломатических отношений с Израилем. Понятно, что его примеру последовали все марионетки, государства «восточного блока», а также большая часть государств так называемого «блока неприсоединившихся», который на деле был очень даже присоединившимся – к Советскому Союзу, разумеется. Виданное ли дело – эти наглые евреи не только не дали себя уничтожить, но еще посмели занять арабские территории и увеличить площадь своего агрессивного государства в несколько раз!
Мы откровенно торжествовали. Латыши были на нашей стороне. Не то чтобы они вдруг полюбили евреев, но они настолько ненавидели русских, что руководствовались правилом «враг моего врага – мой друг». Более того, они видели в победе Израиля подтверждение реальности их мечты о восстановлении независимости их страны. Оказывается, и маленький народ может выстоять против коалиции, поддерживаемой великой державой, – и победить.
Евреи в Латвии вдруг стали очень популярны. В ресторанах Риги и Юрмалы исполнялись модные еврейские песни «Хава нагила» и «Тумбалалайка». В день Симхат-Тора массы евреев столпились в единственной уцелевшей после Холокоста синагоге, заполнили прилегающие переулки, молодежь пела и танцевала на улицах. Я видела много людей, о которых никогда бы не подумала, что они евреи.
