На эти слова Серебряков отвечал обыкновенно презрительным молчанием.
Нечего говорить о том, как он тяготился своим положением и с нетерпением выжидал случая сбросить с себя это тяжелое бремя.
Единственным человеком, с которым Серебряков делился своим горем, был мужик Демьян.
Демьян привязался к Серебрякову, прислуживал ему и сообщал все новости, происходившие в стану пугачевцевмя-тежников.
— Слышал, барин, новость, аль нет? — как-то раз обратился Демьян к Серебрякову.
— Не слыхал, а что такое?..
— Как же, новость большая… Слышь, Пугачев-то жениться надумал.
— На ком?
— На казачке Устинье… Ну, уж, барин, и девка — орел, а не девка?.. Всем взяла: и ростом, и дородством, и красою писаной, и нравом своим — под стать Пугачеву. Настойчивая, своенравная, недаром Занозою прозвали.
— Ведь говорят, Пугачев-то женат…
— Так что же, для него закон не писан?.. И от живой жены женятся… Слышь, девку-то Устинью царицей приказывает называть, руку у ней целовать… тьфу! — при этих словах Демьян с презрением плюнул.
Он говорил правду.
Развращенному Пугачеву понравилась красивая казачка Устинья, и он хотел ее взять наложницей, но получил отпор. Устинья не такова была девка.
— Если я люба тебе, государь, то женись на мне! — бойко ответила Устинья Пугачеву на его изъявления в любви.
— Непристойно мне жениться на тебе, я — царь, а ты — простая казачка.
— Ну, так женись на царевне какой али на принцессе!
— Ты мне люба…
— Люба, так женись, засылай сватов к батюшке!..
— Ох, Устинья, и бой же ты девка! Жди завтра, к отцу твоему приеду!..
Отец Устиньи был отставной казак Петр Кузнецов.
На другой день Пугачев с своими «министрами» и с почетными казаками приехал в дом Кузнецова.
Самого Кузнецова не было дома.
Устинья не ждала такого быстрого приезда Пугачева и убежала в соседнюю горницу, чтобы принарядиться.
Но, по приказанию Пугачева, должна была выйти запросто, без «всякого наряда».
Сконфуженная девушка стояла, прислонившись к печке, пред многочисленным «собранием», и не успел ей еще никто и ничего сказать, как сам Пугачев вошел в двери и сел на лавку.
— Здорово, Устинья!..
Молодая девушка молча поклонилась Пугачеву.
— Что же ты молчишь?
— А что же мне говорить…
— К тебе счастье приплыло недуманно-йегаданно, а ты нос повесила! — упрекнул Пугачев свою невесту.
— Какое такое счастье?.. Что-то не видно его…
— Разве быть царицей всероссийской не счастье?!.
— Про то я не знаю… я не царица.
— Будешь и царицей.
— Ох, едва ли…
Ее отец, Петр Кузнецов, не верил Пугачеву и не признавал его за царя.
— Будешь, говорю, царицею! Я повенчаюсь с тобой, вот ты и царица…
В самый разгар этой сцены вернулся домой Кузнецов и, увидя у себя Пугачева и его «министров», пораженный, остановился в дверях.
— Ты что глаза-то таращишь, подходи поближе!.. Твоя это дочь? — спросил у Кузнецова Пугачев, показывая на Устинью.
— Моя, царь-батюшка!
— Радуйся и веселись!.. Я хочу взять ее себе в жены…
— Как, на моей дочери жениться задумал? — с испугом воскликнул старик Кузнецов.
— Да, готовься к свадьбе!
Кузнецов бросился самозванцу в ноги и со слезами проговорил:
— Ослобони, царь-батюшка!.. Дочь моя молодехонька, глупехонька, ей ли быть царицею, твоею женою!..
— Хочу и — будет…
— Хоть меня, царь-батюшка, пожалей!.. Вдовый я… некому меня ни обшить, ни обмыть… Захвораю и походить за мной некому… Оставь дочку, женись на другой.
— Смолкни, старик!.. Чтобы к вечеру готово было все к сговору! — грозно сказал Пугачев, — а завтра быть свадьбе.
Эти слова сильно огорчили старика, а также и дочь.
У красавицы Усти был сердечный дружок, молодой казак-богатырь Василько.
Василько и Устя крепко любили друг друга, и друг другу дали слово принадлежать до гроба.
И старики отцы их против этого не шли и радовались будущему союзу своих деток.
А тут как на грех увидал Пугачев Устю и прельстился ее красой.
Устя никак и думать не могла, что на ней женится «ампиратор» Петр Федорович, и сватовство его принимала за шутку.
Но когда Пугачев решительно объявил Усте, что женится на ней, молодая девушка стала плакаться на свою судьбу злосчастную, которая разлучает ее с милым сердцу Васильюшкой.
— Отец, что же это?.. Неужели правда, что царь венчаться со мной задумал? — заливаясь слезами, спросила у Кузнецова Устя, когда от них уехал самозванец.
— Правда, дочка, правда, — с глубоким вздохом ответил старый казак.
— Не хочу я за царя замуж, постыл он мне!
— Ох, Устя, за царя-то бы ничего, только за настоящего.
— А разве этот не настоящий? — переставая плакать, с удивлением спросила у отца молодая девушка.
— Какой он царь!.. Беглый казак — вот кто твой суженый — дочка ты моя милая, сердечная!..
— Да неужели?!.
— Верно говорю, и звать его — Емельян, по прозвищу Пугачев… Жена у него, слышь, есть, ребятишки…
— Батя, как же он смеет свататься, когда у него жена есть и дети, разве это закон?
— Эх, дочка, про Пугачева закон не писан, делает он что хочет!..
— Я не пойду с ним под венец, не пойду!..
— Нельзя теперь этого сделать, Устя… Не пойдешь — себя погубишь и меня тоже: Пугачев зол и мстителен.
— Что же делать, что делать? — ломая руки, с отчаянием воскликнула молодая девушка.
— А вот что, дочка милая, сердечная, если хочешь живою быть и меня повешенным не видать, то покорись судьбе, — голосом полным мольбы, проговорил казак.
— А как же Василько, ведь я ему дала слово…
— Василько — казак умный, рассудительный, он поймет, что нам против Пугачева как было идти?..
— О, Василько, Василько мой, сердце мое! Приди скорей, сердечный, выручи свою суженую… Не то злой ворон заклюет твою голубку… О, гой еси, ветер буйный, снеси ты от меня весточку другу сердечному!.. — так плакала красавица казачка.
Но далеко был Василько. Пугачев отрядил его с другими казаками-мятежниками к Казани.
Не пришел молодой казак-богатырь вырвать свою голубку из злых когтей страшного ворона, и ветер буйный не принес ему о том весточку.
И волей-неволей пришлось Устинье покориться своей злой участи.
Настали сумерки.
Пугачев прислал своей невесте дорогой парчовый сарафан и приказал к вечеру «снарядиться» и ждать его «царского» приезда.
К Усте собрались девушки-подруги. Со свадебными песнями снаряжали и убирали они Устю ради приезда ее жениха «царя Петра Федоровича».
На поздравления своих подруг невеста «царская» отвечала горькими слезами.
Плакал и старик отец, благословляя дочку под венец с постылым суженым.
Устя, одетая в нарядное платье, дожидалась приезда Пугачева.
Пугачев приехал, посадил невесту рядом с собою и отдал приказ подносить вино.
Подносили вино в серебряных и золотых кубках, награбленных в одном помещичьем дому.
Полупьяный Пугачев, высоко поднимая кубок, громко сказал:
— За здоровье благоверной царицы, нашей возлюбленной невесты, Устиньи Петровны!..
А его Устя-красавица сидела как приговоренная к смерти.
Пьянство в доме Кузнецова продолжалось до утренней зари…
Утром Пугачев с поезжанами и большой свитой приехал за невестой и вместе с нею отправился в церковь Петра и Павла, где собрано было духовенство всего Яицкого городка.
Церемония поезда состояла в том, что впереди жениха и невесты ехало множество казаков со знаменами и значками разных цветов. В церковь были допущены самые близкие, а вся остальная свита расположилась кругом, в ожидании парадного салюта. Служили всем собором, но кто именно венчал — Устинья не видала, ибо была покрыта фатой и горько плакала.
По окончании венчания был произведен салют из ружей, и новобрачные принимали поздравления, допуская к руке всех присутствовавших. Пугачев заплатил за венчание двадцать рублей. По его приказанию Устинью поминали на ектениях «благоверной императрицей».
Затем новобрачные отправились в дом Толкачева, где был приготовлен парадный обед.
Во время тостов и поздравлений все присутствовавшие называли Устинью «благоверной государыней» и подходили к ее руке. После обеда церемония окончилась подарками родным невесты и некоторым из приближенных самозванца.
Отец молодой, Петр Кузнецов, получил в подарок лисью шубу, сестра Устиньи, Марья, бывшая замужем за казаком Семеном Шелудяковым, получила пять аршин канавату; казак Денис Пьянов — пять рублей деньгами, а остальные были награждены зипунами и бешметами разной цены и достоинства.
В тот же день к мнимой государыне были приставлены из казачек две фрейлины: Прасковья Чапурина и Марья Череватая. Главною же надзирательницею за всем домом «государыни» была назначена Аксинья Толкачева, жена сподвижника самозванца.
