— Помянут, князинька: всяк человек, зная вашу доброту беспримерную, помянет вас молитвою к Господу и добрым словом!
Спустя несколько времени после того князь Владимир Иванович выехал на тройке лихих коней в Кострому. Его сопровождал старик Федотыч.
Император Александр Павлович возвратился из Тильзита в Петербург десятого июля. Встреча императору была восторженная; все улицы были запружены народом, глубоко любившим добрейшего из людей — Александра; экипаж государя едва мог проехать в толпе, лошади ехали тихо. Государь, стоя в коляске, ласково кланялся, махая шляпой с перьями.
На другой день государь принимал во дворце всех высокопоставленных лиц, приехавших поздравить государя с благополучным возвращением.
В кругу своих приближённых император Александр говорил следующее про войну с Наполеоном:
«Руководствовался я постоянно неизменными правилами справедливости, бескорыстия, непреложною заботливостью о моих союзниках. Я не пренебрёг ничем для поддержания и защиты их. Независимо от ведённых, по моему повелению, дипломатических сношений я два раза вступал в борьбу с Наполеоном, и, конечно, не будут меня упрекать в каких-либо личных видах. Усматривая постепенное разрушение начал, составлявших в продолжение нескольких веков основание спокойствия и благоденствия Европы, я чувствовал, что обязанность и сан российского императора предписывали мне не оставаться праздным зрителем такого разрушения. Я сделал всё, что зависело от сил человеческих. Но в этом положении, до которого, по неосмотрительности других, доведены были дела, когда мне одному пришлось сражаться с Францией, подкреплённою огромными силами Германии, Италии, Голландии, даже Испании, когда я был совершенно оставлен союзниками, наконец, увидев границы моего государства подверженными опасности от сцепления ошибок и обстоятельств, которых мне нельзя было тотчас отвратить, я имел полное право воспользоваться предложениями, несколько раз сделанными мне в течение войны Наполеоном. Тогда и я в свою очередь решился предложить ему перемирие, после чего вскоре последовал мир».[80]
Что нам принесла эта война с Наполеоном? Кроме присоединения к нам Финляндии и Бессарабии были обеспечены Петербург и «полуденные пределы нашего отечества». В этой войне из русских генералов многие прославились своим геройством, «дотоле малоизвестные». Вот некоторые из героев: Беннигсен, Багратион, Дохтуров, Барклай де Толли, Сакен, Раевский, Тучков, Багговут, Пален, Щербатов, Кульнев, Каменский, Орлов-Денисов и другие. «Вообще, в военном отношении, вторая война императора Александра с Наполеоном покрыла русское воинство блистательною славою. Куда ни обращал Наполеон удары свои, всюду находил он неодолимый отпор. Великий полководец истощался в соображениях гениальных, войска его истощались в порывах высокого мужества, но в течение полугода нигде не мог он сокрушить русскую армию — свидетельством: Пултуск, Голымин, Эйлау, Гейльсберг. Полководец Александра, противопоставленный Наполеону, принадлежал к числу искуснейших генералов своего времени, однако ж, хотя далеко уступал в дарованиях своему сопернику, был им побеждён однажды, в Фридланде, когда изнемогал под бременем тяжёлого недуга. В продолжение всего похода русские постоянно удерживали за собою первенство над французами в ратном деле. Изнуряемые голодом, выдерживая нападения превосходного в числе неприятеля, ведомого Наполеоном, перед которым в несколько дней исчезали австрийские и прусские армии, могли ль бы наши, в противном случае, устоять в упорных битвах, ознаменовавших войну 1806 и 1807 годов?»[81] Император Александр, по доброте и благородству своего сердца «никогда не терявший веры в добрые начала человека», думал, что нашёл в Наполеоне достойного союзника и сотрудника в царственных заботах о счастии и благоденствии народа, но государь скоро разочаровался. Кроме лицемерия, хитрости и тщеславия, он ничего не нашёл в Наполеоне. Скоро этот властолюбец изменил данным в Тильзите «обетам единомыслия к общему благу». И тогда император Александр, в праведном своём гневе на Наполеона, обратился на него грозою и победил непобедимого, чем и водворил спокойствие в Европе.
Арест для Николая Цыганова был так неожидан, что на него нашёл какой-то столбняк. Молодой человек никак не мог понять, что с ним происходит, за что его арестуют. Ему сказали, чтобы он собирался в дорогу.
— Куда вы меня повезёте? — спросил он у полицейских.
— В Кострому, по месту вашего преступления, — невозмутимо ответил полицейский.
— Преступления? Разве я сделал какое-нибудь преступление?
— Да, сделали.
— Какое же?
— Вы должны знать сами.
— Никакой вины я за собой не знаю.
— Об этом вы скажете на суде.
Бедную Марью едва могли оторвать от любимого сына; она крепко обняла его и никак не хотела с ним расстаться.
Николая Цыганова посадили в простую телегу, запряжённую парою лошадей. Один солдат и сыщик сели с ним рядом, а другой солдат поместился на козлах вместе с кучером.
По приезде в Кострому его свели прямо в губернаторский дом; первый допрос делал сам губернатор, генерал Сухов.
— Кто вы? — было первым вопросом губернатора, хотя он хорошо знал Николая Цыганова.
Николай назвал себя.
— Вы отставной прапорщик?
— Да. К чему эти вопросы, господин губернатор!
— Как к чему? Закон того требует.
— За что меня арестовали и, как разбойника, везли под конвоем?
— Что вы притворяетесь? Вы хорошо знаете свою вину.
— Уверяю вас, господин губернатор, я не знаю за собою никакой вины.
— А разбойническое нападение в лесу на дочь князя Гарина, её похищение вы не ставите себе в вину? — не сказал, а крикнул на Цыганова губернатор.
— Да, вот за что! Меня будут судить?
— Да, судить. И вас присудят к лишению чинов и орденов и сошлют на поселенье, — проговорил губернатор и отдал приказ посадить Цыганова на гауптвахту, под строгий караул.
Молодой человек очутился в заключении; его посадили в маленькую квадратную каморку с едва заметным оконцем; для спанья стояла узкая скамья, простой стол и стул; кроме хлеба и воды, ему ничего не давали.
«Так вот оно, возмездие-то! Вот когда я должен отдать отчёт в моих поступках. Нет, не везёт мне в жизни! Неласкова ко мне судьба. Если бы не жаль было матушки, наложил бы на себя руки. Что жить? Когда в жизни одно несчастие, одно горе», — так раздумывал Цыганов, лишённый свободы. Молодой человек сидел уже на гауптвахте дня три. За всё это время его ещё один раз вызвали в канцелярию губернатора, где с него снова сняли допрос; его поставили на очную ставку с Петрухой и Кузьмой; этих оборванцев всё ещё держали в остроге.
В этот раз допрос производил не губернатор, а его чиновник «по особо важным делам».
— Знаете ли вы этих молодцов? — показывая Николаю на Петруху и Кузьму, спросил у него чиновник.
— Знаю, — тихо ответил молодой человек; он не стал запираться, потому что запирательство ни к чему бы не привело.
— Вы подкупили их сделать нападение в лесу на дочь князя Владимира Ивановича Гарина?
— Да.
— С какою целью вы это сделали?
— Для вас это всё равно, — с неудовольствием ответил Цыганов.
— Для меня всё равно, это правда, но для суда не всё равно. И вы обязаны сказать.
— Больше я вам ничего не скажу.
— Что же, не говорите. Для вас же хуже. — Чиновник наклонился и стал что-то писать; потом повернулся к Петрухе и Кузьме и спросил их, показывая на Николая: — Вы его знаете?
— Пора не знать, — приятели, — сострил Кузька, ухмыляясь и почёсывая затылок.
— Дрянь человек он: рядился за плату, а рассчитал по другой, — не скрывая своей злобы, проговорил Петруха.
— Он подрядил вас напасть в лесу на княжну? — спросил чиновник.
— Знамо, он, кому другому; рядил, мол, за сто рублей, а не заплатил и пяти десятков, сквалыга, — не переставал ругаться рыжий Петруха.
— Ну, не ругайся, разбойник, здесь присутствие, — крикнул на него чиновник.
Петруха смолк и насупился.
Чиновник опять стал писать какую-то бумагу; писал он долго, потом обмакнул большое гусиное перо в чернильницу, дал подписаться Цыганову; тот машинально подписался; его опять увели на гауптвахту.
Измученный и нравственно, и физически, Николай Цыганов хотел немного хоть успокоиться; он лёг на скамью и старался заснуть; но сон-благодетель его бежал. Молодой человек был в страшном отчаянии: он не столько боялся суда, сколько предстоящего ему позора, срама, — боялся он и за себя, и за свою бедную мать.
«Как убийцу, как грабителя, повезут меня на площадь на позорной колеснице. Да нет, нет, старый князь не допустит до этого, ведь я его сын; и князь Сергей вступится за меня. Пусть лишат дворянства, пусть снимут крест, данный мне за храбрость. Пусть всего лишают и сошлют в Сибирь, только бы не везли меня на позорной колеснице. Я не переживу такого позора. Лучше смерть», — так думал Николай Цыганов. Наконец он заснул. Скрип двери и громкий говор заставил его проснуться, и когда он открыл глаза, то увидал, что перед ним стоят его мать и князь Владимир Иванович; молодой человек не верил своим глазам. Он думал, что видит сон.
