на него пленник и увидел, что он таинственно ему подмигивает, смеясь отвратительным образом. Он подал ему знак, чтобы подошёл.
– Хотите мне что-то поведать?
– Нет, – пробормотал Абель, – только так, вот так… от себя. Если вы вольны выходить из замка, почему бы не сходить вам в городок, когда… гм… например, сегодня пополудни.
Говоря это, он заложил за спину руки.
– Вот так, ходите, заложив за спину руки. Городок чистый, красивый. Могла бы вас вчерашняя матрона увидеть. Пригласила бы вас; у них добрый мёд есть.
Он понизил голос, спешно поклонился и, не дожидаясь ответа, удалился.
Дингейм задумался; его чрезвычайно жгло любопытство и уже только ждал, скоро ли пробьёт пополуденный час. Солнце едва всходило! День должен был выдаться ему длинным до бесконечности.
Ксендз Ян требовал у Брохоцкого, чтобы его отпустил, хотел идти пешком; но командующий его сдерживал, во-первых, оттого, что ему нужен был духовный, во-вторых, что ему старика отпускать одного было жаль. Тянул он, таким образом, приговаривая, чтобы ждал, пока какой новости и информации не получат.
Брохоцкий с некоторым подобием правды доказывал, что безумная девушка неосторожно вмешавшись в толпу сражающихся, должна была ней погибнуть.
День проходил довольно скучно, поскольку нечего было делать. Осмотривали оружие в арсенале, которое всё было предназначено для кнехтов, потому что ничего более парадного в оружейной не осталось. Так раздавал пан Анджей это оружие своим людям, вооружённым легче.
Дингейм требовал позволения на то, чтобы хоть городок осмотреть, а оттого, что дал слово, Брохоцкий не запрещал.
– Прошу только вашу милось, – добавил он, – ни с монахами, которые, быть может, где-нибудь там ещё скрываются, ни с бабами не контактировать: одно и другое небезопасно.
– А чем же вашей милости бабы навредить могут?
– Мне ничего уже они, благодарение Богу, не сделают, но вам, – ответил пан Брохоцкий.
– Я их не боюсь, – смеясь, сказал Дингейм.
– Это доказанная вещь, что они имеют чары и, как я слышал, ведьм хуже, чем в Пруссии, нет и не было.
Дингейм пожал плечами. В полдень затем, он вышел из замка и той же самой дорогой, которой вчера приходили женщины, медленно оглядываясь, будто только для развлечения и прогулки, пошёл к центру городка.
Городок был достаточно аккуратный и состоятельный, а в это время более людный, чем обычно, благодаря тому, что в нём из околичный деревень сбежалось множество крестьян, которые нашли здесь приют. На улицах, однако, мало кого можно было встретить. При рынке возвышалась маленькая ратуша; Дингейм как раз рассматривал её, когда в доме неподалёку отворилось окно и вчерашняя знакомая приветствовала его.
Была это женщина средних лет, видно, состоятельная, опрятно одетая, во вдовьем чепце. Он ещё не имел времени ей ответить, когда она кивнула, чтобы зашёл к ней, вежливо приглашая рукой.
Подошёл он тогда к дверям и на лестницу, а там уже наверху ждала его женщина и приветствовала обеими руками, указывая на комнату.
Тогда пленник вошёл, поклонившись.
Это жилище не было богато украшено, но также не бедно. Окрашенная комната, скамьи и табуреты для сидения, стол на точёных ножках, несколько табуретов с подушками, а на окне немного зелени. Она сразу просила его сесть, вздыхая и начиная жаловаться над тяжёлыми временами.
– Перешли мы, – сказала она, – от господства монахов к солдатскому. Не знаю, лучше ли нам будет. С теми человек уже освоился и имел средства облегчить свою жизнь, а те новые, голодные, отдадут тебя в хоругвь; но Бог милостив – это не будет долго длиться.
Дингейм не ответил. Для него наибольший интерес представляло мнение её дочки, но он не смел о ней спрашивать. Он бросал взгляд туда и сюда, вдова следила за его глазами.
– И вас взяли в неволю, – отозвалась она, – Господь Бог знает, когда из неё выберетесь. Я слышала, наших господ, даже комтуров, много казнили. Не может быть, чтобы Господь Бог за это не отомстил.
Она вздохнула. У Дингейма уже накапливалось нетерпение, когда горожанка, улыбаясь, начала:
– Откуда же вчера вашей милости пришло в голову спросить меня о какой-то торуньке? Или вы такую верную память о ней сохранили?
– Если бы она хоть в десятой части так обо мне помнила, как я о ней! – воскликнул Дингем. – Но эта девушка легкомысленна. А где же ваша дочь, Текла?
– Вы хотели бы её видеть? А зачем? – спросила горожанка. – Вы господа, графья, ни один из вас мещанскую дочь не возьмёт, только бы её баламутить. Однако же, вы граф?
– Да, ваша милость, – сказал Дингейм, – только моё графство ни хлеба мне не даёт, ни мяса; приходится зарабывать его мечом и копьём на службе.
Начал он, таким образом, видя, что тут больше ничего не дождётся, собираться к выходу, когда боковая дверь медленно отворилась… какой-то один глаз сквозь щель начал исследовать комнату, и через мгновение на пороге показалась Офка.
Дингейм узнал бы её всюду, потому что голову потерял из-за неё, но стоял изумлённый, такой изменившейся нашёл эту красивую и свежую девушку.
Её глаза светились, быть может, ещё большим блеском, чем в прошлые свободные времена, но розовое личико побледнело, щёки впали, уста посинели. Она грустно смотрела на него. Она неторопливо вышла из другой комнатки, кланяясь ему издалека.
– Вы узнали меня, господин граф, – проговорила она, – я не знаю, как и почему, поскольку и с неприкрытым лицом я на себя непохожа. Смотрите-ка, смотрите, что со мной сталось! Вот какая я бедная и несчастная.
– Если правда, что мне рассказывали, – отозвался Дингейм, – то удивительно, что вы жизнью не поплатились, так как в лагере вас за убитую считали, и мы с ксендзем Яном, вашим дядей, ездили искать ваше тело.
Офка усмехнулась.
– Правда, – сказала она, – я пустилась на безумную затею, но как же было смотреть на то, что делалось и не загореться гневом, а, пылая гневом, сидеть со сложенными руками.
– А на что же пригодилось то, что вы делали, когда гораздо большие силы Ордена спасти не могли? Пал он под Грюнвальдом.
– Монахи – не Орден! – ответила Офка. – Орден не может пасть! Не может и не упадёт! Всё изменится, Орден имеет золото и покровителей. Венгры поехали в Гданьск за тем золотом, которое купит Сигизмунда. Вторгнется в земли Ягайлы, который вынужден будет поспешить на спасение своего края, а в это время из целой Европы мы соберём солдат, вторгнемся в его земли и отомстим за наших братьев.
Дингейм слушал как со всё большим запалом говорила Офка.
– Дай Боже, чтобы так было, – сказал он, – но я не знаю, будет ли так;
